Начало здесь
Шло время. За несколько лет начавший бурно развиваться обычный областной центр превратился в прекрасный город с зелеными бульварами, парками с рукотворными озерами, обустроенной набережной небольшой речки и даже с собственным оперным театром. После ареста от Андрея прошло несколько месяцев, а от него не было ни одной весточки. Накануне Первомая Елизавета Семеновна осмелилась войти в красивое здание, которое горожане с некоторых пор старались обходить стороной. Она растерянно оглядывалась, решая, к кому следует обратиться. Неизвестно, как бы закончился этот визит, если бы почти одновременно с ней в холл не вошел знакомый по партийной работе офицер.
– А вы что здесь делаете, товарищ Елизавета? – улыбаясь, спросил он.
Женщина смутилась и принялась сбивчиво объяснять, что хочет узнать о судьбе мужа, вернее, бывшего мужа, отца дочери. Она и сама удивилась, что назвала Андрея бывшим. Мужчина провел ее в свой кабинет.
– Не нужно вам его искать. Ошибиться может один человек, а партия не ошибается. Незачем вам пятнать свое честное имя этими розысками, – твердым колосом сказал он. – Думайте о дочери.
Слова о Нинель насторожили Елизавету Семеновну, и офицер заметил это.
– Нет-нет, не переживайте, вы же помните, что сказал великий Сталин? Дети за родителей у нас не отвечают. Я уверен, что вы воспитали ее настоящей комсомолкой, ведь так?
Елизавета Семеновна не стала разуверять хозяина кабинета и говорить, что Нинель еще мала, чтобы стать членом ВЛКСМ, и неопределенно кивнула головой. Из здания Рубинина вышла со смешанными чувствами. Что это было: угроза, предостережение или дружеский совет?
Дома она застала Нинель и нескольких ее подруг, которые крепили бумажные цветы к веточкам.
– Мама, посмотри, какая красота получается! – радостно встретила ее дочь. – Колонна нашего класса будет самой красивой в школе, а может, и в городе!
Елизавету Семеновну захлестнула волна любви и тревоги.
– Никаких больше поисков, никаких сомнений, нельзя ставить под угрозу будущее дочери. Девочка уже свыклась, что отца нет рядом, и перестала задавать неудобные вопросы. Пусть все так и будет. Время рассудит, – решила она.
Жизнь пошла своим чередом. Рубинина готовилась к защите докторской диссертации. Товарищ из обкома уже неоднократно намекал, что у партии на ее счет большие планы. Из всех коллег, с которыми Елизавета Семеновна начинала работать после открытия института, на кафедре осталось лишь двое: Ольга Федоровна Игнатова, с которой у нее сложились дружеские отношения, и тихий профессор Александр Леонидович Линько, оказывающий ей недвусмысленные знаки внимания. Однако женщина на них не отвечала. После ареста супруга она решила, что мужчин в ее жизни больше не будет.
Последний предвоенный год принес много радостных событий в жизнь маленькой семьи Рубининых. Нинель как лучшая ученица школы и активистка была награждена путевкой в «Артек», Елизавета Семеновна с триумфом защитила диссертацию и побывала в родном городе, где жил и работал ее научный руководитель, а в канун Нового года она получила из рук секретаря обкома ключи от новой квартиры.
– Партия ценит своих достойных и преданных членов, – сказал он женщине. – Мы рады, что не ошиблись в вас и считаем, что вам пора занять место заведующего кафедрой. Елизавета Семеновна, вы должны показать пример молодежи, как в нашей стране можно всего добиться, упорно трудясь на благо Родины.
– А как же Александр Леонидович? – хотела спросить женщина, но вместо этого лишь поблагодарила за оказанное ей большое доверие.
А потом началась война. Для Елизаветы Семеновны, как и большинства ее знакомых, это событие оказалось внезапным. Конечно, кулуарно возможность нападения Германии на Советский Союз обсуждалась, но, если такой разговор происходил при Рубининой, она непременно принималась доказывать, что партия и Сталин не допустят этого и чуть ли не наизусть цитировала Договор о ненападении. Даже после того, как были оккупированы десятки городов и сел, а враг стоял у стен родного Ленинграда и в нескольких сотнях километров от города, где она теперь жила, женщина, как мантру, повторяла:
– Это скоро закончится, враг будет повержен.
В сентябре сорок первого занятия в институте все же начались, но лекции больше походили на патриотические митинги, но через три недели руководство института и заведующих кафедрами вызвали в обком и приказали в кратчайшие сроки подготовить организацию к эвакуации. Такого распоряжения не ждал никто.
– Мама, как же так, неужели мы отступаем? – плакала Нинель. – Мне нужно идти на фронт, я уже оканчиваю курсы санинструкторов.
Елизавета Семеновна смотрела на маленькую хрупкую девочку, и ее сердце сжималось от боли и страха.
