Первая экспедиция была на Байкал. Савка помогал из вертолета разгружать аппаратуру, затем ставил палатки. Когда лагерь был готов, вместе со всеми пошел за дровами и помогал готовить еду. Если взрослые уходили на съемки, Савка оставался на хозяйстве, охранял лагерь, поддерживал костер, натаскивал дров, чтобы на вечер хватило. Трудолюбивый и улыбчивый мальчишка сразу вписался в киногруппу и с ним все обращались как с равным, несмотря на то, что ему всего было восемь лет.
Вы читаете окончание. Начало рассказа здесь
Были дни, когда взрослые не снимали, и тогда Савелий с отцом ловил рыбу, ставил сети, сам на резиновой лодке ездил их проверять. Ох, и холодный же был Байкал!.. Из той экспедиции Савелий привез на память фотографию: солнечный день, он по колено стоит в Байкале, смеётся и ёжится от холода, а рядом с ним плавает ледяная глыба размером с диван, а на дворе, между прочим, был конец июля! Суров и красив Байкал, как и вся сибирская природа.
Этим же летом у отца были съемки на Алтае. Снимали фильм о туристах и путешественниках, которые на огромных надувных плотах и таких же огромных надувных катамаранах сплавлялись по горным рекам. Высшим пилотажем у них считалось за лето пройти от истоков горной речушки до огромной полноводной реки, а по ней уже дойти до самого океана. Похвастать такими маршрутами в той компании могли немногие, хотя у некоторых жилистых и подкаченных старцев за плечами было по тридцать лет сплавов. Путешественников было около двадцати человек разного возраста, среди них – студенты и академики, но все исключительно мужчины. Женщин в такие опасные путешествия не брали, слишком бурными и порожистыми были шумные горные реки.
Днём туристы и киношники сплавлялись, ближе к вечеру искали место стоянки, разгружались, вытаскивали плоты и катамараны на берег, затем кто-то готовил еду, кто-то шел за дровами, кто-то разбивал лагерь и ставил палатки, кто-то ловил рыбу и ставил сети, киношники со всей осторожностью снимали свою драгоценную аппаратуру с плотов, искали место под навесы и палатки, обустраивались, перезаряжались, прятали отснятые кассеты и готовились к следующему съемочному дню.
Савелий был счастлив и горд оказаться частью этой всегда веселой и доброжелательной суеты. Все шутили, смеялись, подкалывали друг друга, с легкостью брались за самую тяжелую работу, старались друг другу помочь, подсобить, а потому и Савелий с радостью выполнял любую просьбу, без лишних вопросов хватался за любую работу, тоже спешил всем помочь, проявить смекалку. К концу экспедиции он уже обладал навыками матерого туриста, который с ножом, с коробком спичек, с леской и крючком не пропал бы нигде. Везде бы смог поставить шалаш, поймать рыбу и приготовить её.
В той экспедиции разбить лагерь и закончить все хозяйственные дела успевали дотемна, затем все садились вокруг костра, не торопясь ужинали, весело выпивали, травили байки, анекдоты. Сильно уставшие за день уходили, у кого силенки были, оставались поболтать у костра. Обязательно появлялась гитара, и по очереди киношники и туристы пели песни, какие-то хором, а какие-то слушали в тишине – о глубоком, о главном, о сокровенном. Только потрескивание костра да всплеск рыбьего хвоста в воде нарушали магию голоса, стихов и мелодии.
Бывало, что засиживались до рассвета. Все знали, что впереди ждет тяжелый день, но если уж у костра посиделки затягивались, то они стоили этого. И туристы, и киношники были те еще романтики, и не сидели бы они в кромешной тьме у костра на камнях и валунах возле горной реки, если бы их в жизни интересовало что-то другое. Оказаться на лоне полудикой природы в компании сильных и настоящих людей, у костра с гитарой, где всё пропитано красотами природы, человеческой добротой и крепкой мужской дружбой – это ли не счастье?!. Такие мгновения западают в душу и греют всю оставшуюся жизнь.
