«Бежецкая старина» продолжает публикацию уникальных воспоминаний о жизни Бежецка, написанных на склоне лет известным иконописцем архимандритом Киприаном (в миру – Кириллом Дмитриевичем Пыжовым). Ранее уже были опубликованы первая и вторая части мемуаров. Сегодня внимаю читателей предлагается третья часть, посвященная событиям 1914–1917 годов: началу Первой мировой войны, мобилизации, тревожным предзнаменованиям.
Отец Киприан снова выступает как прекрасный рассказчик, внимательный наблюдатель, точно подмечающий детали времени и настроения современников. Жаркий летний день 1 августа 1914 года навсегда остался в его памяти, как рубеж мирной и военной жизни, подобно дню 22 июня 1941 года для следующего поколения. Отшумела городская ярмарка, уехали красочные балаганы и соборный колокол возвестил о начале новой эпохи...
Текст 3 части воспоминаний дается по № 18–19 журнала «Православная Русь» за 1991 год.
Знойный, какой-то тяжелый день конца лета 1914-го года запечатлелся в памяти десятилетнего жителя уездного городка Бежецка. На соборной площади происходила ярмарка: приезжие торговцы и коробейники понастроили рядами деревянные ларьки с разнообразными товарами, на всякий вкус и потребу.
Появились балаганы для зрелищ, привлекающих городскую публику: реалистов, гимназисток, всю раннюю молодежь и толпы любопытных. Продавалось мороженое в передвижных шкафчиках со льдом. В жаркие, особенно летние дни, эти шкафчики на колёсах привлекали ребятишек толпами. Богатые мальчики и девочки покупали одну за другой вафельные плитки с ароматным ванильным мороженым. Бедные, не имеющие копеечных и 3-х копеечных медяков, с вожделением заглядывали им в рот.
С успехом действовала гремучая карусель: маленькие всадники, верхом, на картонажных лошадях, безнадежно старались обогнать удаляющегося вперед «коня и всадника».
Возле городского сада расположился приезжий цирк: из огромного раскинутого шатра, допоздна, неслись по всему городу звуки бравурных, популярных в то время мелодий; беспрестанно раздавалось щелканье бича в поощрение цирковым коням, плавной рысцой описывающих круги по краю арены; на их широких спинах, как на подносах, показывали свое искусство розовые балерины-акробатки.
От этого цирка, музыки, ярмарочных балаганов, от толкучки и от предосеннего утомительного зноя, давило какое-то, тогда мне незнакомое томление в сердце.
Уехал цирк, исчезли балаганы; во всем городе наступила тишина. Это были последние дни мирной жизни в Бежецке и во всем мире. До этого, как будто все чего-то ожидали. Вдруг, на соборной колокольне ударили в большой колокол – раз, другой, третий, несколько ударов...
Что это значит? Вскоре по всему городу разнесся слух: объявлена война Германией и Австрией, назначена всеобщая мобилизация. Как она проводилась в жизнь, я не помню, и что это значит «мобилизация»? Неизвестное словечко!
Отец, как член уездного съезда и земский начальник, был экстренно вызван на заседание уездного съезда. Вернувшись, он сообщил о назначении его провести мобилизацию лошадей для армии. Через день Введенская площадь была уже заставлена подводами и лошадьми. Крепкие запахи конского пота, навоза, сена и дегтя наполняли знойный воздух; грустные бородатые мужики толпились возле своих телег, выдыхая клубы махорочного дыма, усиливая смесь запахов, нависших над площадью, окружавшей прекрасный, пятиглавый храм Введения во храм Пресвятой Богородицы. Возле церкви были устроены помосты. На них поместилась приемочная комиссия. Приехавшие военные чиновники производили осмотр лошадей, почти весь день выкрикивая внешние приметы: «серый мерин, кованный, с недоуздком», «вороная кобыла, кованная на передние копыта, жеребец сивый, годовалый, не подкованный», и т. д. Мобилизованных лошадей записывали в особые книги откуда-то приехавшие военные чиновники, никогда раньше не виданные в Бежецке. Бедных мужицких лошадок подводили их хозяева; скорбные мужички спотыкались от волнения и утирали слезы своими красными в клеточку платками.
О мобилизации армии в моей памяти мало что сохранилось. И вообще, в нашем отдалённом на 1500 вёрст от фронта Бежецке война ничем не изменила заведенный обывательски быт. О ходе военных действий все читали в газетах. Вещественное прикосновение войны выразилось в прибытии тела убитого Леонида Соколова, ученика 7-ого класса Реального училища, ушедшего на войну добровольцем. Когда подняли гроб, была видна почерневшая струйка крови. Горемычные родители, брат и сестры Соколова – богатые купцы, первыми получили печальное прикосновение войны; это была первая жертва города Бежецка. Событие всколыхнуло город. На прощальные проводы тела юноши Лени Соколова собралась почти половина жителей города.
В том же году, в начале войны, было знамение, взволновавшее бежечан: в Введенской церкви вздулся дубовый пол, под которым покоились мощи преп. Нектария Бежецкого, празднуемого 3-го апреля. Преп. Нектарий был игуменом и строителем Введенского монастыря, упразднённого в XVIII веке. Из мальчишеского любопытства, по дороге в школу я, увидел толпящихся людей при входе в храм, забежал посмотреть, что происходить в нем и увидел вздувшийся пол, наподобие горбатого старинного сундука, и серебряные подсвечники под сильным уклоном. Богомолки и стоявшее в церкви при входе, толковали о значении события: иные говорили, что преп. Нектарий хочет, чтобы приходская церковь вновь стала монастырём, некоторые указывали на пустой медальон над вратами древней колокольни, тогда как на двух других сохранились изображения святых угодников. Несомненно это имело тайный смысл. Как отнеслось духовенство к этому событию, я не знаю, но в народе это связывалось с войной.
Время от времени война стала заметна в разных проявлениях: по Большой улице гнали вереницу пленных «австриаков» – невиданное зрелище: целый отряд, может быть, батальон или больше. Австрийцы двигались под конвоем от станции по направлена к центру города. Австрийские солдаты-пехотинцы, в своих серо-голубых шинелях и в такого же цвета кепи (головных уборах), с двумя кокардами над выдвинутым вперёд козырьком, выглядели, как и полагается пленным не весело, понурив головы. Наш народ глядел на них не как на врагов, а скорее сочувственно, с состраданием. Слышно было, что их распределяют в помощь крестьянам на сельскохозяйственные работы взамен ушедшей на войну земледельческой молодежи. Впрочем, как стало известно, они легко убегали от своих хозяев, к которым их определили власти. У знакомого нам крестьянина Большакова в деревне Бережок, где мы проводили лето, работал пленный австриец. Хозяева были им довольны, да и сам он не был обижен; всегда веселый, со всеми приветлив, должно быть из славян. В один прекрасный день он исчез и «след простыл».
Так текла жизнь в тихой провинции, но быт на глазах менялся: стали появляться новые лица, казавшаяся подозрительными; с фронта приходили неутешительный вести. Старшие говорили об отмене какой-то «черты оседлости» в Польше. В скором времени мы узнали, что это касается евреев. До войны в Бежецке проживало евреев пять семейств. На углу Большой улицы (главной), были вывески: «Шмулевич – мужской портной» (это был высокий еврей с седой бородой и рыжими от табака усами), «Аптекарский магазин Драпкина», «Дантист Лившиц» и т.д.
