Когда мы с мужем решили пожениться, то сразу договорились, что у родителей денег на свадьбу просить не будем. Раз уж сами взрослые, то сами и заработаем. Тем более, что наши семьи были совсем небогаты. Прискорбно, но факт.
Я устроилась санитаркой в травматологическое отделение областной больницы, муж разнорабочим на камвольный комбинат. И еще мы завели сберкнижку. На неё мы планировали откладывать обе наши зарплаты.
Чем на работе занимался муж, тогда ещё жених, точно не скажу. Он сказал:"Беру больше, несу дальше". Парень он был спортивный, крепкий, так что сама работа его не напрягала. Хуже было то, что он работал с 17 до 23 часов и приезжал в общежитие почти в 24 часа. Аккурат перед тем, как общагу закрывали на ночь. Столовые не работали, и я, как соратник, невеста и друг ждала его на кухне. К 12 ночи я готовила для него ужин. Общежитие уже спало, в наших комнатах видели десятые сны, в коридоре общежития гуляло эхо, а я сидела на кухне, ожидая любимого с приготовленной едой.
Ел он тоже на кухне, потом шел в учебную комнату на первом этаже и готовился к завтрашним занятиям. А я шла спать. Вставала я на час раньше жениха, чтобы приготовить ему завтрак.
Немудрено, что на занятиях и лекциях любимый быстро начинал клевать носом и возвращался из объятий Морфея только после тычка локтем в бок. Слава Богу, что не храпел.
Я же работала по ночам два раза в неделю. С 20:00 до 8:00. Поскольку люди имеют привычку ночью спать, палаты я не мыла. В мои обязанности входила уборка общественных мест и уход за пациентами: судно, утка , мусорница, которую все называли плевательницей, хотя никто туда не плевал (подать, вынести, помыть) и разные просьбы в пределах разумного.
Больница была новой, отделение травматологии занимало бОльшую часть этажа, так что в отделении было то ли пять, то ли семь туалетов. За давностью лет подзабылось. И еще была курилка. Это была не комната, а часть черной лестницы с лестничной площадкой. Один пролет вверх, другой- вниз. Драить надо было всё. Окно, стены, подоконник, перила и полы.
Я начинала с курилки. К моменту, когда я заканчивала, больные мирно спали в койках и в отделении наступал покой. Но не для меня. Я шла чистить туалеты.
Дело это было нелегкое. Нет, наши пациенты не пытались угнездиться на фаянсовом троне на корточках, аки горные орлы. Потому что орлами они не были. Дело в том, что наши пациенты почти поголовно щеголяли гипсовыми повязками разных форм и размеров. Они не позволяли принять знакомую позу и вынуждали корячиться, кто как может.
Это сильно мешало меткости и сброс происходил по всей площади унитаза, а иногда и выходил за его пределы. Пациенты уходили в минус.
Если же пациент приходил с малой нуждой, то и тут возникали проблемы. Подобные призывы не прокатывали
Не у всех же гипс был на ногах. У некоторых на руках. Так что уж как вышло.
Так или иначе, но к середине ночи все сверкало чистотой и приятно пахло хлоркой, в унитаз хоть букеты ставь. Оставалось только вымыть коридор, холлы, утром вынести все скопившиеся за ночь утки и весь мусор, умыть лежачих больных и пережить приход старшей медсестры.
Она приходила раньше всех, надевала накрахмаленный белый халат, брала белую тряпочку, флакончик спирта и шла со мной проверять чистоту отделения.
Увы. Что делает первым делом проснувшийся человек? Да, он идет в туалет. Вот и наши больные утром, бодро топая костылями, тянулись журавлиным клином к сверкающим туалетам. А у больных гипс! Дальше вы уже знаете.
Старшая медсестра делала бровки домиком, страдальчески закатывала глазки и рассказывала, какой я плохой человек. Хуже меня только Бастинда. Но у той была уважительная причина: ей была предсказана смерть от воды, поэтому она 500 лет не умывалась, не чистила зубы и не прикасалась к воде. А что помешало мне выполнить свои должностные обязанности?
-Я убирала. Спросите у медсестер. Всё было чисто,- оправдывалась я. - Но больные утром пошли в туалет...
-Так это что, больные виноваты? Вы думаете, что вы говорите?
Медсестры подтверждали, что я говорю чистую правду, но какое это имело значение?
В курилке сцена повторялась.
Я не любила, когда дежурил заведующий. Другие врачи меня просто не замечали, заведующий замечал и говорил:
-Эй, ты! Помой полы в кабинете.
Это не входило в мои обязанности, но кабинет был маленький, чего уж спорить. Единственное, что удивляло, так это то, что он даже не пытался узнать: как меня зовут. Обращние "эй , ты" он считал достаточным. Зачем знать, как зовут челядь? Однажды он даже приспустил штаны и трусы прямо перед моим носом. Он не хотел смутить меня, просто рассматривал в зеркале небольшой фурункул на одном из полупопий. А я была просто безмозглым придатком к швабре.
Я стала относиться к нему взаимно. Ходит чувак в белом халате, руководит, и ладно. И к старшей потихоньку привыкла и не особо возражала против её нападок. Она продолжала ругать меня долго и нудно, но без огонька. Я отмалчивалась и думала о чем-то своем. Дама воспринимала мою мимику как раскаяние и покорность и отставала.
Больные были разные. В основном люди вполне себе хорошие. Но были и такие, кто считал, что санитарку можно обозвать или послать в магазин за бутылкой водки в выражениях непарламентских, и т.д. Приходилось отвечать вежливо, без мата. А угроза одеть судно на голову не считается.
Худо-бедно, но мы с будущим мужем отработали так месяцев восемь, скопили деньги, хорошо сдали сессию и отнесли заявление в ЗАГС. Теперь мы имели право работать медсестрами, и я понесла заявление на увольнение к старшей.
-Как, ты хочешь уйти? -удивилась та. -Ну зачем тебе идти куда-то? Оставайся у нас медсестрой. Ты очень добросовестная девушка, мне нравится как ты работаешь...
Это было неожиданно и даже лестно. Но предчувствие ударило в рельсу с криком:"Беги!" и я вежливо отказалась.
