ОСТОРОЖНО: ЖЕСТЬ!
Когда в жизни нет ни каких удовольствий, напрочь отсутствуют развлечения, и никто тебя не любит, поневоле начинаешь искать себе заменители — так устроены в этом мире абсолютно всё: ну невозможно это, жить когда сплошняком всё плохо! Вот и ищем мы, тянемся как растения к свету... а находим то, что находим.
У Наташи радость в этой жизни была только одна: чтение. Конечно, ей ужасно хотелось ещё и общения со сверстниками, однако в первый же школьный год мама заявила:
— В школьное время никаких гулянок.
— И ты в школьные годы не гуляла? — недоверчиво поинтересовалась девочка.
— И я не гуляла.
— Никогда? За все десять лет? — схватилась Наташа за голову.
— Только по выходным. — Мать явно не желала продолжать этот разговор.
— Но сегодня же воскресенье! — напомнила Наташа.
— Ну и что? Готовься к понедельнику, — отрезала мать и не реагировала больше ни на какие мольбы.
С рождением Аньки из дому выпускать перестали окончательно: надо же помогать маме с младшей! А то мама же вечно чем-то занята... И хотя результатов этого не видно абсолютно, помогать всё равно надо, обычно по принципу "принеси-подай". Такая жизнь злила Наташу нереально. Только бывает присядешь за стол, разложишь книжки и тетрадки, как мама зовёт:
— Наташа!
— Что? — отзывалась Наташа, не отрываясь от написания какого-нибудь упражнения по русском языку.
— Пойди принеси полведёрочка воды, — елейно просила мама.
Приходилось вставать и идти. Естественно, Наташа набирала полное ведро, во-первых, потому знала, что через полчаса, а то и раньше, вода потребуется матери снова, и придётся опять идти, а во-вторых, потому что не могла допустить, чтоб кто-нибудь, пусть и мама, подумал, что она столько не поднимет.
Итак, вода принесена, вопрос как бы можно было считать исчерпанным и снова садиться за уроки. Но стоило только написать пару букв, как мама окликала снова:
— Наташа!
Фыркнув, девочка отзывалась опять.
— Пойди сорви укропа, — просила мама уже не так елейно, потому что видела, что дочь недовольна.
Укропа сорвать с запасом не удалось бы ни за что, это уже было проверено: как-то раз, устав бегать в огород по сто раз, она принесла матери пучок величиной с веник, чтоб уж хватило надолго, так чего только не послушала про себя и своё расточительство. Поэтому теперь она набирала небольшой, аккуратный пучок (к слову, матери он всё равно никогда не нравился: оказывался либо слишком велик, либо слишком мал, либо плохо помыт, либо в нём сорняк попадался), отдавала его и, не слушая обычных в таких случаях причитаний, снова усаживалась за стол.
Иногда даже удавалось написать пару слов в тетрадке до того, как мама снова кричала с кухни:
— Наташа!
Уже практически не помня себя от злости, девочка вылетала на кухню.
— Что, мам? Давай я сделаю всё сразу и пойду делать уроки!
— А чего ты орёшь и как разговариваешь с матерью? Трудно помочь, что ли?
— Мне уроки надо делать!
— Так иди, делай! Подмети на кухне и делай! Как будто кто-то не даёт! — кричала мать. — Господи, что за дитё! Как в школу пошла, прямо подменили её! — бормотала она всё то время, пока Наташа подметала.
Минут пять стояла тишина, и расторопная Наташа успевала закончить хотя бы один номер из заданных на дом. Но при этом она знала: тишина обманчива, и сейчас её снова позовут. И даже не удивлялась, когда с кухни снова раздавалось:
— Наташа!
Отшвырнув ручку, она снова поднималась из-за стола. Господи, да когда ж уже Анька вырастет, пойдёт в садик, а мать выйдет на работу? Хоть уроки можно будет делать в тишине без никого!
— Отвлекись от уроков, пойди сходи за хлебом! — просила мать, и опять приходилось идти, и спасибо, если дело заканчивалось за один раз. А уж покупками, как и пучком укропа, мама тоже постоянно была недовольна: что бы Наташа ни купила, всё было не такое, и не раз приходилось идти обратно и менять или возвращать купленное. Сдачу мать считала придирчиво и скрупулёзно, приговаривая:
— Ты ж считать совсем не умеешь, тебя объегорить — раз плюнуть!
На самом деле всё было наоборот: считала Наташа отлично, она вообще рано познакомилась с цифрами и сразу подружилась с ними на всю жизнь, и уж с чем никогда не имела проблем — так это с математикой; это сама мать была на этот счёт растяпой. Однако к чему придраться, всегда находилось: то купюра мятая и рваная, то монета затёртая и грязная, то... да мало ли что! Никчёмная же дочь растёт, бестолковая, надо учить её, а как тут без ругани? И снова вместо благодарности промывался, промывался, промывался мозг. К вечеру у Наташи просто сил не оставалось после лавирования между уроками и мамиными заданиями.
