Зара взяла Ксанку за руку, сжала сильно и произнесла:
— Теперь домой…
— Домой, — усмехнулась Ксанка. — А где он? Мой дом…
Такая сильная нежность накрыла Зару.
Она обняла Ксанку так трепетно, с такой любовью, словно мать обнимает дочь.
— Мама, — невольно вырвалось из Ксанкиной измученной груди.
Слёзы текли по лицу окаянной как весенний проливной дождь.
"Повесть об окаянной" 58 / 57 / 1
Сердце колотилось как у воробышка, выпавшего из гнезда, но оставшегося в живых.
Зара давно не чувствовала такой материнской жажды.
Ей хотелось расцеловать Ксанку, словно та — младенец.
А Ксанка и впрямь была младенцем.
Она как будто только-только начала изучать этот мир.
Закончив плакать, окаянная прошептала:
— Солнце… Оно такое жёлтое и горячее, а раньше было чёрным… Оно было чёрным…
Зара смахнула слезу.
— Теперь оно всегда будет таким!
Но Ксанка не верила. Погода быстро поменялась, подул ветер.
Поле, по которому шли, перестало быть приветливым.
Тяжёлые, беременные дождём тучи, нависали над головами.
Казалось, что они вот-вот лягут на землю, разродятся. А что будет ждать путников дальше — неизвестно.
Дождь начал моросить противными колкими каплями.
Они как острые иглы втыкались в кожу лица и рук.
Потемнело.
Зара насторожилась, сказала:
— Надо бы где-то укрыться. Вернёмся в деревню. Здесь мы только промокнем.
— Нет, — запротестовала Ксанка. — Не вернусь туда больше. Я лучше тут буду. И пусть дождь затопит весь белый свет и меня тоже. Я буду только благодарна. У тебя, Зара, есть табор, есть люди, которые наверняка будут рады тебя видеть.
У меня таких людей нет. Даже мои дети не признают меня. Я одна на всём белом свете.
— Ты не одна… У тебя есть муж. Он ведь даже не знает, что ты жива, он даже не видел родных детей.
— Сёма… — прошептала Ксанка. — Как же я могла о нём забыть?
Тепло стало разливаться по Ксанкиному телу.
И даже когда дождь перестал колоть, а просто обрушивал неистово свои воды, когда тучи и впрямь касались голов, Ксанку стала согревать вновь нахлынувшая любовь к Семёну.
Откуда были силы у двух изнеможённых женщин, известно одному Богу.
Когда в этом суматошном дождливом пространстве прямо перед глазами вырос дом, Зара обрадовалась.
Выглядел он понуро, забыто, неухоженно.
Промокшая дверь набухла и едва поддалась.
— Жди здесь, — скомандовала цыганка, — я проверю, что там внутри. Если что — беги. Благо, просторов для побега достаточно.
Ксанка послушно кивнула.
Зара скрылась в доме и уже вскоре оттуда послышалось радостное:
— Заходи! Пусто!
Ксанка вошла.
Справиться с дверью ей помогла Зара.
Вдвоём женщины тянули на себя распухшее полотно.
А в глазах Зары это была не дверь, а уставшая от жизни старуха, еле передвигающаяся, норовившая вот-вот остановиться и превратиться в неподвижный камень.
Внутри было сыро.
Дождь попадал в открытое окно и находил на старом деревянном полу последнее своё пристанище.
Зара думала о том, что сейчас и она, и Ксанка похожи на этот дождь.
Их жизни так же обрушились на эту землю и ведомые тёмными силами (как дождь тучами) попали в этот дом.
Сырость была навязчивой и очень неприятной, она наполняла всю комнату, смешиваясь и с внутренними запахами. На столе лежал заплесневелый кусок хлеба. Он, кажется, давно там лежал.
Зелень, которая покрыла его местами, уже перешла и на деревянный стол.
Сам стол был в выщербинах и глубоких порезах. Возможно в него метали ножи. Уж больно глубоки были отверстия.
Зара стала замечать за собой, что на каждый предмет, попавшийся на её глаза, она мысленно переносила свою жизнь. И стол этот напоминал её, Зарино, сердце.
Ксанка едва стояла на ногах.
Заметила стул, присела на него, покачнулась и упала, вскрикнув от неожиданности.
— Черти подножку подставили, — спокойно произнесла Зара. — Не хотят, чтобы ты сидела.
Ксанка поднялась, потирая плечо, больше садиться не захотела.
Подошла к окну, высунула голову. Дождь ласкал её мокрые волосы, он вдруг стал тёплым, а прямо над домом немного прояснилось.
Тучи со своим тяжёлым грузом потянулись в сторону поселения. Выглянуло солнце.
Ксанка улыбнулась.