– Какой фронт, какие санинструкторы? Нинель ведь еще совсем ребенок! А что у меня есть в этой жизни, кроме дочери? – думала она. – Нет, будет нужно, стану следить за ней, не выпускать из дому, но не отпущу ее никуда от себя.
Наверное, впервые в жизни в сложной ситуации Елизавета Семеновна не думала ни о партии, ни о Сталине, ни о патриотизме. Она даже с облегчением вздохнула, когда на 6 октября была назначена эвакуация института в далекий Пермский край.
– Я никуда не поеду! Я останусь здесь, я буду подпольщицей, я буду воевать, – кричала дочь, когда узнала о скором переезде.
Но причина была не только, а может, и не столько в патриотизме Нинель. В свои неполные шестнадцать лет она впервые влюбилась. Объектом ее мечтаний стал преподаватель, который обучал будущих санинструкторов тактике поведения на поле боя. Максиму Смелову было двадцать восемь, он был женат, имел двоих детей, но не считал зазорным приобнимать молодых курсисток, делать им комплименты и при этом загадочно вздыхать. Он действовал завораживающе на девочек, еще не ведавших первого поцелуя, и, когда Максим предлагал после занятий провести кого-нибудь из них домой, то счастливица решала: это любовь на всю жизнь. Попалась на крючок опытного ловеласа и Нинель. Несмотря на приближающийся фронт, она строила воздушные замки и мечтала, как она окончит школу и выйдет за Смелова замуж. Жену и двоих детей мужчины, о которых говорили все девочки на курсах, она в расчет не брала. Ее даже не интересовал вопрос, почему Максим не воюет, как большинство его сверстников. Напор Нинель оказался таким сильным, что Смелов даже испугался. Он решил серьезно поговорить с девушкой, объяснить ей, что вместе они быть не могут, но она не понимала и не принимала никаких доводов.
– Разве есть в жизни что-то важнее, чем наша любовь? – спрашивала она с металлической ноткой в голосе.
– Меня могут хоть сегодня забрать на фронт, – мужчина пытался подойти к решению проблемы с другой стороны, но Нинель с детским упорством не сдавалась.
– Я тоже пойду с тобой, скажу в военкомате, что мне уже восемнадцать, и пойду. Я и к жене твоей пойду и скажу, чтобы она не мешала нашему счастью. Ведь ты же любишь меня, только меня, правда? – чуть не плача, с надеждой говорила она.
К счастью, Нинель не сделала этого необдуманного шага. На следующий день Максима на занятиях не было. Его товарищ сказал, что он вместе с семьей уехал в эвакуацию. Так ли было на самом деле, девушка никогда и не узнает. Как не узнает и о разговоре Елизаветы Семеновны со Смеловым. После исчезновения объекта своей любви Нинель согласилась ехать с матерью в незнакомый край. Она наивно предполагала, что найдет там Максима.
***
Северный городок встретил эвакуированных по-зимнему холодной погодой. Уезжали они из родного дома, когда листва на деревьях только начала отливать золотом и багрянцем, а выходя ранним утром из эшелона на станции, увидели покрытую первым снегом землю. Рубининых разместили вместе с Игнатовой, чему Елизавета Семеновна была очень рада. Она по-прежнему сложно сходилась с людьми и даже не могла представить, как можно жить в одной комнате с абсолютно посторонним человеком. А Ольгу Федоровну она знала уже несколько лет, у них были общие интересы и схожая судьба одиноких женщин.
– Счастливая ты, Лиза, – говорила ей Ольга Федоровна, – Нелька у тебя растет, скоро внуков будешь нянчить, а я как пришла в жизнь одна-одинешенька, так и уйду, нет у меня никого. Нет, и не будет.
И женщина рассказала печальную историю своей любви. Отчаянной девчонкой она убежала из семьи вслед за красным командиром. Три года была при нем и за жену, и за кухарку, и за прачку. А окончилась гражданская война – и вернулся он к законной жене и детям. Родной дом и семья оказались для него важнее той, которая каждый день рисковала рядом с ним жизнью.
– Первое время хотела пойти на речку и броситься с моста, но больная мать останавливала, я перед ней и так во многом была виновата, – рассказывала Ольга Федоровна. – Отец-то погиб на фронте или сгинул где. Ради нее и осталась на белом свете. А потом вернулась в университет, доучилась, и вот, как и ты, попала в наш институт.
– И что, вы до сих пор любите того самого красного командира? – с восторгом спросила Нинель, все это время тихонько слушавшая рассказ казавшейся ей пожилой женщины.