Савелий как ни пытался хотя бы раз встретить рассвет, так и не смог. К двум часам ночи сон и усталость наваливались мгновенно, и сил едва-едва хватало, чтобы добраться до палатки и залезть в спальник. Каждый вечер взрослые Савелия подначивали, рассказывали о красоте чудесных рассветов и невероятных восходах солнца над горами и рекой, Савелий хорохорился, обещал, что сегодня точно останется у костра до утра, но всё заканчивалось примерно в одно и то же время. Савелий молча вставал с какого-нибудь рюкзака или бревна и молча уходил спать. И правильно делал, потому что независимо от того, как и чем закончился день минувший, подъем для всех без исключения был в шесть. Быстрый завтрак, сборы, погрузка и в начале восьмого весь караван плотов и катамаранов отправлялся по маршруту. И там, где не хватало течения, приходилось грести вёслами, грести и выгребать с мелей или из водных воронок, монотонно и тяжело работать руками по несколько часов подряд. Иной раз тихая вода, или малая, как её называли опытные путешественники, растягивалась на десятки километров, и маслать вёслами приходилось добрых полдня, пока река вновь не становилась полноводной, быстрой, порожистой, вновь опасной. И снова плоты и катамараны поджидали бурные перекаты, огромные валуны, вспенивающие вокруг себя воду, высокие пороги.
Поэтому после такой физкультуры далеко не у всех возникало желание вечером задержаться у костра и под песни и байки встречать рассвет. Но бывали относительно спокойные дни, и вот тогда вечера были долгие, весёлые и ужин плавно перетекал в завтрак под невероятные картины восхода солнца над Алтайскими горами. Еще бывало, что на особо сложных участках, умаявшись за день после тяжелого перехода, на какой-нибудь живописной стоянке караван проводил на отдыхе и два, и три дня, и вот тогда по-настоящему было весело, хохот у костра не смолкал до самого утра.
Киношники нигде не отбивались от коллектива. Это был закон всех киногрупп, жить по распорядку и укладу туристов, альпинистов, геологов, рыбаков, егерей, военных или любых других людей, с которыми они были в экспедициях и снимали кино. Вся киногруппа: оператор, его ассистент, осветитель, звукач, отец Савелия и сам Савелий, гребли вместе со всеми, если караван заходил на малую воду, при разгрузке таскали не только свои вещи и аппаратуру, но и рюкзаки и баулы всей экспедиции, наравне со всеми, когда наступала их очередь, заходили на дежурство по кухне, готовили, накрывали, затем мыли посуду в холодной горной реке, помогали ставить или сниматься с лагеря. Вместе со всеми на верёвках по суше тащили плоты и катамараны, когда мели были затяжные и нагруженные катамараны и плоты в воде давали такую осадку, что просто стояли на камнях, царапая дно, Одним словом, киношники были частью команды, но при этом они умудрялись еще и снимать, делать свою основную и главную работу.
Они снимали экспедицию с берега, когда караван проходил мимо них на фоне красивейших гор, каньонов, бордовых закатов и розовых рассветов, снимали с катамаранов, когда те перепрыгивали пороги или огибали огромные гладкие валуны, снимали людей и какие-то сцены между ними на плотах во время движения, на берегу, у костра, снимали нехитрый быт путешественников, их планёрки, движение по маршруту. Снимали много интервью, где матёрые водные туристы рассказывали невероятные истории о своих предыдущих походах и делились планами на будущие маршруты. Забирались высоко в горы и снимали оттуда узкую голубую ленточку воды, зажатую горами, и маленьких человечков на плотах размером со спичечный коробок, которые мужественно преодолевали повороты, пороги, мели, валуны, перекаты и все прочие препятствия шумной горной реки.
Киногруппа своим трудолюбием, порядочностью и честным трудом настолько стала своей среди путешественников, что они, как один, если надо было для кино, бросали любые дела и могли еще раз на камеру эффектно преодолеть опасный порог, или по-пижонски, с контролируемым риском, мастерски проскочить перекат, или просто попозировать в лучах утреннего восходящего или уходящего за горизонт вечернего солнца. Азарт киношников передался и путешественникам и те уже сами выдвигали идеи для фильма, предлагали интересные ходы и сюжеты, сами искали и подсказывали красивые места для панорам и натурных съемок, и всё это было дружно, с обоюдным огромным желанием. Всем хотелось сделать и увидеть хороший фильм. Так, в веселой творческой лихорадке, на фоне горных и водных пейзажей, в окружении добрых и крепких людей для Савелия прошли две недели экспедиции. На одной из стоянок киношники с аппаратурой остались, а путешественники пошли дальше. Тепло попрощавшись и проводив туристов, киногруппа без спешки поставила лагерь, весь отснятый материал и аппаратуру спрятали в отдельную палатку, натаскали дров, начали готовить еду, а Савелий с отцом и дедовской двустволкой пошли осмотреться вокруг. Здесь им предстояло провести следующие три дня в ожидании вертолета. Время и место прибытия винтокрылой машины было оговорено заранее, просто так получилось, что караван маршрут до точки встречи прошел быстрее, а потому киношников ожидал приятный трехдневный отдых на берегу горной реки в окружении сосен и Алтайских гор.
