Как-то я захандрила от скуки, моя матушка тут же поставила диагноз: депрессия! И созвала консилиум медиков-светил...
Матушка пила капли и лила настоящие слезы о падении нравов современной молодёжи.
– Это ужасно! – патетически восклицала она. – Наш сосед – такой приличный мужчина, а его ограбили прямо возле подъезда. Говорят, это тот бритый тип с серьгой в ухе, из восьмой квартиры. Ещё бы! Нормальный парень в тридцатиградусную жару кожаные штаны носить не станет!
– Ну зачем ты так?! Кожаные брюки и серёжка в ухе ещё не повод обвинять человека во всех смертных грехах. Мама немедленно прекратила страдать, отодвинула капли, вытерла кружевным платочком мокрые от слез глаза и, сдерживая гнев, поинтересовалась:
– Нина, почему ты его защищаешь? Надеюсь, ты не стала интересоваться люмпенами? Я тебя не так воспитала!
Ах, мама! Ты даже не представляешь, насколько права! С того памятного отпуска в селе у дяди Володи я питаю слабость к людям, которым плевать на мнение окружающих. Я высокомерно и милостиво позволяю этим счастливчикам быть, хотя им чихать на любые позволения! Я, можно сказать, принимаю их и немного завидую.
Жаль, что мне никогда не быть такой. Воспитание не позволяет. Кстати, надо будет поразмыслить на досуге, зачем вообще нужно воспитание, если оно мешает человеку быть таким, как ему хочется. Ведь мне нравилось все, что делал Данька. Если бы мама увидела его, она потеряла бы сознание. Как?! Её рафинированная Нина, её девочка из высшего общества – в объятиях мужлана?! Хотя мужлан – это ещё мягко сказано, если говорить о Даньке.
В то лето я хандрила. Моя деятельная мама собрала знакомых профессоров медицины, и те, попив коньячку на халяву, приговорили меня к свежему воздуху и простым радостям жизни.
– Ваша Ниночка – оранжерейный цветок! – восклицали «светила» по очереди. – Ей не выжить среди обычных людей. Ну, подумайте: элитная школа и университет в Англии, привычка принимать душ трижды в день, и чтобы вода была заданной температуры. Книги, музыка, изысканное общество и поездки в косметический салон на авто. Слишком рафинированно! Она хоть раз пешком по улице просто так ходила?!
– А зачем?! – удивилась мама.
– Надо! – настаивала профессура. – Девочка должна узнать реальную жизнь! А вдруг она захочет работать?
– Работать?! – снова изумилась маман. – Это ещё зачем? Ей замуж надо, а не работать!
После долгих прений медики посоветовали отправить меня в реальную жизнь, но такую, где я находилась бы под присмотром близких. Так я попала в небольшое село к дяде Володе, маминому двоюродному брату.
Вечером по случаю приезда племянницы дядя Володя закатил шумное застолье, созвал почти полсела и усадил меня на почётном месте во главе стола.
– Люди, не смущайтесь, угощайтесь, – как бы извинялся он перед гостями. – Это моя племянница. Её, правда, воспитывали черт знает где, в какой-то Англии, но она же не виновата, что у неё родители с придурью. Её мамка, моя сеструха, с детства чокнутая была. Все в космонавты хотели, а она – в королевы. Подфартило ей: уехала в город, выскочила за какого-то дипломата и укатила из страны. Полжизни её не видел, а теперь вот дочку в гости прислала. Ниночку!
Так вкратце я узнала историю своей высокородной семьи и все, что здесь о ней думают.
«Идиоты! – ругалась мысленно. – Отстойник, а не село! На кой черт меня сюда привезли?! Что я делаю среди этих... И как они едят! Почему нет ножей и вилок для рыбы?!»
– Меня зовут Данилой, – неожиданно услышала за спиной тихий голос, когда компания хорошенько набралась, и про меня забыли напрочь.
За столом говорили о сенокосе, больном вымени какой-то Зорьки, лживости бухгалтера сельхозкооператива и прочих абсолютно непонятных для меня вещах. Обернулась.
«Здрасьте, морда деревенская! А тебе чего надо?! – подумала я сердито. – Неужели в моем лице есть что-то такое, что этот... этот тип позволяет себе со мной разговаривать? Да как он вообще посмел, олух?!»
– Очень приятно, – взяла себя в руки. – Меня зовут Ниной.
