Продолжение:
Зато она была тут, как тут, когда академик издал последний вздох. Приличия ради всхлипнула и, закрыв глаза покойнику (как бы он не увидел!), поспешно достала из-под подушки ключи от письменного стола, где хранились ценные бумаги.
На похоронах молодая вдова держалась мужественно и стойко. Правда, когда опускали гроб в могилу, она чуть не бросилась туда же, но её вовремя удержали.
Чтобы несколько успокоиться и поправить пошатнувшееся здоровье, Нина Ивановна отбыла вместе с дочерью к Рижскому взморью. Но Тасенька стесняла и сковывала приёмную мать. Тогда Нина Ивановна запирала девочку на ключ и уходила из дому до утра. А следующим летом в Ялте у неё и вовсе не оставалось времени для дочери.
Молодая вдова искала утешения. Её дом превратился в фешенебельный салон, где собиралось избранное общество – артисты, адвокаты, лётчики, кандидаты наук. Ей льстила слава радушной хозяйки. Но, согласитесь, при свекрови, да ещё при ребёнке, который ревниво и настороженно встречал каждого незнакомого дядю, не очень развернёшься.
Нине Ивановне стало тесно и неудобно в стадвадцатиметровой квартире Пал Палыча. Она разжалобила влиятельных людей. Ей одной представили квартиру в сорок два метра! Справив новоселье, Нина Ивановна позабыла свою клятву беречь Тасеньку и заботиться о ней. Когда молодой вдове напоминали о завещании Пал Палыча, она искренне возмущалась:
- Я ли не забочусь?! Как можно такое говорить? Академическую пенсию приношу? Пусть скажут спасибо: не будь меня, не видать бы Тасеньке этих денег, как своих ушей.
Действительно, наспех и непродуманно составленная в годы войны, инструккция сохраняла за детьми умерших академиков право на пенсию только при живой матери. Что-что, а законы, охраняющие интересы вдовы академика, Нина Ивановна знала назубок! Она бросила дочь на попечение бабушки и няни. Но зато не оставила ни одной тряпки, ни одной безделушки, которые можно было забрать по закону. Она распродала по частям уникальную библиотеку академика, а затем вывезла ореховую спальню (с двумя кроватями), гостиную карельской берёзы, три ковра, хрусталь, фарфор, канделябры, люстры. Даже стулья без ножек, даже поломанный стул, и те захватила с собой.
Рыцарскую помощь при перевозке вещей оказал преданный друг Нины Ивановны Ян Давидович Княжицкий. Он не только предоставил три машины, но и сам вместе с вещами переехал на новую квартиру.
Три года прошло с тех пор, как Нина Ивановна бросила свою дочь. За эти три года она ни разу не поинтересовалась здоровьем, успехами девочки в школе. Ни разу не была на родительском собрании. Почему? В ответ она тяжело вздыхает и горько сетует на свою искалеченную жизнь.
На что она намекает? На преждевременную смерть академика? Неужели ей невдомёк, что не заболей Пал Палыч, он наверняка раскусил бы нехитрую натуру стяжательницы и любительницы лёгкой и бездумной жизни?
Или быть может, она намекает на своё незавидное положение вдовы? Но ведь государство аккуратно выплачивает ей каждый месяц по две с половиной тысячи рублей! За что? Словно она и в самом деле десятки лет была верной подругой академика, помогала ему в научных трудах и открытиях, вдохновляла его в решающие минуты!
Ничего подобного! Жгучая краска стыда не заливает лица Нины Ивановны. Ей ничуть не совестно, что она, молодая, здоровая, полная сил, очутилась в роли приживалки у Советского государства и за шесть лет высосала из народной казны двести тысяч рублей! Мало того, она простить себе не может, что после смерти Пал Палыча прохлопала как “академическая вдова” единовременное пособие в двадцать пять тысяч.
Да и какая, собственно говоря, Нина Ивановна вдова? У неё даже есть муж – Ян Давидович Княжицкий. Правда, зарегистрировать брак она не спешит, так как потеряет тогда даровое денежное довольствие. Две с половиной тысячи рублей на улице не валяются!
У Нины Ивановны сейчас большие хлопоты: как бы сменить свою квартиру и две комнаты Яна Давидовича на четыре комнаты. Ей, безутешной вдове академика, должны пойти навстречу.
…Никто не может запретить даже академику вступить в скороспелый брак. Но почему за это должно расплачиваться государство?
Никто не может запретить вдове посещать по семнадцатым числам февраля Новодевичье кладбище. Но никакими пышными цветами Нине Ивановне не создать себе ореола верного помощника академика и горячо преданной матери его осиротевшей дочери.
Нам скажут, что на стороне Нины Ивановны закон. Но мы сомневаемся, чтобы законодатель имел в виду пожизненное обеспечение таких госнахлебников, как Нина Ивановна.
Е. Весенин
Четверо в особняке, не считаясь с законом
Взглянув на это здание, не один родитель завистливо вздохнёт и скажет жене:
- Ну почему ты не хочешь, чтобы наш Мишутка ходил в детский сад? Посмотри, в каком дворце он может жить!
И жена, пристыженно отведя в сторону взор, ответит:
- Хорошо. Пойдём в районо за направлением.
Всё вышеизложенное не вызывает сомнений, как закон Архимеда. А теперь, чтобы оправдать появление на наших страницах этих не свойственных Крокодилу лирических строк, признаемся в невинной изошалости: это мы написали “Детсад”.
Во дворце, который вы видите на снимке, проживает семья директора Львовского областного тубдиспансера Э. Беккера. Всего четыре человека!
Для специального обогрева Беккера и его домочадцев в зимнюю стужу оборудовыана котельная. Семейное бельё стирается в собственной прачечной. Для связи с внешним миром есть селекторная аппаратура. Для связи с природой разбиты две оранжереи и зимний сад.
Почему же всё-таки вместо питомцев детского сада а оранжереях и комнатных лабиринтах резвится взрослый доктор Беккер?
Откуда, не знаем, но у Э. Беккера оказался весьма круглый капитал. Опять же не знаем, каким способом, но магнат местного значения загипнотезировал многих руководителей львовских городских организаций. В результате группового гипноза на стройку персонального особняка хлынули государственные фондовые материалы: древесина, известь, цемент, кирпич, стальные конструкции и водопроводные трубы.
Когда размахнувшийся застройщик попытался перешагнуть границы отведенного ему участка, вмешался городской совет. Беккеру было категорически предложено… взять разрешение на расширение участка сверх нормы. Ну что ж, с разрешением ещё спокойнее…
Столь же принципиальной и последовательной оказалась и львовская прокуратура. Областной прокурор тов. Науменко решил, что дело о постройке неведомо на какие средства особняка стоимостью в полмиллиона рублей не заслуживает внимания, пусть в этом деле копается ОБХСС.
А в ОБХСС постановили: “В возбуждении уголовного дела отказать. Следователь Горохов”.
На этом дело и закончилось.
г. Львов К. Егоров
За бархатными портьерами
Лауру воспевал один Петрарка. Саскию всю жизнь славил Рембрант. Поклонение этим историческим дамам носило, так сказать, сугубо индивидуальный характер.
К Лонгинозу Стажадзе судьба была более благосклонна: его воспевали коллективом. Во всех жанрах. Всеми стихотворными размерами. Даже гексаметром, как Елену Прекрасную. Хотя, скажем прямо, облик Лонгиноза не поражал изяществом пластических форм. Но тем не менее, длиннокудрые поэты, задумчиво перебирая струны лир, исторгали из уст своих сладко звучные стансы. Знаменитый поэт, нежные рифмы которого девушки шептали в светлые лунные ночи, писал:
В душе немало есть заноз, но есть волшебник Лонгиноз –
Волшебник, маг и чародей для очень жаждущих людей.
Он рай создал в Москве моей могучей волею своей.