В километре от лагеря Савелий с отцом обнаружили озеро. Решили вечером поставить сети. Когда по берегу прошли еще метров пятьсот, увидели уток. Тут-то и пригодилась старенькая двустволка. Отец настрелял чирков и полосух и дал пару раз засадить по камышам Савелию. Ружьишко Савелию показалось сильно тяжелым, да и отдача била такая, что Савка устоял на ногах только благодаря крепким рукам отца, но от стрельбы он получил невероятное удовольствие: запах ружейного масла, стрелянного пороха, отдача, такая, что сердце замирало, во всём в этом было что-то настоящее, неподдельное, то, что нельзя ничем заменить и ни с чем перепутать.
Из дедовского ружья Савелий стрелял каждый день. Патронов было много, поэтому Савелий, не без помощи отца, шмалял не только по камышам, но и по пням и по чучелу, которое отец смастерил из веток. Попадать, конечно, не получалось, но во вкус он вошел. Когда подрос и смог сам держать ружьё, Савелий стал главным добытчиком дичи в экспедициях отца. А тогда первые в жизни выстрелы из ружья, утиная шурпа и жирная наваристая уха, прогулки с отцом по горам в те три незабываемых дня, пока ждали вертолет, стали самыми яркими впечатлениями из поездки.
Во время осенних каникул Савелий с киногруппой отца путешествовал по Оби и привез домой зуб мамонта, на удивление всего класса и парней из двора. Он нашел его на песчаном берегу реки, когда разглядывал медвежьи следы. Ночью смелый мишка повадился близко подходить к лагерю людей и, от греха подальше, киношники решили перенести свои навесы и палатки на другую сторону реки. Когда пришло время садиться в лодки, Савелий пошел еще раз посмотреть огромные медвежьи следы и под одним из них и нашел зуб мамонта размером почти с человеческую голову. Зуб Савелий после командировки отвез в областной краеведческий музей, а в школьной газете про экспедицию, Савелия и его находку написали статью. Он принес газету домой, но отец не разделял его энтузиазма. Отец считал, что зуб доисторического зверя мог прекрасно украшать и их домашнюю коллекцию различных диковин, привезенных из множества экспедиций из разных концов Советского Союза. Но, с другой стороны, трофей был Савелия, и он волен был распоряжаться им так, как считал нужным. Поэтому конфликта между Прохоровым-старшим и младшим не было, было лишь лёгкое сожаление отца.
Каждый раз, возвращаясь из очередной командировки или экспедиции, Савелий с нетерпением ждал дня, когда отснятая пленка выйдет из проявки. Когда проявочный цех, с его огромными машинами и вечным запахом кинохимии заканчивал свою работу, отец с Савелием забирали банки с пленкой из проявки и шли в просмотровый зал, где внимательно, без спешки, по нескольку раз отсматривали весь отснятый материал и брали «на карандаш» те куски, которые возможно попадут в фильм. Через неделю или две Савка бегом мчался из школы в монтажную, где наблюдал, как отец с монтажницами (в основном в монтажном цехе работали женщины) отбирают многометровые куски пленки, склеивают их, собирают эпизоды, а затем эпизоды в нужной последовательности собираются вместе и появляется черновой вариант фильма.
Собрав «картинку», в тонстудии у «звукачей» Савкин отец с помощью профессиональных актёров записывал дикторский текст, на него накладывалась музыка, после фонограмма и изображение сводились вместе, и так рождалось документальное кино. Монтаж и сведение – очень долгий и кропотливый процесс, но Савелию он нравился, он был готов часами напролет сидеть с отцом в душной монтажной и смотреть как на его глазах рождается магия кино. Заканчивалась работа над одним фильмом, и начиналось ожидание другого: заявка, сценарий, съемки, экспедиции, поездки, проявка, монтаж и так по кругу. Монтаж – это было интересно, но командировки и поездки, новые места, новые люди и новые истории, это было ни с чем несравнимо!..