Он улыбнулся краем губ и сказал: «Ну!» Я не поняла: что он нукает?
– Извините, Данила, я сегодня очень устала. Мне нужно отдохнуть после дороги. Всего вам доброго, – и я встала, чтобы уйти.
– Нина, подожди! Не уходи! – удержал меня за руку парень. – Ты красивая... И хрупкая... Как берёзка. Кажется, вот прижмёшь к себе, ты и сломаешься. - Он замолчал и вдруг сильно прижал меня к себе. И так глубоко вдохнул, мне даже показалось, что он сейчас задохнётся.
Я резко оттолкнула его и поспешила в комнату, где находились мои вещи. Но за тот краткий миг я успела почувствовать что-то неимоверно прекрасное и зажигательное, что-то такое, без чего вся жизнь вообще теряла смысл. Хотелось плакать и ощупывать себя руками: цела ли?
Хотелось повторить на бис, но так, чтобы не просить, и чтобы не страшно. И эти желания тоже были чем-то восхитительно новым в моей размеренной, беззаботной, скучной жизни.
Я легла на кровать и закрыла глаза. Ничего, Нинка! У тебя, как всегда, есть выход: ты можешь помечтать. Например, о странном почти незнакомом парне, который чуть не задохнулся от страсти к тебе.
Я лежала без сна, поэтому тихий скрип оконной рамы показался страшным скрежетом. Я замерла и закрыла глаза.
«Сейчас меня убьют!» – подумала, но, когда кто-то неизвестный только приблизил ко мне своё лицо, я уже знала, кто это. Данила. Данька...
Мига невольных объятий хватило, чтобы я крепко запомнила его запах. Я открыла глаза и прошептала: «Ты?..»
– Не тут, – ответил странный парень и легко подхватил меня на руки.
Донёс до раскрытого окошка, опустил на пол, сам вылез и протянул ко мне руки. И я пошла к нему. Сама не знаю, почему пошла. За окном Данька снова подхватил меня, а я обнимала его шею и говорила:
– Я умею ходить...
– Не надо, – шептал он. – Роса... Боже, до чего прекрасно и романтично это было! Над деревней светила жёлтая луна, а по её пустым улицам шёл сильный парень и нёс меня на руках. И даже бродячие псы не лаяли.
В тут ночь была полная луна. Она позволяла видеть лицо Даньки. Я впервые рассмотрела его в лунном свете. В каком-то душистом сарае он опустил меня на охапку свежескошенного сена и стал медленно раздеваться. А я, как заворожённая, смотрела на нагое сильное тело и насмотреться не могла. Данька присел, снял с меня тоненькую ночнушку и нежно прошептал:
– Я не буду тебя ласкать. У меня руки... И он провёл грубой, шершавой ладонью по моей изнеженной коже. Как электрический ток. Мама сказала бы, что с такими руками нельзя показываться в приличном обществе.
Странные чувства заполнили меня. Данька! Ты не хочешь, чтобы твои грубые руки касались меня?! Тогда я сама... И с неистовством первобытной самки я повалила его на пахучие травы и ласкала, обцеловывая каждую клеточку, каждый сантиметр тела. Но самое поразительное и незабываемое произошло тогда, когда я вдруг поняла, что нужно возвращаться.
Данька так же легко подхватил меня на руки, и, обнимая его за шею, всю дорогу до дядиного дома я (расслабленная и уже трезвая) удивлялась. Когда он жаждал меня и нёс в стог, это романтично, но понятно. Но теперь...
Когда приз получен, а желания удовлетворены, по всем канонам жанра, мы должны были плестись рядом. Но он снова нёс меня на руках. Как самую большую драгоценность.
Месяц в деревне превратился в прекрасную сказку. Дядя Володя посмеивался в усы, когда я торопилась к реке, где ждал меня любимый. Когда пришло время уезжать, парень не то спросил, не то констатировал:
– Замуж ты за меня не пойдёшь...
– Данила, пойми... Мы такие разные. Как с разных планет. Ты...
– Ну да, – усмехнувшись, сказал он, – все в космонавты, а ты – в королевы...
И пошёл, а я осталась у реки одна. Город встретил бессмысленной суетой, среди которых важнейшее – выпить кофе с матушкой. Она раскладывает пасьянсы и плачет, рассказывая о чужих драмах, а я все чаще ощущаю в душе невыносимую пустоту...