Ещё одна комедия Островского, которую мне очень трудно назвать комедией и которую не раз упоминали мои комментаторы, - «Сердце не камень».
О чём она? Что хочет сказать нам драматург, проживший уже бóльшую часть своей жизни (пьеса написана в 1879 году)?
Мне кажется, что здесь снова трагедия человеческой души, которая томится в самом что ни на есть «тёмном царстве».
Жена богатого купца Каркунова Вера Филипповна, кажется, имеет всё, что нужно женщине: «Портниха и башмачник на дом приходят. Мех понадобится, так на другое утро я ещё не проснулась, а уж в зале по всему полу меха разостланы, выбирай любой. Шляпку захочу, так тоже мадам полну карету картонов привезёт. О вещах дорогих и говорить нечего: Потап Потапыч чуть не каждую неделю возил то серьги, то кольцо, то брошку». Однако за внешнее благополучие заплачено слишком дорогой ценой: «Пятнадцать лет свету Божьего не вижу», «Моей жизни завидовать нечему. Я пятнадцать лет свету не видала; мне только и выходу было, что в церковь…» Заплачено полной изоляцией от жизни, практически заточением. «Сначала-то и горько было, и обидно, и до смертной тоски доходило, что всё взаперти сижу; а потом, слава Богу, прошло, к бедным привязалась; да так обсиделась дома, что самой страшно подумать: как это я на гулянье поеду?»
А теперь посмотрим на список действующих лиц. Указано, что Вере Филипповне «30 лет с небольшим». Во сколько же лет её выдали замуж? И мы с болью чувствуем, что была она практически девочкой 16-17 лет... И эта девочка живёт со старым мужем, который сам в минуту просветления признает: «Заморил я её, всю жизнь загубил…» Но хоть он и скажет : «Как подумаю, кум, про неё, так слёзы у меня», - не оставляет меня ощущение, что слёзы эти - крокодиловы. Ведь даже зная, что она «душа ангельская, голубица чистая»,он продолжает её тиранить и не хочет ничего оставить после себя (об этом речь, конечно, ещё впереди). А раньше? Она будет вспоминать: «В первую зиму, как я замуж вышла, в театр было поехали... Только что я села в ложу, кто-то из кресел на меня в трубку и посмотрел; Потап Потапыч как вспылил: "Что, говорит, он глаза-то пялит, чего не видывал! Сбирайся домой!" Так и уехали до начала представления. Да с тех пор, вот уж пятнадцатый год, и сижу дома». И вот её рассуждения, которые кажутся мыслями не молодой женщины, а доживающей свой век старухи: «Да уж Бог с ними, с гуляньями и театрами. Говорят, там соблазну много. Да ведь на белом свете не всё ж дурное, есть что-нибудь и хорошее, я и хорошего-то не видала, ничего и не знаю. Для меня Москва-то как лес; пусти меня одну, так я подле дома заблужусь. Твёрдо дорогу знаю только в церковь да в баню. И теперь, как выеду, так словно дитя малое, на дома да на церкви любуюсь: всё-то мне в диковину».
Мне вспоминается почему-то знаменитый «Шильонский узник»Д.Байрона (перевод В.А.Жуковского):
День приходил, день уходил,
Шли годы — я их не считал:
...давно
Считать привык я за одно:
Без цепи ль я, в цепи ль я был,
Я безнадежность полюбил...
Жизнь, когда нечего ждать, страшна. Но, как мне кажется, ещё страшнее другое.
Страшнее то, что никто не верит ей. Прямо в глаза упрекают: «Вы говорите, что не думали о богатстве? Да кто ж этому поверит! Не без расчету ж вы шли за старика. Жили бы в бедности…» Ответ Веры Филипповны, я думаю, нужно помнить всем, кто говорит о возможности девушек того времени избирать себе жизненный путь: «Я и не оправдываюсь; я не святая. Да и много ли у нас, в купечестве, девушек по любви-то выходят? Всё больше по расчёту, да еще не по своему, а по родительскому. Родители подумают, разочтут и выдадут, вот и всё тут. Маменька всё сокрушалась, как ей быть со мной при нашей бедности; разумеется, как посватался Потап Потапыч, она обеими руками перекрестилась. Разве я могла не послушаться маменьки, не утешить её!» Но, что бы она ни говорила, собеседницы, прикидывающиеся подругами, стремятся увидеть только низменный расчёт: «Послушались маменьку и полюбили богатого старичка», «Как богатого не полюбить! Да я бы сейчас…»
Страшно и то, что скучающие дамочки просто не способны понять «ангельскую душу» «Я в пятнадцать лет не взглянула ни разу на постороннего мужчину. В чём другом не похвалюсь, а этого греха нет за мной, чиста душа моя», - говорит Вера. Но стóит ей на минуту выйти - и гостьи цинично обсуждают её слова: «По монастырям стала ездить! Надо подсмотреть за ней; в самом деле, нет ли сироты какого". - «Нет, не похоже». - «Смотри ей в зубы-то! Я очень тихим-то не верю. Знаешь пословицу: "в тихом омуте…"?»