Из каждой экспедиции Савка, как и отец, привозил много сувениров и массу впечатлений. А еще каждая экспедиция чему-то учила и давала кучу навыков. К четырнадцати годам Савелий научился классно готовить. В любой командировке, которая проходила на лоне природы, он отвечал за приготовление еды. Его жирная уха и наваристая утиная шурпа были просто шедеврами, и всегда вспоминалась добрым словом за столом у них дома, когда собирались киношники.
Так было до самых старших классов. Савелий отлично учился, был надёжным ассистентом отца во всех командировках, куда тот его брал, дружил со всеми студийными, в силу своих возможностей и знаний разбирался в кино, живописи, музыке и литературе, досконально знал весь процесс создания документального кино и со всем этим багажом ему была прямая дорога в кино и во ВГИК.
Но тут произошло невероятное. Рухнул Советский Союз. На глазах всё начало разваливаться, все начали нищать, кино новой стране стало ненужно, госзаказ исчез, деньги на кино перестали поступать, киностудию закрыли, здание студии передали какому-то ведомству, а сотрудников просто уволили.
Савелий своими глазами видел трагедию и ужас положения всего окружения отца. Люди уникальных профессий, лучшие в своём ремесле, пошли работать сторожами, вахтерами, таксистами. Кто-то умер от разрыва сердца, так и не смирившись с происходящим, кто-то горько запил. Дядя Коля Надеждин, цвет и гордость операторского цеха Западной и Восточной Сибири застрелился. Многие ушли в небытие.
Всё это приключилось, когда Савке оставалось учиться в школе еще два года. Он всерьез готовился к вступительным экзаменам во ВГИК, много читал, много снимал и делал отличные фотографии, он мечтал поступить на режиссерский факультет документального кино, а потом дотянуться и до игрового. Но за два года он понял, что даже если удача улыбнется, и он с первого раза поступит, он просто не сможет выжить в Москве. Из дома ему не помогут, так как отец и мать убивались на своих работах, но денег хватало, чтобы только-только прожить с долгами, а жизнь в столице во все времена была дорогой. Поэтому с мечтой о ВГИКе пришлось попрощаться.
«На время», – думал Савелий. С отцом они решили, что можно поступить на журфак местного университета, пойти работать на телевидение, набраться опыта, «подрастить мышцу и подкопить жирок», а после окончания университета ринуться покарать Москву.
План был отличный, Савелий с легкостью поступил в универ, отец по старым связям воткнул его на телевидение, в отдел новостей. Савелий сразу начал много и хорошо работать. И настало время, когда на съемках или в студийных павильонах он начал пересекаться с теми, кто еще недавно сидел у них дома за столом и был гостем и добрым приятелем его отца. Эти встречи всегда были теплые, всем было что вспомнить, но Савелий видел, что это были уже не те люди с грандиозными наполеоновскими планами, которым всё было по плечу. Это были не супермены с железной волей и острым взглядом, а обычные люди в заношенных вещах и с неухоженными причёсками. Это были не тузы, ездившие на «Волгах» и дарившие молоденьким студийным девицам шубы. Это были сломленные люди с поломанными судьбами, певцы, которые пели, но не допели. Друзья отца, вся старая гвардия, все, так или иначе, попытались поработать на телевидении на городских каналах, коих появилось в городе сразу несколько, но известные режиссёры, опытные кинооператоры, талантливые редакторы и сценаристы, осветители, в чьих дипломах было написано не просто осветители, а художники по свету, «звукачи» с консерваторским образованием, монтажники и монтажницы, которые практически из любых кусков плёнки могли собрать логичное и внятное изображение, понятную последовательность кадров и эпизодов, все они не прижились на новых каналах. Им было тошно и противно работать с непрофессионалами и заносчивыми щенками, которые даже не имели элементарного представления ни о драматургии кадра, ни о его композиции, ни о прочих азах киноремесла.