Она просто улыбалась этому солнцу. Оно улыбалось ей в ответ.
Такой одухотворённости давно Ксанка за собой не замечала.
Она жадно хватала необыкновенный воздух за окном, словно до этого времени не умела дышать, а теперь научилась и наверстывала упущенное.
Пока Ксанка любовалась солнцем, Зара, воспользовавшись тем, что дом стал освещённым, поискала на полках еду.
Ту, что брали с собой, как-то быстро съели. А теперь опять хотелось чем-то перекусить.
Но полки были пусты.
Тоскливо изучая хлеб на столе, Зара опустила голову.
Задумалась.
Она понимала, что идти дальше — навредить себе.
Обе женщины были насквозь мокрыми.
Нужно было просохнуть, отдохнуть.
Так и решила. О своих мыслях поведала Ксанке. Та не сопротивлялась.
Она выглядела блаженной и умиротворённой.
Ночь прошла спокойно.
Утро опять встретило дождём и хмуростью.
Затопленная с вечера печь ещё отдавала небольшому домику своё тепло.
Печь топили имеющимися в доме старыми скамейками.
Начали с той, на которую присаживалась Ксанка, потом нашли и другие сломанные.
Решили двигаться дальше, когда дождь закончится.
А он затянулся на несколько дней.
Ночью встав по нужде, Зара подвернула ногу. Ходила теперь прихрамывая.
Когда немного распогодилось, и можно было покидать дом, нога распухла.
Ксанка злилась на Зару за невнимательность.
Поругались. Друг с другом не разговаривали.
Ксанку тяготило это молчание. Раздражало отсутствие еды.
Пили дождевую воду, стекающую в деревянную кадку.
Казалось, что нет выхода из сложившейся ситуации.
Уже второй раз Зара с Ксанкой были неизвестно в чьём доме.
Как и в прошлый раз помощь пришла неожиданно.
Утром проснулись оттого, что под дверью слышались детские голоса.
— Открывай, нет там никого. Я был тут уже!
— Да попробуй открой, дверь заперта изнутри.
— Обожди, я в окно загляну. А ну, подсади меня!
Вихрастая любопытная голова появилась в окне.
Ксанка от неожиданности закричала, мальчишка завизжал.
Окаянная бросилась к двери, открыла её с трудом, крикнула убегающим мальчишкам:
— Миленькие, постойте! Ну подождите!
Один оглянулся.
Вернулся, посмотрел на Ксанку и произнёс:
— Тёть, а чего это ты тут делаешь? Плохой это дом, так говорит мамка. Раньше здесь семья жила. Да сгинула. Странное тут происходило. Мамка знает, что говорит. Мы с Лёшкой сюда пришли чертей посмотреть. Я видел, богом клянусь… Или ты сама чёрт?
Мальчик вдруг задрожал, стал пятиться назад.
Ксанка улыбнулась.
— Не чёрт, заблудились мы с тёткой. В дождь набрели на этот дом.
— А, понятно, — мальчик деловито махнул рукой. — Черти в дождь много кого водят. Тебе хлеба что ли принести, тёть?
Ксанка, только услышав слово «хлеб», оскалилась.
Глаза мальчика наполнились ужасом.
— Ладно, ладно, жди тут. Мамка уйдёт, я принесу краюху.
Он побежал к ожидавшему поодаль другу Лёшке.
Ксанка слышала, как мальчишка говорил своему спутнику:
— Говорил я тебе — черти водятся тут! А ты не верил. Тащи давай жратву. Я клинья подбил. Знакомиться пойдём. Авось и друзьями станет. Иметь, — мальчик сделал паузу, а потом продолжил: — Иметь друзей таких на руку нам. Бабка моя водила дружбу с чертями. Так они ей то золото приносили, то посуду дорогую. Мамка потом эту посуду на ярмарке продавала.
Лёшка засмеялся.
— Вот ты сказочник! Городишь ерунду. То не чёрт ей приносил. А старик Ерофей. Он же воровал с рождения. А к бабке твоей свататься ходил, вот и таскал ей подарки.
Мальчишка топнул ногой и твёрдо сказал:
— Никакого Ерофея не было. Сказано тебе — чёрт. Я хвост видел, когда он к бабке целоваться лез.
Лёшка мотал головой, не соглашался.
— Да иди ты, Лёшка! Не верь и дальше! Не нужна мне твоя еда! Я сам знакомство заведу, а ты потом обзавидуешься.
— А я мамке твоей скажу, она тебя приструнит маленько и за хвастовство, и за непослушание, — возмущался Лёшка.
— Тоже мне друг…
Поруганные друзья всё же вернулись к дому с едой одновременно.
Продолжение тут
Все главы "Повести об окаянной"