После разговора с матерью Максим решил перекусить с дороги и в одиночестве привести в порядок мысли.
Однако на кухне Василиса и Нина уже пекли блины. Увидев новоявленного родственника девушки наотрез оказались его отпускать голодным, и молодому человеку пришлось разделить с ними компанию.
— Угощайтесь, — гостеприимно сказала Василиса. В ее голосе присутствовала некая радость. — Ничего, что слегка подгорели?
— Вполне съедобно, — попробовав блин, ответил Максим. — Я даже и так не смог бы.
— Это, наверное, вы специально, чтобы меня не обидеть. Добрый такой, да? — с улыбкой спросила названая сестра. — Прямо как папа, точнее, Сергей Борисович.
— Да, называть его так мне куда удобней. Насколько я знаю, он у нас чрезмерно добрый, — двусмысленно ответил Максим, но Василиса не заметила подвоха. Тогда он добавил: — Никого не оставит без внимания.
— Знаете, если бы не он, я бы сейчас в детском доме была, — серьезно произнесла девушка. — А он нам квартиру снял, денег дал...
— Ага, деньги-то все профукала, — пожаловалась на подопечную Нина. — Коту под хвост ушли. А главное, такие деньжища ломовые!...
— Нина, вы, конечно, меня простите. Может, с моей стороны это как-то бестактно... А что вы делаете в доме моих родителей? — без обиняков поинтересовался молодой человек.
— Максим, это я ее с собой взяла, — ответила за няню Василиса.
— Что, скучно одной блины печь? — остроумно добавил «вынужденный» брат.
— Понимаете, Сергей Борисович, конечно, веселый, заботливый... Фаина Николаевна тоже хорошая, но я ведь их вообще не знаю. Для меня они чужие люди, по сути. А Нину я с детства знаю, — объяснила Василиса, не обиделась на вопрос Максима.
— Меня Любовь Геннадьевна взяла, мама Васи, когда та еще совсем маленькой была, только в первый класс пошла, — добавила Нина. — Любови не до девочки было, сами понимаете... А там — постирать, приготовить... В общем, помощь нужна была. В итоге все на мне оказалось.
— Максим, она мне почти родной человек, — с жалобным лицом произнесла Василиса.
— Обалдеть. Просто образец самоотверженности! Загубить свою жизнь... — начал было искать несостыковки молодой человек, но в кухню в этот момент вошел Сергей Борисович, папа Василисы.
— О, Максим! Приветствую! — протянул он руку гостю. — Как доехал? — спросил приветливо. Из-за длинной шевелюры на голове и усов мужчина больше походил на старого рокера, чем на литературного критика.
— Ничего. Хорошо доехал, — ответил молодой человек. Девушки тоже поздоровались с главой семьи. — Вот девчонки решили сделать нам блинчики.
— Ой, а я в городе поел, — сказал Сергей Борисович. — Ребята, вы ешьте, не буду вам аппетит портить. Максим, если что, я — у себя.
— Хорошо, потом поговорим.
— Опять папа нас игнорирует, — грустно сказала Василиса, когда отец ушел к себе в комнату.
— Ничего. Ты, знаешь что... Мы с тобой что-нибудь придумаем, — поддержала девушку Нина. — Мы какой-нибудь праздник забабахаем! Пирожков напечем, салатов наделаем, вкусняшки всякие — он точно не сможет отказаться!
Максим посмотрел на девиц, допил свой чай и, поблагодарив, вышел улыбаясь. С одной стороны он сочувствовал матери, которая взвалила на себя заботу о чужом ребенке, пусть и взрослом уже, и исключительно для того, чтобы угодить Сергею. Но с другой стороны ему и Василису было жаль — она ведь совсем еще ребенок: на ногах не стоит, осталась без матери среди чужих людей, по сути.
Самое интересное, чем больше Максим жалел Василису и Фаину, тем больше он злился на Сергея. Разве это мужик — оставил баб разбираться, а сам в кусты.
***
Максим решил серьезно поговорить с Сергеем Борисовичем. Он зашел в кабинет к отчиму и стал упрекать его в том, что тот своим поведением сделал жизнь Фаины невыносимой.