Но это было ещё ничего! Всё становилось намного хуже, если дома был папа. Нет, если на улице шёл дождь, стояла морозная зима или наоборот, слишком сильно жарило солнце, папа обычно был инертен и валялся в комнате с книжкой. Но ранняя весна, а так же поздняя осень приносили с собой его любимую погоду: холодную, ветреную, солнечную, и как правило сухую — те самые моменты, когда тёплая погода борется с холодной, и пока не определён победитель. И вот тогда папа шёл во двор, и начинался для всех какой-нибудь очередной "годовой праздник". Частенько он разбирал в сарае, выворачивая старый хлам и сортируя его на нужное и ненужное. Такие дни обычно завершались "работой Золушки": Наташе вместе с мамой приходилось разбирать по кучкам гвоздики, болтики, гаечки... всё ржавое, мерзкое, противное! И если мама, со словами: "Мне ещё ужин готовить!" — по быстрому сливалась, то Наташе уйти было нельзя.
Бывали для неё и другие задания: сортировка старых, годящихся только на дрова палок на гнилые и не очень гнилые, прополка сорняков там, где папа собрался копать огород, и стройка, стройка, стройка... Наташе иногда казалось, что вся жизнь — это только стройка. И с папой не получалось как с мамой: злостью и недовольством за то, что её через каждые пять минут дёргают, за то, что приходится то и дело бегать на холодную улицу, приходилось давиться молча, хотя и за мрачное выражение лица иногда карали. А уж о том, чтоб папа был хотя бы раз доволен такой плохой и непрофессиональной помощницей, и речи не было: просто жопорукое ничтожество какое-то ему бог послал а не дочь! И вообще эти девки... зачем они нужны? Вот если б мальчик был вместо этой... Но ведь родила же, овца такая, а кого овца ещё может родить, если ни такую же овцу?
Наташа молча давилась гневом. Она знала, что работает хорошо! Она знала, что она хорошая помощница! Она видела и понимала, что в свои десять-одиннадцать лет делает по дому больше матери. И ещё она знала, что оба её родителя в основном целыми днями страдают никому не нужной ерундой, и злилась всё сильнее. А она хорошая, она молодец! Ведь никто из её одноклассниц не стирает на всю семью, не полет всё лето в одиночку огород, не моет при заготовке впрок все банки, потому что у мамы рука в них не пролазит, не таскает в дом по два ведра воды, не поднимет даже один кирпич, не убирает от и до весь дом, параллельно присматривая за младшей сестрой. Ни одна из девочек из её класса не сумеет приготовить борщ от начала до конца или хотя бы из готового бульона, ни одна не поднимет тяжёлый мокрый пододеяльник и не повесит его на верёвку для высыхания, мало кто отличит в огороде сорняк от культурного растения и ни одна девочка, да и вряд ли кто-то из пацанов знает, сколько и каких компонентов нужно для того, чтобы замесить цементный раствор для кладки кирпичей. Это если только Васька Сидоров, одноклассник, тоже помогающий отцу на стройке и каждое лето ездящий к бабушке в деревню, смыслит в подобных вещах. Да ещё Надька, пожалуй, соображает, что следует делать в огороде, потому что у них с матерью есть дача. Ну, пожалуй, Оля понимает в уборке и готовке, потому что с тех пор, как её старшая сестра вышла замуж и уехала, ей приходится помогать маме по дому. Но вот в чём дело: её подружек и этого мальчика, новенького в их классе Ваську, почему-то сразу примкнувшего к их девчачьему кружку, Ваську, которого Наташа, с недавних пор тоже стала негласно считать своим другом, родители хвалили, с гордостью всем рассказывали про своих помощников, давали деньги на мороженое и отпускали гулять. И только она, Наташа, за свой труд получала критику, тумаки и всё новые и новые, нескончаемые задания.
Анька же безраздельно, в каждую свободную минуту и особенно на выходных стала Наташиной проблемой, и теперь даже если в присутствии мамы ей чего-нибудь требовалось, кричала не "мама", а "Ната".
Мама такому положению вещей радовалась и умилялась:
— Как Анечка тебя любит! Иди, погуляй с ней, — говорила она.
Подавив негодование, Наташа сажала Аньку в коляску и шла с ней гулять, и сначала злилась, а потом и привыкла. Тем более, тут нашлась и выгода: так хоть куда-то иногда отпускали. А уж на прогулке девчонки и Васька просто в восторге были: у Оли и Нади младших не было, а Васькин брат был младше него всего на полтора года и маленьким ему не казался. В итоге, друзья даже радовались, и кто-нибудь обязательно брал над мелкой шефство: то на велике катал, то картинки ей на дороге рисовал, то рассказывал что-нибудь. Анька, как и Наташа, росла умненькой, рано научилась разговаривать и всё понимать, и за это всем нравилась. Наташа в это время наслаждалась свободой, Анька выгуливалась, родители домой не звали и заданиями не донимали.