Мы много говорили о «тёмном царстве». С момента написания первых пьес Островского прошло больше тридцати лет. Жизнь купцов изменилась: дом Каркунова оборудован электрическими звонками, жена его племянника издевается над теми, кто живёт по старинке: «А кто нынче в платочках-то ходит! Все и лавочницы давно шляпки понадели. Нынче купчихи себя высоко, ох, высоко держат, ни в чём иностранкам уступить не хотят… снаружи-то». Вот именно, что «снаружи-то»! Потому что нравы не изменились нисколько.
Вспомним, как рассуждал о нравах города Калинова Кулигин: «И что, сударь, за этими замками разврату тёмного да пьянства! И всё шито да крыто — никто ничего не видит и не знает, видит только один Бог! Ты, говорит, смотри в людях меня да на улице; а до семьи моей тебе дела нет... Семья, говорит, дело тайное, секретное!.. Да и что за секрет? Кто его не знает! Ограбить сирот, родственников, племянников, заколотить домашних так, чтобы ни об чём, что он там творит, пикнуть не смели». А Каркунов, продержав всю жизнь жену под замком, ведь собирается ещё и после смерти ограбить и её, и племянника (и тоже, как калиновские купцы, «под видом благочестия!»), а пока проводит свои дни в «развлечениях». Жена скажет: «Прежде по будням я его днём-то и не видала. Из городу в трактир либо в клуб, и жди его до трёх часов утра. Прежде ждала, беспокоилась; а потом уж и ждать перестала, так не спится… с чего спать-то! А по праздникам: от поздней обедни за обед, потом отдохнёт часа три, проснётся, чаю напьётся: "Скучно, говорит, с тобой. Поеду в карты играть". И нет его до утра». Ей остаётся только «и утро, и вечер, и день, и ночь, глядеть, слушать» да смотреть на подаренные мужем драгоценности: «Хоть надевать некуда, а все-таки занятие: поутру встану, переберу да перегляжу всё — время-то незаметно и пройдёт».
А супруг в это время... Он отправляется «в разгул» - «а уж где ни путаться, а, должно быть, Стрельны не миновать» («Стрельна» - это не петербургский пригород, а ресторан в Петровском парке Москвы). Но туда приедут, видно ещё не сразу: племянник спросит: «А ежели я малость замешкаюсь, так к ночи где вас искать, под каким флагом? То есть, дяденька, под какой вывеской?»И нужен племянник для дела: «Чего ещё спрашиваешь? Аль ты свою службу забыл? У тебя ведь одно дело-то: по ночам пьяного дядю домой провожать».
А затем Каркунов заявит: «Я за ним как за каменной стеной! Как он дядю бережёт! Приедет с дядей в трактир, сам прежде дяди пьян напьётся! Золотой парень, золотой! Едем ночью домой, кто кого везёт — неизвестно, кто кого держит - не разберёшь. Обнявшись едем всю дорогу, пока нас у крыльца дворники не снимут с дрожек».
В экранизации пьесы мы воочию увидим этот кутёж (у Островского он, естественно, остаётся «за кадром»). Вероятно, примерно так всё и происходило. Только вот кажется мне, что по сравнению с Каркуновым даже купец Хлынов из «Горячего сердца» выглядит лучше. Тот заявлял: «Доведись мне какое безобразие сделать, я ту ж минуту в губернию к самому», - и «штрафт» его идёт в общем-то на благо общества («Наслышан я насчёт пожарной команды, починки и поправки требуются, так могу безвозмездно»). Каркунов же безобразничает, осознавая свою безнаказанность.
Вот и снова вспомнишь Кулигина:«И что слёз льётся за этими запорами, невидимых и неслышимых!»
***************
Что же - обратимся к новой пьесе?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь