Продолжая цикл криптографических исследований биографий видных деятелей Серебряного века, мы следуем дурной моде и говорим о генеалогии Эроса. В этот раз нашим героем будет поэт, математик и самый чудаковатый любовник эллинского века – Велимир (до 1909 года – Виктор) Хлебников. Наш выбор продиктован не только искренней любовью к сумасшедшим, но и чувством несправедливости, ведь про любого отличившегося творца той эпохи рассказано несоизмеримо больше баек и сплетен. Исправляем это недоразумение тремя историями о влечении Велимира к женщинам.
Прежде чем приступить к чтению, подпишитесь на наш паблик ВК и телеграм-канал.
Автор текста Иван Кишка
Zang Tumb Tuuum
В приезде Маринетти Хлебникова раздражал не столько менторский образ, с которым европейский футурист вторгается в чужую вотчину, сколько его мачизм и успех у женщин. Но до Петербурга итальянец побывал еще в Москве, где за несколько дней уже успел отличиться своим умением соблазнять женщин. В Первопрестольной Маринетти футуристов не застал, поэтому вскоре выехал в Петербург — брататься с будетлянами и учить их политической грамоте.
После петербургского выступления на Калашниковской бирже Маринетти повторил свой московский результат и во второй раз был облеплен женщинами. Любвеобильный Хлебников, который носился с декларациями о «кружевах холопства на баранах гостеприимства», такого стерпеть не мог. На последующие встречи с итальянцем он не являлся, в отличие от того же непримиримого «футуриста-азиата» Б. Лифшица. Художник Матюшин вспоминал: «обычно тихий и внешне флегматичный Хлебников так разгорячился, что чуть не побил Кульбина, организовавшего эту лекцию».
На следующий день Велимир фактически сорвал выступление итальянца, выкрикивая фразы вроде: «Бездарный болтун!» и «До свидания, овощ!». Успех у женщин Маринетти закрепил своим интервью газете «Новь», где ставил под сомнение великорусское целомудрие: «Наши римские женщины гораздо скромнее русских, а больше подчинены предрассудкам. Эмансипация женщины у вас, русских, несравнимо идёт более быстрым темпом, чем в Италии». К сожалению, оценить футуристский комплимент Хлебникову помешала пелена из гнева и зависти.
Пока Председатель земного шара сокрушался и донимал Шкловского расспросами о природе женщин:
Скажите, что им нужно? Что нужно женщинам от нас? Чего они хотят? Я сделал бы все. Я записал бы иначе. Может быть, нужна слава?
Маринетти будто ответил на вопросы Хлебникова в беседе с Лифшицем, который запечатлел размышления итальянского коллеги:
Странные люди вы, русские, заметив, что вам нравится женщина, вы три года копаетесь у себя в душе, размышляете, любите ли вы ее или нет, затем три года колеблетесь, сообщить ли ей об этом и как это сделать наилучшим образом... Потом наступает пора жениховства, которую вы стараетесь растянуть на возможно более долгий срок... Когда же вы наконец становитесь мужем и женой, оказывается, что у вас обоих любовь давным-давно выветрилась и что вы опоздали на добрый десяток лет! <…>
Если нам нравится женщина, мы усаживаем ее в авто, спускаем шторы и в десять минут получаем то, чего вы добиваетесь годами.
Приезд дуче футуризма указал не только на ту бездну между двумя авангардными направлениями, но, что более важно, на разницу в любви, которая особенно заметна на контрасте «фаллического пафоса в сто лошадиных сил» Маринетти и блаженного недотыкомки Хлебникова. Не говоря о том, что «в десять минут» Велимирушка, скорее всего бы не уложился.
Из ломбарда в подвал. Свидание в «Бродячей собаке»
В богемном подвале на Михайловской площади Хлебников очаровался театралкой Лёлей Скалон, выступающей в труппе факира. Фаершоу, к слову, вышло так себе, факира после угрозы поджога с позором выгнали из «Собаки». Велимиру одного вечера любования Лёлей не хватило. Он обратился к Лифшицу, чтобы тот устроил им двоим свидание, а сам ринулся искать деньги. Первым пунктом странного маршрута был выбран ломбард, чтобы сдать ростовщикам цилиндр и макинтош. Конечно же не свои, одежда была всё того же Лифшица. Вырученная сумма оказалась слишком мала, следующим пунктом стало Царское село, недостающие рубли он решил клянчить у Гумилева. Николай Степанович, по словам Велимира, был «противником будетлян и к тому же не стеснен в деньгах». Стоит ли говорить, что Хлебников и компания не раз проходились по гумилевским стихам и его же отпрыскам-цеховикам. Однако, деньги, чтобы сводить возлюбленную в салон, сердобольный Гумилев выдал.
Из Царского тот сразу поехал в «Бродячую собаку», где ему был приготовлен столик с любимой. К несчастью, Лифшиц смог добиться лишь парного свидания. Видимо, уже тогда у Хлебникова была сомнительная амурная репутация.
Велимир сел напротив Лёли, и молча смотрел, лишь редко и беззвучно шевеля губами. Лифшиц предложил товарищу обеспокоиться ужином, любовник тут же ринулся к стойке бара и заказал столько бутербродов, сколько оказалось за прилавком. Поднос с едой заслонял Велимира от Лёли, денег ни на чай, ни тем более на вино уже не осталось. За бруствером из бутербродов Хлебников осмелел и начал декламировать речь, в которой все слова имели один и тот же корень.
Ниже фрагмент, который Велимир успел произнести:
О скал
Оскал
Скал он
Скалон.
Не дождавшись окончания славословия, девушки рассмеялись и тут же убежали из «Собаки». Для них Хлебников оказался слишком чудаковатым обольстителем. Бутерброды, которые дорого обошлись Хлебникову и его товарищу, заместо девушек начал пожирать Лифшиц. Чувство голода и вкус колбасы с хлебом на какое-то время защитили заумника от издевательств коллеги.
Сублимация в будетлянском салоне
У четы русских футуристов был собственный салон, который не приходилось делить ни с акмеистами, ни с символистами, ни с факирами. Находился он в квартире Ивана и Ксаны (Богуславской) Пуни. Замужняя меценатка нравилась всем будетлянам без разбора, но особенно — Хлебникову. Он же был единственным, кто, по всей видимости, не мог совладать с образом Диотимы. Остальные же (Маяковский, Бурлюк, Матюшин, Северянин, Лифшиц) обходились чисто платоническим поклонением.
Как-то раз Велимир оказался в доме возлюбленной в компании К. Бурлюка и Лифшица. Не стерпев разговоров между товарищами и хозяйкой дома, влюблённый достал заточку и начал играться ею где-то в углу. После некоторого времени тихое помешательство достигло своего предела. Хлебников окончательно рассвирепел и начал спрашивать мол, что произойдет, если он зарежет их двоих прямо тут? Бурлюк, второй по взбалмошности в комнате, сорвался. Вскочил с места и вломил оплеуху Председателю, тот оказался обезоружен. Со скоростью выбитой заточки Хлебников бросился к мольберту и стал выцарапывать кистями портрет Ксаны.
Творческая импровизация напоминала древнее камлание, или в случае Урус-дервиша, скорее суфийский зикр. Велимир кружил вокруг мольберта, менял кисти и смешивал краски, нанося их с такой силой, что полотно чудом уцелело. Он всё усерднее работал над рисунком, пока не кончил, отшвырнув кисть и усевшись в изнеможении на стул. Коллеги нашли рисунок крайне реалистичным и, кажется, все разгадали фрейдистский сексуальный подтекст. После недолгой паузы смущенный Велимир залил холст черной краской и удалился.
Любовное влечение заумник вряд ли мог выразить хоть сколько-нибудь адекватно. А заручиться тем самым любовным «успехом», который признали бы современники или еще хуже — мы, было точно вне его скифской породы. И потому урус-дервиш положил жизнь на алтарь поэзии, сакральной математики и мистической архаики. Но как известно, совершающий усилие всегда в награду получает гурий.
Девушки, те, что шагают
Сапогами черных глаз
По цветам моего сердца.
Девушки, опустившие копья
На озера своих ресниц.
Девушки, моющие ноги
В озере моих слов.
Подпишитесь на наш паблик ВК и телеграм-канал. До скорых встреч!