Работа для поколения отца всегда была жизнь, суть и смысл существования и уж точно не средство. К тому же за те копейки, которые всем платили в девяностые, им точно не хотелось пачкаться и находиться среди невежд и случайно попавших на телевидение людей. В те годы везде начали проникать случайные люди: в политику, в бизнес, во власть, в искусство. Вся старая гвардия предпочла отойти и не марать свои имена в грязи, во лжи, в безвкусице и в непрофессионализме. И ведь это было не только в кино. Вся страна потеряла множество достойных людей, профессионалов и специалистов, любящих и радеющих за своё дело. Многие просто не смогли сориентироваться в новой жизни, и кто-то закончил бесславно, а кто-то трагично. Девяностые многих перемололи.
Конечно, среди зубров и мэтров были люди, задавившие свою гордыню. Они пытались работать с молодыми, чтобы передать свой опыт, но тут уже молодежь переоценила себя и свои возможности, безапелляционно отвергнув всё «старое» и классическое. И вот тут-то и нашла коса на камень, профессионалы были в работе неуправляемыми, ибо ничто не могло их заставить сделать плохо, не по правилам или как получится, а молодёжь не церемонилась в оценках и в выражениях, поэтому и не получилось альянса и сплава между выстраданным опытом и задиристой молодостью. Если только за редким исключением.
Савелий был таким исключением. Он всегда прислушивался к старшим. И неважно, было это за столом у отца или в далекой Игарке, где какой-нибудь бич и полубомж с тремя ходками учил его как быстро в гранёном стакане с помощью соли и небольшой палочки, в виде маленькой рогатины, засолить только что добытую икру сига или хариуса. Взбивая икру, соль и горную воду в стакане, зажав рогатину между ладонями и растирая их, как при добычи огня.
– Послушай старших, – всегда учил отец, – То, что ты знаешь, ты и так знаешь. Поэтому не умничай и не красуйся, а лучше помолчи и послушай то, чего ты еще не знаешь. Нормальные люди всю жизнь учатся.
И это было правдой. Недаром свои «университеты» Савелий, в том числе, заканчивал и за отцовским столом, где его и научили, что на съёмочной площадке даже самая юная ассистентка может выдумать гениальную идею, поэтому ко всему в жизни нужно прислушиваться, особенно, когда люди тебе пытаются помочь или чему-нибудь научить.
Однажды Савелий приехал на съемку в областную картинную галерею. Был юбилей у местного известного художника. Савелию на тот момент было восемнадцать лет, он учился на втором курсе, его оператору Сашке девятнадцать, а водителю Семёну, который их привёз на съёмку, двадцать.
– Я тоже с вами пойду, не хочу сидеть в машине, – сказал Семён и без лишних слов взял штатив от камеры.
– Похвально, Семён, – улыбнулся Савелий. – Тягу к искусству мы приветствуем, не всё же баранку крутить, можно и поступить куда-нибудь и выучиться.
– Можно, – согласился Семён.
– Даже нужно, – поддержал Саня. – Семён, возьмём еще фонарик дополнительно, там ведь наверняка темно, а мне картины снимать.
– Взял, – сказал Семён, и они вошли в галерею.
У центральной лестницы всех лично встречал юбиляр и директор картинной галереи, дама лет шестидесяти.
– Молодежь, вы куда? – подняла брови она, увидев съемочную группу.
– Мы с телевидения, – показал удостоверение Савелий и улыбнулся.
– Ну, всё понятно, а я думаю, почему новости невозможно смотреть? Не новости, а клипы, а их, оказывается, детский сад снимает, – окинув молодых телевизионщиков ироничным взглядом, сказала хозяйка галереи. – Вы хоть просматриваете после монтажа свои репортажи? Всё мелькает, ничего рассмотреть невозможно. Вы лучше берите планы подлиней, а склеек делайте поменьше, тогда всё на свои места встанет.
– Не судите их строго, они молодые, еще научатся, – попытался всё перевести в шутку юбиляр.
– Что ж, проходите, – вздохнула директор галереи, – Только у меня просьба, снимайте картины статичными планами, а то от ваших бесконечных панорам и переездов с объекта на объект у людей голова кружится.
Савелий и компания, словно нашкодившие школьницы после заслуженной выволочки, вмиг приняли надлежащий вид и безропотно проследовали в первый зал.