– Нет, не люблю. Сколько раз задавала сама себе этот вопрос, и каждый раз отвечала, что нет у меня в сердце любви. А после его предательства нет у меня и веры в любовь. Не буду скромничать, мужчины обращали на меня внимание, бывало, познакомлюсь с кем-нибудь, ухаживания приму, на свидания побегаю, а как станет говорить о свадьбе или переезде к нему, так сразу и не хочу его видеть. Может, жена моего первого жениха проклятие на меня какое наслала, чтобы его в семью вернуть, а я чтобы весь свой век одинокой коротала?
Нинель рассмеялась.
– Тетя Оля, вы что, в бабушкины сказки верите? – спросила она, не ожидая ответа, а потом со знанием дела добавила: Неправильно вы поступили, нужно было бороться за свое счастье. Вот я точно знаю, что обязательно найду своего Максима, и мы будем счастливы.
Елизавета Семеновна снисходительно улыбнулась:
– Глупая ты, дочка, тебе об учебе думать надо, выпускные экзамены на носу, а ты о женихах. Будут у тебя еще кавалеры. Вот война закончится, вернутся домой герои, и найдешь себе парня достойного.
Но Нинель об этом даже и слушать не хотела.
В эвакуации институт студентов не набирал. Ученые приводили в порядок архивы, писали статьи и монограммы, заменяли в школах педагогов-мужчин, ушедших на фронт, и с надеждой ждали освобождения своего города. Нинель, получив аттестат, устроилась работать санитаркой в один из эвакогоспиталей, которых в городе было около десяти. Здесь-то она и повстречала свою настоящую, как сама потом уверяла, любовь. Когда Елизавета Семеновна напоминала дочери, что она еще недавно считала Максима единственным мужчиной на свете, то девушка, смеясь, говорила:
– Мама, ты же понимаешь, глупость детская была, а сейчас другое.
Младшего лейтенанта Новикова Ивана привезли в госпиталь из-под Ленинграда. У него была сильная контузия и ранение в живот. Мало кто из докторов верил, что он выживет, и считали чудом, что его удалось доставить в тыл. А молодой мужчина всеми силами цеплялся за жизнь. В палатах, которые были закреплены за Нинель, Иван был самым тяжелым, и девушка иногда просиживала рядом с ним целые ночи, когда он в полубреду пытался подняться в атаку и сорвать на себе повязки. Через две недели Иван отчетливо осознавал, кто он и где находится, через три стал медленно прохаживаться, в одной руке сжимая костыль, а другой держась за Нинель, а через полтора месяца требовал, чтобы врачи его отправили на фронт. За это время он успел объясниться девушке в любви и познакомиться с Елизаветой Семеновной.
Лечение подходило к концу, когда Иван узнал, что советские войска освободили его родную Смоленщину. Доктора выдали Новикову документы, что он годен для строевой службы, но предоставили трехнедельный отпуск, чтобы перед отправкой на фронт мужчина побывал дома. Иван приглашал Нинель поехать вместе с ним, однако девушку из госпиталя не отпустили – уж очень толковой санитаркой она была. А может, в жизнь дочери вновь вмешалась Елизавета Семеновна.
Прощаясь, Иван обещал писать невесте, как это только будет возможно. И действительно, через полтора месяца Нинель получила заветный треугольник. Она только вернулась с суточного дежурства, когда почтальон постучал в дверь. Елизавета Семеновна и Ольга Федоровна были уже на работе, поэтому девушке никто не мешал насладиться чтением весточки от любимого. Она присела к столу и с трепетом развернула листок.
– Здравствуй, Нинель! Пишет тебе твой знакомый младший лейтенант Новиков Иван.
Глаза спешили быстрее пробежать первые строчки, чтобы поскорее дойти до того места, где Ваня будет писать, как он ее любит, как ждет встречи, но она боялась пропустить что-то важное.
– Большое спасибо тебе и от меня, и от моих родных за то, что выходила меня. Теперь я жив и здоров, чего желаю тебе и Елизавете Семеновне. Через неделю отправляюсь снова на фронт гнать фашистскую нечисть с нашей земли. А на фронте, сама знаешь, всякое может случиться, поэтому хочу тебе честно сказать: не приеду я к тебе, не жди. Когда лежал в госпитале и ты была рядом, думал, что полюбил тебя на всю оставшуюся жизнь. А дома увидел Татьяну, девушку, которая провожала меня на войну и честно ждала два года, так сразу и понял: она моя судьба навек. Третьего дня и расписались в сельсовете, так что она теперь моя законная жена. Не держи на меня зла и прощай.
Нинель несколько раз пробежала глазами письмо: может, не поняла она что-то, но смысл оставался прежним. Как же так, как же Иван мог так обмануть ее? Говорил, что любит, а сам думал о другой? Девушка вспомнила, какой совет недавно давала Ольге Федоровне и поняла, что никакая борьба здесь не поможет, насильно мил не будешь. Она легла на кровать, укрылась старым пуховым платком матери и заплакала. Беззвучно, обреченно и горько.
Автор: Ирина Тимофеева