Кому же посвящён этот вопль поэтической души? Кем же он был, это любимец муз, этот журчащий родник вдохновения?
Лонгиноз Стажадзе действительно мог вдохновить кого угодно. Ибо он был директором ресторана “Арагви”. Есть в Москве такая пищеторговая точка. Вкусно и очень питательно кормят в этом ресторане. Недаром гурманы всех мастей – от известного тенора до прадавца пивного ларька – тянутся в “Арагви”, как мусульмане-фанатики в Мекку.
Представьте себе такую картину. Гурман входит в ресторан с блуждающей улыбкой на бледных устах. Его глаза светятся голодным, волчьим блеском. Почтительно, как коран берёт в руки меню. Губы его благовецно шепчут полные таинственного значения слова: “цыплята-табака”, “лобио”, “чуреки”.
Корректно улыбаясь и склоняя послушный стан, к гурману подбегает официант и деловито записывает в книжечку заказ. За чинными движениями официанта рысьими глазами следят буфетчики Енукидзе и Максимова. Они проверяют, какое впечатление оказывают на гурмана разбавленный сухим вином коньяк и разбавленная водой водка. Тут же, облачённый в джельтменский смокинг, слоняется метрдотель Нефёдов, наблюдая за работой своих молодчиков и фиксируя размеры чаевых.
А гурман мирно обгладывает баранью ножку и не подозревает, что его обирают самым бессовестным образом. Гурман доволен. Он уходит обобранный и счастливый.
Поздно вечером, когда в залах гаснут огни, за бархатными портьерами начинают делить настриженную с клиентов шерсть. С мешком в руках стоит заместитель директора по финансовой части Джашкариани. Посочувствуем этому человеку: у него тяжёлые обязанности. Легко ли уследить за пятью десятками официантов и буфетчиков? Каждый так и норовит свою добычу оставить при себе. Гипнотизируя буфетчиков взглядом скалистого питона, Джашкариани заставляет их раскошеливаться.
Пересчитывая доходы, Стажадзе с грустью вспоминает далёкий НЭП. В то золотое время дела владельца ресторанов “Медведь” и “Крыша” шли куда лучше. А нынче не развернёшься: хочешь не хочешь, а удовлетворяйся жалким доходишком в 8-10 тысяч рублей в месяц. Разве это настоящий размах для делового человека?
Стажадзе понимал, что уважающий себя человек не будет участвовать в его жульнических проделках, не станет покупать должность, разносить разбавленный коньяк и продавать право на кабинеты. Поэтому основной костяк его молодцов-буфетчиков составляли люди с тёмным прошлым. Но зато эти молодцы безропотно отчисляли денежки в личную кассу Стажадзе. Недаром директорская квартира напоминала аукцион по распродаже антикварного хрусталя и фосфора, которого скопилось здесь на несколько десятков тысяч. Ну, а бережно хранимое золото, бриллианты и девятикомнатный дом в Тбилиси ещё ждут своей оценки.
Впрочем, среди арагвийских молодцов есть и люди вполне интеллигентные. Гордится своим образованием инженера официант Гольд. Фундаментальные знания, вынесенные им из института, очень пригодились: дневные доходы он подсчитывает на логарифметической линейке.
Обслуживая гостей, метрдотель Нефёдов деликатно умалчивает, что в лучшие времена ему приходилось носить погоны офицера. Что привело его в “Арагви”? Нужда? Но почтальон каждый месяц аккуратно приносит ему двухтысячную пенсию. И офицер в отставке не гнушается смахивать с ресторанных столиков крошки и резвой рысцой бегать за “хванчкарой”.
Если пиджак посетителя оттопыривал тяжёлый бумажник, вокруг такого клиента роем вились официанты, а порой этаким жуком гудел и сам метрдотель. Если клиент приходил просто пообедать с друзьями, официанты проносились мимо, словно на нём была шапка невидимка. И сидел этот человек часами, тоскливо озираясь по сторонам и напрасно выделяя желудочный сок. Словом, Стажадзе создал ресторан, рассчитанный не на трудового человека, а на дореволюционного купчика, приехавшего в столицу прокучивать свои миллионы.
На жульнический синдикат под поэтической вывеской “Арагви” со спокойной отеческой улыбкой много лет взирала такая почтенная организация, как Госторгинспекция. Впрочем, сказать, что её работники не бывали в ресторане, - значит обидеть этих достойных людей. Морозов и Юрьева частенько появлялись в просторных ресторанных залах. Удалялись инспектрры тихие и кроткие, с мечтательной улыбкой на лоснящихся устах.
Да что там Госторгинспекция! Само Министерство торговли Грузии – шеф ресторана – смотрело на Стажадзе с обожанием.
– Удивительно милый и честный! – с нежностью говорил министр торговли тов. Гвинджилия. – Побольше бы нам таких работяг.
Он рисовал Стажадзе невинно пострадавшим, хотя документы следствия находились в вопиющем противоречии с этим заявлением.
Стажадзе был вне подозрений. Так же, как в своё время были вне подозрений бывшие директора ресторанов “Динамо” и “Северный”. Эти владельцы тоже превратили свои заведения в канцерные залы с лепными потолками и бархатными портьерами, где под завывание саксофонов обирался доверчивый посетитель.
Почему дельцам удавались их махинации? Ответить нетрудно. Во многих ресторанах узаконены нравы и порядки, чуждые нашему обществу.
В каждом ресторане есть швейцар. Мимо этой фигуры с льстивыми глазами доберман-пинчера и фараоновской бородой пройти невозможно. Он с такой поспешностью распахивает дверь, что руки посетителя невольно тянутся за возданием. Клиент и сам бы охотно открыл двери, но почему-то дирекция ресторана поставила в дверях бородатого обиралу.
А официанты? Попробуйте не оставить им чаевых! Вас пронзит такой презрительный взгляд, что вы почувствуете себя жалким скрягой, достойным питаться только в захудалой столовой орса. Не удаётся вам просто так уйти и от гардеробщика, усердно избивающего вас веником. Он уверен, что и его доля лежит в вашем бумажнике.
Откуда повелась эта глупая традиция? Почему инженер, проектирующий блюминг, не стоит в дверях директора завода с протянутой рукой в ожидании чаевых? Почему машинист курьерского поезда не обходит вагоны с шапкой в руке?
Обветшалые традиции надо ломать. Чтобы этот тезис не повис в воздухе, нужно решительнее освобождать торговые организации от людей, подобных Стажадзе.
И берём на себя смелость утверждать, что от этого не станут хуже ни шашлыки, ни прославленные цыплята-табака. И ресторан, воздух которого не будет пропитан делячеством и угодливостью, станет тем, чем он должен быть: местом, где приятно пообедать, поужинать, хорошо отдохнуть с друзьями, знакомыми и даже – извините за дерзость! – с семьёй.
В. Иванов, В. Санин
Заявка на жену
Моя соседка получила письмо, которое с её разрешения я и предлагаю читателю. Вот оно:
“Здравствуйте дорогая и миленькая Анна Михайловна!
Пишет вам пусть немного, но знакомый Мартын Гаврилович Лобатов. Во-первых, строках моего письма прошу извинения, что не имел с вами связи, то есть не переписывался. Это, может быть, и к лучшему: не надоел и теперь могу смело обращаться к вам с моей небольшой, но очень важной для меня и моей дальнейшей жизни просьбой.
Миленькая Анна Михайловна! Прежде чем излагать эту просьбу, поделюсь с вами неприятностью в моей жизни. А именно, моя жена подняла нос и ушла к другому, то есть из своей жизни меня наладила. У нас организуется новый винсовхоз, и приехал агроном. Однажды мы в компании гуляли, и здесь он влюбился в мою жену. А она разом смекнула: пожила с одним - набила сундук добром, поживу с другим – набью другой сундук. Намотала себе на ус и стала подготавливать почву. И вот уже третий месяц, как я с ней не живу. Короче говоря, удовец…
Но эта неприятность не убила меня. Конечно, жена моя была молодая, однако вела себя она
плохо. Во-первых, у неё была тенденция нехорошей женщины – базарной, во-вторых, её глотка всегда заглушала мой голос, а сколько слов она говорила в минуту, никакой электронной машине не сосчитать. Какому мужчине, то есть мужу, понравится, чтобы глотка жены, пусть даже молодой, заглушала его голос? Мужчина, то есть муж – это же голова дома, а по-нашему единоначалие!
Короче говоря, я не стал хныкать, а сел за стол и написал письма во все инстанции, где у иеня есть знакомые. А самое первое вам Анна Михайловна.
Теперь о моей маленькой к вам просьбе.
Миленькая Анна Михайловна! Да будет вам известно, мне всего-навсего сорок первый год, и я, пока не поздно, хочу устроить свою жизнь. Мне нужен человек, то есть жена. Посмотрите там у себя соответствующего возраста порядочную женщину – тоже лет сорока. Не так уж точно сорока, можно и сорока двух, сорока трёх и даже сорока пяти. Главное для меня не возраст, а ум, то есть женщина должна быть умной.
Особенно прошу вас, Анна Михайловна, серьёзно подойти, хорошенько изучить и здорово обдумать всё насчёт её характера. Желательно, чтобы женщина была одинокая, то есть удовая. Я люблю, когда человек, то есть жена, довольствуется мужем и не убегает к другому. Я не люблю, если жена повышает голос и заглушает мой. Такая не нужна: была, хватит. Человек, то есть жена, должна быть такой, чтобы все семейные конфликты решать без крика и шума, так как крик и шум никакого толку не даёт, а наоборот, усугубляет.
Когда найдёте женщину с подходящим характером для меня, то сразу же поинтересуйтесь и сообщите мне, где она живёт – в собственном доме или коммунальной квартире. Для меня лучше, если в собственном доме. Если же в коммунальной квартире, то смотрите, чтобы имелся участок земли для сада: я ужасный садовод-любитель и без участка не могу. Ведь я на второй год добился винограда – на одном кусту снял пять кистей, на двух – по четыре. Всё это важно для меня, так как я намерен переехать с Дона на побережье, то есть к вам в Сочи или Туапсе, а могу и в Новороссийск или Анапу. В этих местах и ищите.
Обо мне ей скажите: родных не имею, одинок, в жизни не везёт. Однако человек здравого ума, совесть имею, в порядочности разбираюсь, работаю сейчас завклубом, оклад – шестьсот рублей. А так специалист на все руки от скуки: баянист, шофёр, автослесарь. Что в руки попадается плохое, выйдет хорошее. Муж получится мировой: драться не умею; если жена будет уважать, то я её ещё больше.
Миленькая, уважаемая Анна Михайловна! Если бы я был на вашем месте, то такому человеку, как я, всегда нашёл бы человека, то есть жену, причём порядочную, спокойную, умную. Я надеюсь, что вы, дорогая, поможете моему положению. Как только подыщите подходящего человека, так сразу сфотографируйте и вышлите мне фотокарточку. А я потом вышлю и мы завяжем связь, то есть переписку. Сперва поговорим письмами, а потом я выеду на очную, для свидания.
Ещё раз прошу помочь моему положению и жду. Знайте, в обиде никто из вас не будет. А вас, Анна Михайловна, если подберёте мне порядочную жену, буду благодарить и уважать как человека, напою пьяной, и будете первой подругой. Только обязательно подберите мне друга жизни, то есть, хорошую, здравую жену.
Немного знакомый вам М. Лобатов (Мартын Гаврилович). Мой адрес: Ростовская обл., хутор Титов, Лобатову М. Г.”.
Письмо доставил И. Зайцев.
На воздушных дорогах.
Открыто регулярное движение вертолётов между Симферополем и Ялтой.
Таблица умножения
- Что-то ты сегодня очень важный Анатолий Петрович?
- Получил новое назначение. Я теперь заведую отделом изобретательства в одном главке.
- Я очень рад Анатолий Петрович, что вы вотделе изобретательства. У меня к вам просьба. Мой брат работает мастером на заводе, и он придумал очень интересную деталь для токарного станка. Я хотел бы, чтобы вы заинтересовались…
- А кто-нибудь уже видел её? Она уже кем-нибудь одобрена?
- Нет, я хотел бы, чтобы вы…
- Чтобы я? Гм… Хорошо! Заинтересуюсь. Но сейчас я очень перегружен. Работы по горло. Пусть ваш брат зайдёт ко мне… в начале будущего года. Тогда и потолкуем. Всё? Больше у вас нет ко мне никаких вопросов?
- Вот ещё насчёт моего собственного изобретения.
- А что вы такое изобрели?
- Очень умную штуку. Вот скажите, пожалуйста, сколько будет дважды два?
- Разумеется, четыре.
- А Пятью пять?
- Двадцать пять.
- Видите, Анатолий Петрович, как всё просто и гениально? Это я изобрёл.
- Не понимаю, что же вы изобрели?
- Как что? Таблицу умножения.
- ?!
- Да, уважаемый! Радуйтесь и благодарите. Ведь тут вам со мной никакой канители, никаких неприятностей. Это изобретение давно проверено, испытано, одобрено и главком, и министерством. Никто не осмелится выступить против таблицы умножения. А как страшно, я полагаю, для вас какое-нибудь новое изобретение!
- Всё новое страшно, потому что оно новое. Нужен риск, нужна смелость.
- Вот именно!
- Но всё же внедрять сейчас таблицу умножения и считать её вашим изобретением – это смешно, это глупо. Нет, я на это не пойду… А, впрочем, надо подумать. Дважды два – четыре. Семью семь – сорок девять. Зайдите ко мне. Трижды три – девять. Гениально!
Г. Рыклин
Тайна цвета
Я оканчивал художественный институт. Готовился к дипломной работе.
- У вас всегда хорошо получался пейзаж с животными, - сказал мой преподаватель, поглаживая выхоленную эспаньолку. – Я думаю… э… вам лучше всего написать пейзаж. Это будет… э… вполне актуально по теме и расположит членов комиссии в вашу пользу.
Я согласился.
- Возьмите творческую командировку, - посоветовал мой преподаватель. – Поезжайте в деревню. Изобразите нам настоящую корову-рекордистку, вся фигура которой дышит спокойствием и миром. Дерзайте!
В данном случае у меня не было желания дерзать. Из вежливости я согласился с профессором, а сам отправился в библиотеку, взял животноводческий атлас и срисовал знаменитую рекордистку Клеопатру. Потом я набросал фон: закрытый, блещущий идеальной чистотой коровник с автопоилками и механическими кормушками, наполненными…
Тут я стал в тупик. Всё дело в том, что я никогда не видел силоса. Какого он цвета: бурого, зеленоватого, коричневого? Пришлось отложить кисти в сторону. Обратился к справочникам. Но нужной справки не нашёл. И решил позвонить двоюродной сестре Зое – студентке сельскохозяйственного института, будущему животноводу. Как я сразу не подумал о ней!
- Что такое силос? – повторила она мой вопрос. – А зачем тебе он?
- Я спрашиваю, не что такое силос, а какого он цвета.
- А зачем же цвет силоса? – удивилась сестра.
- Видишь ли, мне силос нужен, как деталь фона пейзажа, для дипломной работы.
- Нужен для пейзажа фона? Ничего не понимаю.
- Что тут понимать! Повторяю, нужен как деталь фона. И прекрати эту дурацкую привычку переспрашивать!
- Не сердись! Силос - это…- Сестра бойко, словно на экзамене, объяснила, что такое силос, и назвала несколько составов.
- Состав силоса мне известен и без тебя! – раздражённо перебил я сестру. – Скажи лучше, какого он цвета: зеленоватый, бурый или желтоватый?
Наступила длительная пауза. Я чувствовал, что сестра в растерянности.
- Какого он цвета? В учебнике этого, видишь ли, нет. И на экзамене не спрашивали. Постой-ка, у меня сейчас здесь сидят девчата-однокурсницы. Я спрошу, может, они знают…
Я терпеливо жду. В трубку до меня доносятся отголоски внезапно возникшего яростного спора. Я даже различаю отдельные фразы:
- Он должен быть бордовым, немного темнее, чем спинки кресел в оперном театре! Ведь в него, говорят, добавляется свекла.
- Ничего подобного! Он салатного цвета. Знаете июньский салат из молодых огурчиков?...
Сестра снова подходит к телефону.
- Знаешь, они толком не знают… Люся видела силос. Но не в цветном киножурнале…
Я вешаю трубку и вытираю вспотевший лоб.
- Чёрт знает, чему их там учат! – В моей душе просыпается гражданский пафос. – Почти выпускницы! Будущие специалисты!...
Я подошёл к мольберту и убрал с холста изображение механической кормушки. Вместо неё я изобразил огромное ведро, полное молока.
Цвет молока не вызывал у меня ни малейших сомнений.
В. Широков
Обмен опытом
Мой сосед Коля Иванов, молодой инженер, женился недавно. Жили молодые дружно и даже на рынок по воскресеньям ходили вдвоём.
Однажды, возвращаясь с рынка, они встретили председателя завкома. Коля вскоре забыл об этой случайной встрече, но у предзавкома память оказалась крепче. Через несколько дней Колю пригласили в завком.
- Вот что, товарищ Иванов, сегодня в заводском клубе проводится тематический вечер “Здоровый брак – здоровая семья”. Вам необходимо выступить.
- Мне? – удивился Коля. – В клубе ведь будет выступать лектор. Человек он в этой области знающий, кандидат наук. А я что буду говорить?
- Ничего особенного. Кандидат расскажет об общих принципах взаимоотношений в семье, а вы поделитесь своим, семейным опытом. Так сказать, подкрепите теорию практикой.
- Да нет у меня никакого семейного опыта! Я и женатым-то стал три месяца назад! Какой тут опыт?
- Не скромничайте! – погрозил пальцем предзавкома. – На рынок с женой ходите?
- Хожу.
- Авоську с продуктами носите?
- Ношу.
- Вот и расскажите, к примеру, как помогаете жене по хозяйству. Ведь у на ещё есть такие, что даже ведро воды принести не хотят: боятся своё мужское достоинство уронить.
В конце концов Коля согласился.
Его выступление прошло с большим успехом. После скучной полуторачасовой лекции отягощённого познаниями кандидата живое слово неискушённого молодожёна разбудило и расшевелило полусонных слушателей. Колю наградили бурными аплодисментами. Присутствующий на вечере сотрудник местного радио записавший Колино выступление на плёнку, и на другой день в специальном выпуске местного вещания “Окажем помощь нашим жёнам” выступление инженера Иванова передали полностью, без обычных сокращений.
Через день Коля получил приглашение выступить на собрании профсоюзного актива артели “Завязка и подвязка”, посвящённой мерам по укреплению семьи. Едва он закончил своё выступление в артели, как его попросили приехать в клуб фабрики “Мебельщик” и выступить там на молодёжном вечере “За культуру нашего быта”.
Приглашения сыпались одно за другим. Коля осунулся, похудел. Он спал теперь меньше четырёх часов в сутки: надо было готовиться к выступлениям. После работы Колю обычно уже ждала “Победа: или “Волга”, которая отвозила на очередной вечер….
Я встретил его в прошлое воскресенье. Он шёл с рынка один, в руках у него была авоська с продуктами.
- Где же Галя? – спросил я.
Коля горько вздохнул:
- Уехала к матери в Одессу. Говорит, жить так больше не может… Ну я пойду. Тороплюсь. Сегодня вечером выступаю в клубе угольщиков на молодёжном вечере “Построим счастливую семью”…
А. Печенов
