В лицо Полинке будто жаром плеснули… Выходит, Варя знает?.. Полюшка не раз видела, как Евгения Алексеевна поспешно садится в сияющую белую машину, за рулём которой – Боровиков, начальник отдела материально-технического снабжения пароходства. Ничего удивительного в этом не было: Олег Витальевич и у них дома не раз бывал – заходил к отцу по делам. Может, и у Евгении Алексеевны какие-то дела с Боровиковым. А однажды Полюшка с Алёшкой сидели на отдалённом обрыве над морем – это безлюдное место они открыли, когда ещё в седьмом классе учились, и до сих очень любили здесь бывать: с этого обрыва море и берег казались первозданно пустынными. Спуск с обрыва на берег был крутым, но Полюшке с Алёшкой нравилось спускаться по каменным выступам и корням старых акаций, что росли на обрыве. Полюшка случайно заметила белую машину Боровикова… На мгновенье замерла, быстро взглянула на Алёшку, а он уже взял её за руку, и они снова поднялись на обрыв. Полюшке стыдно было смотреть на Алёшку: значит, он тоже увидел, что на коленях у Олега Витальевича сидит женщина… и он целует её… Женщину без блузки Полинка узнала: мамина подружка, Евгения Алексеевна… Полюшка обескураженно провела по лицу ладошками: мама говорила, что Евгения Васильевна уехала на семинар. А Варюшкин и Денискин отец – штурман на папином корабле, поэтому, объяснила мама, Варя и Денис побудут несколько дней у них…
Когда папин корабль уходит в рейс, Евгении Алексеевне часто приходится посещать важные межинститутские семинары… И вот теперь восьмиклассница Варюха Линникова смотрит на Полюшку и ждёт ответа.
- Варь! Ты что говоришь такое. Чтоб я… в общем, чтоб я от тебя больше не слышала таких слов.
-Знаю, что говорю.
- Знаешь?.. Откуда?
- Давно знаю. Видела. Только не знаю, что с этим делать. Отца жалко: как ему сказать про такое?
Полюшка обняла Варю. Сердце сжалось от её горького признания: отца жалко…как ему сказать про такое?..
И эти Варюшкины слова вдруг стали ответом на её, Полинкин, вопрос: как теперь жить…
- Не надо говорить отцу, Варюш. Им там, в море… сама знаешь, как тяжело.
Варя вздохнула:
- Хорошо, что Денис ещё маленький…
…Евгения Алексеевна проводила Полинку долгим взглядом. Покачала головой:
- Какая-то, Даш… ершистая она у тебя стала. Не заметила?
- Как тут не заметишь! Мы с Сашей ещё прошлым летом заметили, – когда Полюшка ни с того, ни с сего решила к нам в металлургический поступать. Пробовали говорить с ней, а она вот такая… колючая, не притронься. Я, Жень, думаю, что влюбилась она. Похоже, – безответно.
-Влюбилась? Ты же рассказывала, что они с Алёшкой, одноклассником её и партнёром по танцам, с первого класса дружат.
- Жень, одно дело – школьная дружба. И другое – первая любовь. Мне кажется, она и в металлургический из-за этого поступила.
- А я тебе говорила!.. Я тебе, Даш, сколько раз говорила: ни к чему это, – что вы с Полинкой твоей прямо подружки. Ни к чему! А ты меня не слушала, радовалась, что дочка всем с тобой делится. Ну, да, – рассказывала тебе Полинка про школьную дружбу с Алёхой Воронцовым… про ссоры с подружками рассказывала, про то, как они в шестом всем классом выражали математичке протест – тем, что перестали выполнять домашние задания… И ты ей про то рассказывала, как вы с Сашкой познакомились… все дела. А теперь, Даш, она и ведёт себя согласно своему статусу твоей подружки. Знаешь, как у подружек: хочу – делюсь своими секретами, хочу – не делюсь. Хочу – вежливо разговариваю, а хочу – поворачиваюсь спиной и ухожу. Неет, Даш! У меня с Варюхой моей – совсем по-другому. У меня – всё, как положено: я – строгая мать, она – послушная дочь. И я знаю, что Варька никогда и ничего от меня не скроет, – усмехнулась Женя с торжествующим превосходством.
А Даша с грустью вспоминала те вечера, когда они с Полюшкой подолгу разговаривали, – о самом-самом важном для них обеих… Много раз пыталась поговорить с дочкой, как прежде. Входила к ней в комнату, садилась рядом. А Полюшка словно сжималась, – так улитка прячется в свой домик от неосторожного прикосновения.
