Защите Родины, свободы, мира посвятил жизнь генерал армии Николай Григорьевич Лященко
В сентябре 1944 года 90-я стрелковая дивизия генерал-майора Лященко выбила гитлеровцев из Тарту. Полки заняли позиции севернее города. Миновали дни, когда перед атакой в его штабе размышляли о двух исходах боев — победе и неудаче. Сейчас все знали: враг будет разбит. И Лященко думает о том, как лучше использовать накопленную силу. Он настолько изучил по карте местность, что даже видел во сне все речки, болота, дороги, рощи. Представлял, как будут огрызаться пулеметами крепкие дома на хуторах, сложенные из валунов. Отчаяние самоубийц движет гитлеровцами. Нужно рассчитать все. Победить и сберечь бойцов. Но как?
Решение генерал нашел в прошлом. Гонки патрулей. Всего десять лет назад. Его взвод, во всем первый, тогда проиграл: отстал один солдат. Вот оно! Скорость преследования измеряется не по лидеру, а по последнему. Значит, нужно нарастить скорость самых медленных подразделений — пехоты. Лященко приказал командирам полков: мобилизовать все средства, но пехотинцы не должны отставать. К каждому танку, к каждому самоходному орудию прикрепили группу сопровождения. К машинам прицепили трофейные повозки и учились на бегу спрыгивать, вскакивать, стрелять, бросать гранаты.
Прорыв, как и ожидалось, получился молниеносным.
Преследование продолжалось весь день. Уносили жизни многочисленные схватки с гитлеровскими заслонами и пулеметные очереди врага с обочин дорог, терялось драгоценное время на разборе завалов, куда свалили оккупанты столетние липы и дубы, телеграфные столбы (ох и вспомнились солдатам генеральские подарки — гири!). Но темп долгой атаки не снижался. Измученные люди подавляли нечеловеческую усталость, понимая, что такой напор бывает не каждый день. «Виллис» командира дивизии скользил между танками и орудиями, обгонял «студебеккеры».
Он глядит на усталых солдат. Необходим отдых. Хоть на пару часов. Ночная атака, когда основные силы не подтянуты, а противник силен и начеку, — безумие. Но за ночь и враги лучше подготовятся, соберут отступившие части, наставят новые мины. Тогда новые жертвы.
Он решил нанести сразу два удара, по обоим флангам. Артиллерии стрелять по центру, будто наступление здесь. Полкам Рябко и Фоменко справа и слева атаковать без артподготовки.
Вышел к воде. Тихо. Успокоились фашисты. Посчитали наши километры и успокоились — силы человеческие не беспредельны. И у нас ни звука. Молодцы, хорошо готовятся. За руку тронул адъютант: «Командиры полков на связи».
Атака половины дивизии началась без единого выстрела.
Застигнутые врасплох часовые не подняли тревогу. Заревели у брода танки. Только через десять минут из глубины обороны гитлеровцев раздался ответ на наши пушки, но удержать наступавших было нельзя. Видя угрозу полного окружения, фашисты бежали.
Еще пять суток продолжалось наступление. Дивизия прошла с боями 223 километра, выбила оккупантов из Пярну. Все это время командир был на ногах. Не больше чем на четыре часа располагал где-нибудь новый наблюдательный пункт — и вперед, быстрее. Помощники падали от усталости, и он, разрешая часок вздремнуть, сам садился к карте, телефону. Его могучая закалка оказалась очень нужна тысячам людей. Она помогала воевать, помогла ценой минимальных потерь освободить за эту неделю полторы тысячи населенных пунктов.
Вечером 23 сентября 1944 года начались обычные дела. Сколько в строю? Боезапас? Чем кормят солдат? Как с медикаментами? Горючее, фураж, почта, планы завтрашних занятий, трофеи... И самое приятное — подписать наградные реляции: к орденам и медалям представлены 1046 человек.
Московское радио передало в тот вечер приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении города Пярну.
Военный день всегда дольше обычного. У командира он дольше всех.
Редко большое горе вызывает добрые воспоминания. Война — это горе. Но почему же теплеют глаза у фронтовиков, когда думают они о павших товарищах? Прост ответ — они живут в сердцах ветеранов. Не стереть всемогущему времени фронтовое братство в памяти победителей. Не забрать восхищения их подвигом у живущих сегодня — память переходит к нам. Ясно представляем себе, как делились последним при блокаде, мерзли в партизанских лесах, просили соседа по окопу: «Отпиши моим, если что», уползая в разведку. Говорим: «Какие люди! Богатыри!». Учимся у них.
Генерал армии Николай Григорьевич Лященко из богатырей. Не только ростом, силой. Богатырь по духу. Но и сам он, столько испытавший, изумляется до сих пор величию других в те годы.
И еще помнит генерал восхищение советскими людьми, когда иностранные военнослужащие признали их полное превосходство заранее.
— Летом 1945-го мы стояли на севере Германии, — говорит Николай Григорьевич, — а немного южнее, в Мекленбурге, нынешнем Шверине, располагалась 51-я шотландская дивизия, которой командовал бригадный генерал Барбер. Как-то союзники предложили сыграть в футбол. Ну что ж, давайте сыграем. Пришли на поле, стали переодеваться. И кичившиеся своей выправкой, боевой техникой шотландцы увидели, что у каждого нашего футболиста на теле по нескольку следов от ранений. Барбер тогда сказал: «Против таких смелых людей не устоит никто».
Был тогда, правда, и забавный случай, связанный с футболом. В августе команда московского «Динамо» полетела в Англию. Естественно, переживаем. А около Мекленбурга на территории, занятой еще войсками Великобритании, оставалось большое заминированное поле. Все знали, что по соглашению Большой четверки эта территория переходит в советскую зону. Ну, и торопим союзников: «Разминируйте». — «Зачем? — спрашивают, — все равно скоро уходим». Требую. Тогда азартный Барбер говорит: «Пусть, господин генерал, спор решат матчи ваших футболистов у нас». Так радисты сутками сидели у аппаратов, ждали спортивных новостей. Как же мы смеялись потом! Разминировали шотландцы, пришлось. Впрочем, я бы все равно настоял. Справедливость должна быть везде.
... Кремлевский Дворец съездов. Идет XXVI съезд КПСС. В перерыве Долорес Ибаррури спешит к высокому военному.
— Буэнос диас, капитан Гранде! Кэ тал?
— Как дела? Хорошо. Муй бьен, керида Апассионария!
Маленькая легендарная женщина и седой, но по-прежнему могучий воин долго смотрят друг другу в глаза.
... Я спрашиваю Николая Григорьевича: «Скоро вам 75. Богатая жизнь. Что еще не сделали?».
Он долго глядит в окно на весеннюю набережную. Перебирает карандаши на своем большом столе. Говорит тихо и оттого очень веско:
— Не ко всем могилам погибших товарищей молодых сводил.
Б. ГРОМОВ (1985)
☆ ☆ ☆