— Прикрой-ка дверь, — попросил Сергей Борисович. — Вот так. Я любил твою мать, когда мы познакомились. Я ее и сейчас люблю. И признаю, что есть в твоих словах правда. — Присядь, Максим, — указал на стул рядом с большим шкафом. — В ногах правды нет. С этой Любочкой Поповой, моей бывшей женщиной, у нас произошел тогда роман, словно «Солнечный удар» у Бунина, понимаешь?
— Не понимаю и понимать не хочу. А ведь матери ты не дал ребенка родить, когда ей сорока еще не было, а с Любой этой у вас все замечательно получилось, — недовольно произнес молодой человек.
— Максим, я тебе как на духу говорю. Когда я приехал в Туринск лекции читать, то Василису много раз видел, но Люба никогда... ни разу даже не намекнула мне, что она моя дочь. Только перед самой смертью оставила записку, мол, позаботься о девочке.
— Ты мне хочешь сказать, что для заботы обязательно признавать отцовство? А ты хотя бы генетическую экспертизу провел?
— Нет. Но, послушай, девчонка была просто убита смертью матери. Она ко мне прильнула, как собачонка. И что, я должен был ей объяснить, что моя любовь к ней будет зависеть от результата какого-то анализа?
— Можно было взять над ней опекунство, — предложил вариант Максим. Хотя сейчас это у же не имело смысла. — А ты сделал все для матери назло.
— Я в первую очередь и пошел в органы опеки.
— И что эти органы?
— А то! Мне там ясно дали понять, что если я не родитель, то получить опекунство для меня будет очень непросто, что мое дело будет рассматриваться, так сказать, в порядке общей очереди.
— Да ну! Просто хотели сыграть на твоем отцовском благородстве! Вот и все.
— И это еще вопрос: дали бы мне, чужому дяде опекунство над девицей? А если я признаю отцовство, то, пожалуйста... — и Сергей Борисович развел руками.
— Да пойми ты, они просто хотели всучить сироту кому-нибудь в руки. Думаешь, они понимали, что у тебя есть какие-то проблемы? Думаешь, понимали, что мать моя вся на нервах, страдает?
— Слушай, Максим, здесь речь идет о живом человеке да еще с искалеченной судьбой, — привел свой главный довод Сергей.
— Ты матери говорил об этом?
— Нет. Я боялся, что Фаина настоит, чтобы Ваську отправить в детдом.
— Это ты так о моей матери думаешь?
— Я люблю ее, Максим, но так же осознаю, что она не из тех женщин, которые любят заботиться о чужих детях. Согласись, она и тобой-то особо не занималась?
— Раз на то пошло, то хочу напомнить, что она продала свою квартиру и дала мне деньги, когда я женился, лишившись единственной своей недвижимости.
— А писательская дача, разумеется, ни в счет?
— Сергей, ты не хуже меня понимаешь, что дача принадлежит писательскому союзу.
— Знаешь, что я думаю? Вот из-за этой подвешенности писательского дома Фаину и переклинило. Она столько лет тряслась, что ее отсюда выпрут, и ее просто перевернуло, когда узнала, что я отписал тюменскую квартиру Василисе.
— Да, и я ее понимаю, чepт возьми! — воскликнул Максим. — Это был ваш единственный тыл.
— Слушай, я тебе вот что скажу, с твоей матерью в последнее время мне стало совсем сложно. — Сергей Борисович подошел к окну. Недовольно отметил про себя, что снова повалил снег. — Я просто устал от ее паранойи, что Васька у нее хочет все оттяпать...
Максим сидел и понимал, что на нем висит страшная ответственность — он должен был сохранить семью. Он должен был это сделать для матери, которая почти всю свою жизнь любила Сергея, для Сергея, который в этой, в общем-то, непростой ситуации повел себя благородно по отношению к несчастной Василисе. Они все были нужны друг другу. Запутавшиеся в проблемах и связанных с ними страхах, все они замкнулись в себе, оставаясь при своих мыслях и умозаключениях. Но жизнь не стоит на месте, и если не помириться, дальше может получиться только хуже, что неизбежно приведет к полному разладу семьи.