Лиза стояла у своего гостевого домика и с тоской смотрела на вершины заснеженных елей. Там, в глубокой тишине и покое с серого нежного атласа на удивление спокойного после вчерашней пурги неба тихо падали снежинки. И они были такими мелкими, такими уязвимыми, что не долетали до земли, исчезали в серебристом мареве потеплевшего воздуха, и то, что они были чувствовала разгоряченная от волнения кожа - чуть влажнела от их умирающего касания. Лиза, действительно, волновалась. Эти последние часы, которые она проводила в скиту, ставшем ей родным, были тягучи, тяжелы и печальны, но машина задерживалась, и на душе становилось все тяжелее. Сима не позволила ей войти попрощаться, у нее были утренние “разговоры”, как здесь это называлось - что-то вроде исповеди, “ раскрывания сердца” , душевного стриптиза. Серафима никого не заставляла приходить к ней на эти разговоры, но люди шли чередой, стояли в очереди, и, прорвавшись к своей “матушке” в этот единственный в день утренний час, именно раскрывали сердце, пластали перед ней свою душу, и это им помогало, излечивало раны. А вот мать собственную дочь не пустила. И сейчас у Лизы на сердце лежал камень - то ли беды, то ли вины, тяжелый, как свинец.
- Господи, когда же эта машина придет. С ума сойти стоять вот так, хоть пешком иди.
У Лизы так прыгало сердце, что она и вправду больше не могла стоять, пошла потихоньку, черпая легкий снежок, легший на с утра почищенную дорогу. И, как только скит оказался позади, скрылся на повороте за голубым лесом, сердце у нее успокоилось, забилось ровнее и дышать стало легче.
Почему она не сказала Сергею, что сегодня уходит из скита, она и сама бы не могла объяснить… Хотя, если положить руку на сердце, то объяснение было … Тяжелое такое объяснение, стыдное - она до последнего часа здесь не была уверена, что уйдет. Держал ее скит мертвой хваткой, и то что она сейчас освободилась от него, похоже, было чудом… Лиза шла и шла по дороге, наслаждаясь легким лесным воздухом, даже не думая, что если машина скитская за ней не придет, то ей придется возвращаться назад, звонить Сергею и снова ждать. Снова ждать!
…
Машина выскочила из-за поворота неожиданно, и так быстро, что Лиза, испугавшись, скаканула козой в сторону и провалилась в пышный сугроб по пояс. Чертыхаясь попыталась выбраться, но увязла еще глубже, так и стояла загребая отяжелевший от потепления снег руками, как ластами. И, только, когда мужик, вышедший из машины подошел ближе, она облегченно вздохнула - к ней шел муж. И за его хохот, который он тщетно пытался унять, она бы его, вот честно, убила…
…
Горячий чай, рюмка коньяка, вкуснейшие пирожки, невесть откуда добытые Сергеем все это привело Лизу в состояние благостного покоя, она полулежала на кровати, нежась в подоткнутых мужем подушках и плавала между сном и явью. Ей было очень хорошо. Все скитское, тяжелое, как тянущий ко дну камень, осталось далеко позади, казалось ненастоящим и туманным, и только две мысли доставляли колючую боль. Майма… Господи, Майма… Как ты могла уйти и оставить меня одну… Где ты, моя единственная мама? Где ты…
И Серафима. Девочка, данная Богом и отнятая, бедная, неприкаянная, оставленная ею, матерью, там, в этом страшном месте. И забрать нельзя, и оставить больно, нет выбора… Выбора нет…
- Лиза, ты витаешь где-то далеко. Все про скит думаешь? Тебе надо потихоньку оставлять его позади, это ушедшее. Ты знаешь кто сейчас звонил?
Сергей ворвался в номер румяный, свежий, как будто помолодевший лет на десять. Его сегодня мужики взяли с собой на зимнюю рыбалку, он притащил сетку с рыбой, которую совершенно некуда было девать, был радостным и чуть пьяненьким. Лиза отняла у него сетку,укоризненно покачала головой, демонстративно втянув носом воздух, стащила с мужа тулуп, налила ему чай, положила на тарелку пирожок.
- Давай-ка чай крепкий. Пьянчуга! Я, Сереж, вот этого про тебя не знала! Скрывал? А?
Сергей виновато хлебнул чаю, откусил пирожок, загундел смущенно
- Ты, мать, не о том. Ты вот о детях думай лучше. Звонил, знаешь кто, говорю. Мы с утра завтра домой снимаемся, срочно.
Лиза кивнула, ей давно уже жутко хотелось домой, спросила
- Кто звонил-то?
Сергей покопался в телефоне, увеличил фотку и сунул телефон Лизе. С экрана на нее смотрело обалдевшее, красное, как рак, и абсолютно счастливое лицо Назара.
- Внучки у тебя. Две!!! А ты говорила, мальчик будет у Катюхи! Эх ты!
…
И снова дорога, которая теперь уже казалась Лизе окончательной, последней в ее вечных метаниях, вела ее к дому. Именно дому - она, наконец, обрела его. И очень надеялась, что теперь, наконец, она не ошиблась…
…
- Мать, смотри! Да смотри же, они красивые какие, с ума сойти же! Солнышки!
Назар подпрыгивал, как мальчишка вокруг кроватки двойняшек, то с одной стороны забежит, то с другой. Он бы так и держал девчонок на руках, но Катюшка, вдруг враз превратившаяся в спокойную, дородную матрону, шуганула заполошного папашу, чуть оттолкнула его в сторону, позвала Лизу
- Мам. Они и правда на солнышки похожи. Волос нет, а уже видно, что рыжие.
Лиза на цыпочках подошла к кроватке, затаив дыхание заглянула. Девчонки мирно сопели круглыми мягкими носиками, они были крошечные, как Дюймовочки, белокожие и уже конопатые. И у Лизы сладко захолонуло в груди, она крепче прижала к себе льнущую к ней Снежу, еле сдержала слезы
- Кать, чудесные какие. Солнечные лисички. Как назовешь?
Катюшка прижалась к свекрови с другой стороны, прильнула ласково, мурлыкнула.
- Вот та - Лизонька. А эта - Майма. И не спорь.