В тот раз Александр вернулся из рейса поздней осенью. А Полюшка будто и не обрадовалась возвращению отца, – так заметно было, что весёлость её показная. Даша с тревогой заметила, что Полюшка и разговоров с отцом избегает. С той же деланой весёлостью отговаривается – дескать, надо готовиться к институтским занятиям:
- С первокурсниками не церемонятся, на раз-два отчисляют.
Ночью Александр привлёк к себе Дашеньку, поцеловал её волосы:
- Мои девочки поссорились? Что случилось, Дашуль?
Даша еле сдержала слёзы. Вдруг вспомнились Сашины слова, что сказал он ей, когда родилась Полюшка:
- Дашуль!.. Ну, ты представь: уйду я в море, – месяца на три. И кому ты пожалуешься на грусть, кому поплачешься, расскажешь, как соскучилась по мне?.. Мальчишке?.. Так с мальчишками ведь как? Чуть подрос, и ты его лишь по вечерам видеть будешь, ты ж знаешь: они у нас и зимой, и летом, – в порту, у причала. А Полюшка подрастёт, – будет тебе и помощница, и подружка: сядете с ней вечерком, обниметесь… по-своему, по-девичьи, посекретничаете. И мне за тебя спокойнее будет, Дашуль.
А теперь получается, что не сбылась его надежда… И не смогла Даша огорчить его: отпуск на этот раз был совсем коротким, – так складывались обстоятельства, что предстоял внеочередной дальний рейс… Поэтому заторопилась:
- Нет-нет, Сашенька. У нас всё хорошо.
- Даш!..
Не таким мужем… и не таким отцом был Александр, чтоб не почувствовать неладное, – даже в эти недолгие дни между рейсами: в этом году так получалось, что в море капитан Дружинин бывал чаще, чем дома.
- Просто Полюшка выросла. Так бывает, когда девочки становятся взрослыми. И в институте ей нелегко: ты вспомни, как Полюшка не любила математику в школе.
-Ладно, Дашуль. Весной вернусь – на базу отдыха съездим: тебе и первокурснице нашей просто необходимо отдохнуть. А пока – вы уж не ссорьтесь, девочки мои.
… Зима была сухой, холодной и колючей, без желанного кружения невесомых снежинок в свете уличных фонарей. И казалась бесконечно долгой и тёмной. Даша очень любила, когда совсем неуловимо начинали светлеть вечера, – потому что Александр любил это время. И уже всколыхнулась ласково безбрежная азовская синь… А над синью этой засверкали праздничной, торжественной белизной крылья чаек, – ещё недавно, под низким хмурым небом, и чайки казались сероватыми, а теперь от белых-белых взмахов над волнами морская синева стала ярче. И совсем незаметно, такой светлой, робкой и юной зеленью вспыхнули полураспустившиеся листья на каштанах. До возвращения «Новоазовска» оставалось меньше недели. Женька держала своё обещание: встречи с Боровиковым переносились до следующего рейса. Таким мужественным отречением Евгения Алексеевна убеждала себя, что может быть верной женой… А что? Некоторые так даже пост соблюдают: первую неделю… и – обязательно! – последнюю. Однажды Женя с интересом оглянулась на Ярика Кузнецова с четвёртого курса, удивлённо протянула:
- Дааш?..
На плече Ярослава – розовый лепесток…
А когда вошли на кафедру, Евгения Алексеевна затрясла подругу за плечи:
-Даш! Так это… он – эти розовые букеты?.. А я догадывалась… Но поверить не могла.
Дарья Павловна досадливо отмахнулась:
- О чём ты догадывалась?
- Догадывалась! Но не могла поверить!.. А сейчас меня осенило, Дашка! Он же глаз с тебя не сводит! Дежурит у кафедры! И букеты роз на столе в сто седьмой – это он! Да?.. Нуу, ты даёшь! Ой, Даашка, какая же ты!.. Ну, ты молодец! Я ей – Чистякова, которому на днях сто три года… на юбилей приглашал вот, на шестидесятилетие… А ты!.. Ой, Дашка! А я всё думаю: ну, отчего ты так молодеешь… ну, отчего ты – прямо как этот розовый бутон! Вот что значит – с таким мальчиком быть!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цвет