Прекровь потока становилась всё жёстче, всё больше вымывала из Рене телесность. Теперь маг не видела уже ни рук своих, ни волос.
Не осталось их.
Растворились, унесло. Пожрало потоком Колодца.
Остался дух. Голый, беззащитный, едва помнящий о себе.
Дух вглядывался туда, куда его влекло. Вниз. Или вперёд? Или назад?
Направление окончательно потерялось, было очень важно, но казалось всем сразу: это было и падение, и движение к цели, и возвращение в лоно прародителя.
И смерть.
Прах оболочки Вседуха проступил внезапно, жданно и неожиданно, Серебряное семя, бывшее когда-то Рене, Агне, Агнерин, Асими, Рин упало во Вседух, в тлен и прах.
* * *
В тлен и прах, и пролетело его насквозь, как в прошлый раз, когда-то давно, очень давно, тысячелетия тому назад, пролетело сквозь пол крипты Храма серебряного города Ириды.
Только в этот раз не потому, что пола-поверхности-материи в колодце миров не существовало, в этот раз потому, что сама Рене почти перестала существовать.
От Рене осталась капелька. Жёсткая, серебристая, серебряная капелька духа.
Разваливающееся тело таки развалилось, как его ни удерживали, ни спасали. Остался дух, невесомый, крохотный, беззащитный.
Снедаемый одним-единственным голодом: жить!
Вопреки всему, ради всего, ради всех и ради себя самой — жить!
Эгоистичное, жадное, почти животное, запрещённое и запретное рвало и рвалось: жить дайте!
Но всё это молча.
Ибо, хоть жизни нет, отняли жизнь, осталась цель. Цель не отнять.
Цель сложнее отнять, чем жизнь. А высказанное желание жить может помешать свершить цель.
Это дух понимал.
Значит — дайте жить другим!
Это одной мыслью, по кругу, звучало и билось внутри семечка, тонущего в прахе всепоглощающего, всесоздающего, дракона, убивающего миры, Вседуха.
- ТЫ ПРИШЛА
Слова словно выжглись в мире, вспыхнули алым, оранжевым, красным, вожглись в сознание и почти разорвали его.
Семечку захотелось скрутиться ещё плотнее, хоть так укрыться, умерить боль, сделать её терпимой.
- ПРОсти, - выраженное сожаление оформилось в слово.
Тихое, по сравнению с первым криком.
Семечко ощутило себя в ладонях, в бережных, сильных, осторожных.
Почему-то ладони. Почему-то рога и тихое «дзооонк», словно эхо прошлого, давно забытого, сильного, поглощающего, как огонь. Как боль. Как...
Ладони перенесли семечко и уложили его посреди...
- Так удобнее? Истина?
Рене огляделась.
Комната. Большая, даже просторная. Пустая. Только кресло почти посредине.
Окно в сад, без стёкол - в комнату залетает ветер, несёт... Запахи?
Рене потянула носом: листва, свежая земля, трава. Так пахнет сад во время весенней уборки.
Рене подошла к... Подходить она начала к окну, а подошла к отсутствующей стене.
Её не было.
Проём опирался арками на две тонкие витые колонны.
Рене коснулась одной - холодный, гладкий камень. Не понятно, какой породы, но холодный, как настоящий.
Даже завитки, повороты узора не идеальны, будто вышли из-под резца живого мастера.
Рене провела пальцами — приятная округлость узора ложилась под пальцы будто сама.
А пальцев оказалось пять.
Будто никто и никогда их не резал ножом.
«Будто». Здесь всё — «будто».
Снова подняла к глазам ладони, тронула волосы, нагнулась, разглядывая платье и туфли, и ноги.
- Да, наверное, удобнее. С кем я говорю?
Рене огляделась. В комнате кроме неё никого не было.
В комнате не было даже двери.
Окно во всю стену, стул и серый камень коробки стен, пола и потолка. Пустота и сад.
- С... я. Со мной.
Рене поджала губы:
- Яснее не стало.
- В прошлый раз ты почти осталась со мной. Вырвали, когда я уже тебя...
Голосу явно сложно давались человеческие слова.
- Да.
- Такого раньше не было.
Рене промолчала. Не было раньше? Так кто она теперь для него?
- Ты теперь для меня то, что я хочу оставить. Себе.
Рене села, нервно терзая внезапно целые руки.
- Ты читаешь мои мысли?
Смешок:
- Да, они теперь неглубоко.
- Действительно. Быть может, будешь лучше выражать свои.
- Быть может.
Собеседник замолчал. Рене молчала тоже.
Смотрела в окно.
Там — казалось жизнью. Весна, листва и дождь, и запахи, и ветер.
Жаль, что всё это — будто.
- Ты пришла не так, как приходят другие. И в первый раз — не так. И сейчас — не так.
Рене повернулась в комнату, как повернулась бы к собеседнику.
- Ты убиваешь мир.
Голос хмыкнул:
- Да.
Но пояснять ничего не стал, спросил сам:
- Ты отказалась от всех радостей мира, пока падала ко мне.
- Да...
- Тщщ!.. Значит, ты не любишь жизнь...Значит, ты не была счастлива там, в одном из моих миров. Значит, он плох и должен быть уничтожен.
- Почему?
- Миры созданы для счастья. Если я вижу, что оттуда возвращаются обиженные, несчастные, которым больно — значит, мир не получился. Значит, нужен другой.
Голос помолчал:
- Ты... твоя жизнь была полна боли. Несправедливости. Мир ужасен?
Рене вспомнила жизнь.
Йена, магию в своих руках, траву под ногами и воду, в которой можно плавать. Мать. Ветер, полёт Ириды, своих детей, рассветы, вёсны и осени, и снега. Камин и тёплую кружку в руке, и дождь по весне. И цветы. И бабочки. И птицы. И дети детей. И яблоки. Ваниль и кошки, радость и сила творения. И любовь.
- Нет, - улыбнулась печально, - Не-е-ет! Твой мир прекрасен. Твой мир полон любви.
- И боли.
Согласно кивнула:
- И боли. Но...
Она вскочила, не в силах усидеть на месте, терзая пальцы, подошла к окну:
- Но если бы у меня был выбор, я бы выбрала жизнь. Я бы не шагнула сама в Колодец Миров. Я бы не оставила мир, жизнь... и... любимых.
- Но он-то тебя оставил... - голос приблизился, голос шептал на ухо. Рене вдруг поняла, что плачет.
Слезинки проторили себе тропки вдоль носа, Рене стёрла их согнутым пальцем:
- Да. Ну и что, - она улыбается сквозь слёзы, - Ну и что! Это можно пережить. Ведь... Он же... Когда-то любил.
Поддержать автора можно тут, лайки и комменты, подписка и даже просто молчаливое чтение приносят автору радость.
Автор рад писать, и ещё больше рад, когда вы читаете. Просто писать - это здорово. Писать то, что читают - это очень здорово))
Спасибо вам за это, оставайтесь с нами! Истории о Рене не закончены. Истории о магах и ведьмах, о космосе и всяком другом не закончатся никогда)
Ваш ШушАквинский, рад писать для себя и вас)