Без малого 15 лет она провела в лагерях. За месяц до своего 27-летия её арестовали. Первоначально дали восемь лет исправительно-трудовых лагерей, а потом еще семь накинули.
Однажды, уже когда шла война, её вместе с другими заключёнными перевозили в другую колонию. Стране нужна была древесина. Рабсилу погнали с Крайнего Севера в леса Мордовии.
Суровая зима. Холодно, голодно. Этапы были долгими и страшными. Поезд часто останавливался, чтобы освободиться от страшного груза. Смертность среди заключённых была очень высокой.
И вот как-то их завезли в одну из колоний. На несколько дней. Меняли конвой, пополнялись запасами продуктов и другим необходимым.
Ночью её разбудили и отправили в столовую. Нет, не поесть, а помыть полы. В столовой было также холодно, как и на улице. Половая тряпка смерзалась, как только касалась пола.
Стоя на коленках, еле двигая рукой, она чувствовала, что силы покидают её. «Возможно, что здесь я и обрету свой последний приют», — подумала она.
Но вдруг появился он. Ниоткуда. Она даже не слышала, как он вошел. Он был таким же заключённым, как и она, и было совершенно непонятно, зачем он ночью забрёл в эту холодную столовую.
Высокий, худощавый. Она запомнила его живые весёлые глаза, что очень редко увидишь у лагерных сидельцев.
— Откуда вы и куда, — спросил он, забыв поздороваться.
— Оттуда, — махнула она тряпкой в сторону двери, полагая, что именно там северная сторона. — А куда… да кто же нам скажет. Говорят, что в Мордовию.
— Выглядите не очень. Продукты, деньги есть? Путь то не близкий.
Она мотнула головой и опять продолжила тереть тряпкой холодный пол.
Он вернулся, когда она уже собиралась уходить.
— Вот, держите, — протянул он ей подушечку-думку, небольшой мешочек сахару и 300 рублей. Для заключённого это было целое состояние.
— Да, но как же… как же я вам это всё верну. Я же вас почти не знаю. Кто вы? Как вас зовут? Я напишу мужу. Он вам вышлет деньги. Я не могу просто так вот это всё от вас принять.
— Имя моё вы всё равно забудете. Дорога долгая вам предстоит. Напишете мужу, а какой толк. Куда он мне вышлет? Сегодня я здесь, а завтра там.
— Но что же делать?
— Милая девушка, а не надо ничего делать. Верните долг тогда, когда вы сможете это сделать. И верните тому, кто в этом будет нуждаться. Он же вернет этот долг другому, а тот еще кому-нибудь. На том и стоим.
Он взял её руку. Грязную, заскорузлую. И поцеловал.
Её «гнали по этапу» еще три долгих зимних холодных месяца. Тот сахар и деньги, которые тогда в холодной столовой передал совершенно незнакомый человек, спасли ей жизнь.
В 1955 году её реабилитировали. Она возвратилась в Москву. Подушечку-думку она хранила до самой своей кончины.
А долг перед мужчиной, помня его слова, она отдавала всю свою оставшуюся жизнь. Сотни раз. Людям, которые нуждались в её помощи. В большинстве своём, незнакомым.
Женщину эту звали Ариадна Эфрон. Дочь Сергея Эфрона и Марины Цветаевой.
В Москве она не задержалась. Переехав потом в Тарусу, она на протяжении 20-ти лет после своего освобождения систематизировала литературное наследие своей матери. Занималась переводами. Писала стихи, которые, правда, увидели свет только после её смерти.
И отдавала долг.
