Это случилось, когда тётя Люба была в санатории. Были такие, и сейчас есть, - со старенькими строениями, которые, кажется, всё на своём веку повидали и не разваливаются, как те крепкие старички и старушки, которые и болеть перестали, и забыли, сколько самим лет, и живут будто по привычке.
В здравницах вроде нашего "Ямкуна" или "Шиванды", или, недавно ещё, "Куки" ничего, кроме целительной воды, нет, и вода та всё искупала и искупает - ржавые ванны, скрипучие половицы, мебель начала 50-х, а то и 40-х, меню, на котором редкий здоровый мужик протянет и три дня. Но где ж на курортах здоровые...
В общем, тётя Люба приехала отдыхать и полечиться. Девок своих и корову на мужа оставила, потому что мужик работящий, надёжный, не загуляет. Всё наказала по двадцать раз, ещё тридцать - спохватилась, показала, убедилась, что, вроде, как надо, поняли. Собралась. Посидели на дорожку до электрички, а после - автобусом на "минводы".
Девчонок у Любы три. Школьницы. За них сердце спокойно. А тут вот ёкнуло. Не от своих - от чужой.
Девчоночка-заморёнок лет семи почему-то жила в санатории одна, без мамки, без бабки. Так раньше отчего-то бывало (может, "лишний рот" было как-то легче провести по бумагам). И бывало, что оставались такие детки на попечении сердобольных работников на месяцы, а то и на годы. Особенно в 90-е, но до них ещё было плыть и плыть, и ничего тревожного не маячило.
- Надя, - буркнула девочка в первый раз на предложение познакомиться. А тётя Люба внимательно глядит, и это, наверно, было самое непонятное - не мимо, не вскользь, не по-врачебному - прикидывая диагноз, а внимательно взрослый человек в маленького и неприметного вглядывается. С интересом.
- Ну пойдём на завтрак, Надежда.
- Надежда... - повторила девчоночка, будто распробовать и расслышать новое имя своё хотела. Не "Надька", как рявкал отец, когда пьяный и надо стянуть сапоги. Не "Малая" - старший брат, когда в духе. (А когда не в духе, то и повторить нельзя. ) Не "сиротинка моя" - бабушка, когда живая была, матери мама.
А "Надежда".
Кивнула, пошла за высокой темноволосой женщиной в столовую со всеми (обычно старалась пораньше и, когда другие разойдутся, с краешка проскользнуть).
Потом пошли на прогулку.
Надя, согретая одобрительным взглядом, незаметно для себя выболтала про всё на свете.
Про зайца с отрованной лапой, но который ужасно мил и ждёт её дома - забыла, когда уезжала, очень тоскует.
Про бабушкины блинчики, которые скворчали по утрам, только давно нет ни бабы, ни блинчиков.
Про малиновое варенье.
Про маму - она её не помнит, но знает, что красивая была, - портрет на могилке хороший...
- Надюша, - сказала ей Любовь Сергеевна, когда они признакомились настолько, что маленький дичок разрешила причесать себя и даже к книжке потянулась показать, как "читает", - почему ты платье не постираешь? Чулочки вон грязные. Лицо неумытое опять.
- Чего мне? - нахмурилась Надя и отвернулась, выдернула ручонку. - Где стирать, зачем? Папка пьёт, ругает. Отсюда не забрал, и хорошо, что забыл. Чего мне? - повторила со злостью. Кулачки сжаты, в глазёнках слёзы колючие, жаркие.
"Всё понимает, большая уже", - подумала Люба. Присела на корточки.
- Ты пойми, маленький большой человек. Надежда. В жизни всякое бывает. И будет всякое. Но у тебя ТЕБЯ никто не отнимет. А какой тебе быть, сама решай. Вот ты говорила, машинки стиральной, как у соседей, у вас нет. Мыло-то есть, и таз, наверно, найдётся? Здесь тебя нянечки одевают, если доглядят, а не доглядят - что ж, замарашкой ходить? Даже в речке чулки выполоскать можно. А лицо умыть - и подавно. Давай покажу... А штопать мы с тобой завтра научимся.
Когда через неделю санаторная заведующая Вероника Спиридоновна вернулась из города (по делам отлучалась), наткнувшись на ребёнка в коридоре, удивилась: "Как-то ты изменилась. Подросла? Взгляд другой... Я знала, что витамины тебе будут на пользу".
Подошел и Любин срок путёвки к концу. Обе плакали, не стесняясь людей вокруг, когда расставались.
"Ты помни! От тебя зависит. И опрятной будь", - сказала ей на прощанье. И долго ещё вспоминала девчоночку, мысленно посылала ей благословение. Интернета тогда не было, да и письма слать было некуда: Надя только-то разбирала слоги в свои семь, теперь уже в свои десять..... двадцать....
Санаторий пережил смену времён и знамён. Какой выросла Надюшка, не знаю, и никто не знает. Но помню перекрёсток, на котором, провожая нас с мамой, тётя Люба, тогда уже давно "баба Люба", а сегодня и "пра", рассказывала эту историю. Помню её глаза. И слова эти про то, что "от тебя зависит" - помню, в детскую память врезались.
Имя девочки я изменила, но есть..... надежда, что всё у неё хорошо.
А вы как считаете?
#житейскиеистории, #непридуманныеистории, #забайкальцы, #сибиряки, #олюдяххороших,