– Да, а бабуля-то в порядке, всё по делу сказала, – с удивлением констатировал оператор Саня.
– Старая школа. Раньше все были с нужным образованием и на своём месте. Она же скорее всего искусствовед, и образование у неё или Питерское или Московское, поэтому и разбирается и в кино, и в телевидении, и в эпизодах, и в их динамике, – объяснил Савелий.
Потом добавил:
– Раньше было время людей. Не было бедных и богатых, неважно было, сколько у тебя денег, важно было, какой ты человек, какой ты сын, муж, отец для своих детей, какой сосед, какой работник, любишь ли ты то, чем занимаешься? Всё было искренней и понятней…
Пять университетских лет пронеслись быстро и незабываемо. Савелий много работал, много снимал, с блеском закончил университет. В год окончания журфака поступил во ВГИК на Высшие режиссёрские курсы, переехал в Москву. В столице, окунувшись в киношную тусовку, с друзьями основал рекламную компанию, рекламное агентство, как тогда модно было говорить. Когда бизнес с коленок встал на ноги, на заработанные деньги начали снимать документальное кино и телефильмы, игровые короткометражки, участвовать в конкурсах, кинофестивалях и даже побеждать в них. Савелий, как и всё его молодое, но дерзкое окружение, мечтал о большом кино, он готовился и знал, что этот час обязательно настанет, ну а пока, как когда-то отец, он снимал и мотался не только по стране, но и по всему миру. Он вдыхал жизнь полной грудью, всё заложенное в него отцом и его талантливыми друзьями-киношниками не прошло даром, он, словно брошенное семя, пророс и расцвёл в новой среде.
Жаль, что отец этого всего уже не увидел. На закате советской власти в одной из последних своих киноэкспедиций с альпинистами, в горах Алтая, на одном из перевалов они попали в пургу и в снегу провели несколько дней. Снег сыпал и пуржил так, что у палаток не выдерживали и ломались каркасы. После трех холодных и морозных ночей на равнину Прохоров-старший спустился с жутчайшей простудой, высокой температурой и в полуобморочном состоянии, но зато с уникальными отснятыми кадрами – такими Алтайские горы еще не видел никто.
А через несколько лет у него после диких болей отказали почки. За драгоценные кадры засыпанных снегом Алтайских гор и сходящих в кадре снежных лавин Прохоров-старший заплатил застуженными почками. Здоровья было уже не вернуть, но жизнь можно было попытаться спасти, по крайней мере, продлить, пусть с таблетками, диетами, режимами, но можно было бы потихоньку жить. Правда, на это требовались по тем временам просто гигантские деньги. Сто тысяч долларов и операция по пересадке донорских почек в Москве. Савелий пытался собрать деньги и всё организовать, но не успел… Это раньше за любым из студийных киношников была киностудия, горком, обком, министерство культуры и мощь огромной страны. Это раньше киностудия и министерство подключили бы все связи, привлекли бы лучших научных светил и специалистов Советского Союза, сделали бы все возможное и невозможное, но спасли бы Савкиного отца, но, увы, время людей прошло, и каждый человек в девяностые годы в новой России остался один на один со всеми вызовами, которые с садистским изобилием начала преподносить новая жизнь.
В тумане неразберихи девяностых растворились люди, трудовые коллективы и целые республики. Савка так и не смог понять, почему за джинсы, иностранные тачки и возможность ездить за границу была заплачена такая большая цена? Зачем нужно было выворачивать страну наизнанку и рушить всё, что в ней было хорошего? Зачем нужно было ставить на колени и ввергать в нищету миллионы людей?..
Он не потерялся в новой жизни, он, как и мечтал, работал в кино, стал богат и успешен, но всю его жизнь ему хотелось хоть раз, хоть на день, хоть на час, вернуться к себе домой, за веселый отцовский стол, где всегда было интересно, по-человечески тепло и всё было по-настоящему.
И это не была ностальгия по детству. Это была ностальгия по нормальной жизни. В девяностые вся страна мечтала оказаться за тем столом, каждый за своим, но всем хотелось хоть ненадолго вернуться в прежнюю, понятную жизнь, где было доброе и человеческое отношение друг к другу, уверенность в завтрашнем дне и неторопливый, спокойный ход событий…
Tags: Проза Project: Moloko Author: Ашихмин Олег
Начало рассказа здесь