Единственное, что бесило всё равно — постоянное присутствие Аньки. Она уже всё понимала и после прогулки пересказывала матери, и потому ни о чём при ней нельзя было поговорить с друзьями. Приходилось как-то учиться это обходить. Хорошо, что друзья её поняли и старались в этом помочь: принести чего-нибудь, чтобы занять мелкую и отвлечь от "взрослых" разговоров.
А ещё мама очень противно звала домой, выходила на крыльцо и на весь посёлок протяжно кричала:
— Ната-а-а-ша-а-а!
Выходило у неё ну просто мерзко, как будто издевательски!
Наташа и так терпеть не могла своё имя, а уж произнесённое с такой интонацией и вовсе не переносила. Не раз она просила маму так не делать и вообще пореже произносить слово "Наташа", но мама лишь округляла глаза и спрашивала:
— Ты совсем больная? А как же мне тебя называть?
Наташа качала головой: ну всё ясно, тут конечно не поймут. А ведь могла бы говорить "Тата", — так называют Наташ иногда, она сама слышала; могла бы как бабушка Тая называть полным именем — что, трудно, что ли? Могла бы вообще использовать в общение с ней слово "дочка" вместо имени... Но разве от неё дождёшься? И снова приходилось терпеть, махнув рукой и убеждая себя, что это ерунда, что бывает и намного хуже. Ещё разозлится мать, отцу расскажет, что дочь с ней спорит, а от того всего можно ждать, — если захочет, то даже с Анькой за ворота не выпустит. И Наташа молчала: жизнь не была хорошей, и уже ясно было, что она такой больше не станет никогда, по крайней мере, пока она маленькая и живёт с родителями. Но в последнее время было тихо и относительно спокойно, и не хотелось это разрушать.
Теперь днём она училась, помогала маме в её нескончаемо-бестолково-бесполезных делах, гуляла с Анькой, и на этой прогулке хоть немного ловила позитив, общаясь с ребятами. Читать то, что нравится, ей теперь почти не давали, но, слава богу, в школьной программе по чтению, а потом и литературе, было достаточно произведений, которые были интересны, да и вообще, в школе было хорошо... Прогуливать или хлопать на уроках ушами девочке и в голову не приходило. А дома были курочки — вот их Наташа тоже полюбила, и взрослых, и цыплят, с радостью взяв заботу о птичках полностью на себя. И хотя было тех кур не так много, они все были такие разные, так отличались не только цветом перьев, но и характером, что Наташа тайно дала каждой имя, и как только выпадала свободная минутка, приходила полюбоваться на своих питомцев, угощала свежей травой, забирала снесённые яйца, но чаще просто сидела и смотрела на них... до тех пор, пока её не окликали снова, пока не приставали опять с каким-нибудь неинтересным или неприятным заданием.
Но это было всё ничего, потому что с недавних пор папа вдруг стал какой-то странно добрый и благостный, а в доме прекратились ежедневные скандалы.
***
Но как и всегда, тишина была обманчива: в Наташиной жизни так постоянно происходило, и наверное, она научилась бы это улавливать и предвидеть, если б в этом был хоть какой-то смысл. Но смысла не было: всё равно она никак не смогла бы предотвратить какую-нибудь новую напасть, придуманную для неё папой: так или иначе, это свалилось бы ей на голову. И в этот раз уж свалилось так свалилось...
...В этот вечер папа был довольный как слон, бодрый, активный, сыплющий лозунгами. Он куда-то собирался, и Наташа считала минуты — поскорей бы уж, и хоть бы у него ничего не пропало, а то вон до электрички, на которую он собирается, осталось не так долго, опоздает ещё...
Папа не опоздал, уехал, и часа три его не было. Однако поздно вечером он вернулся, ещё довольнее и веселее, чем был, когда уходил. Наташе даже никто не запретил смотреть фильм, который показывали поздно вечером. Фильм оказался интересный, и спать девочка ложилась в прекрасном настроении, наверное, в таком, в каком и должна ложиться спать десятилетняя девочка. Собственно, замечательный вечер до конца остался замечательным — сюрприз ждал утром.
Была суббота, и папа проснулся поздно, часов в десять. Наташа встала как всегда рано: она и так-то терпеть не могла валяться в постели, если уже проснулась, а тут ещё и узнала, что рано утром по субботам показывают мультики, и, конечно, уже в семь утра сидела возле телевизора. А потом она, тихо напевая, поливала в саду молодые деревья, цветы, а так же огородные грядки. На улице стояло раннее лето, пели птицы, поднималось всё выше солнце, и настроение у девочки становилось всё лучше.
Мама тоже проснулась, гремела чем-то на кухне, но дочку не звала. Наташа тихо радовалась: никаких заданий — это уже хорошо, а кормить она её и не собирается, в субботу этого спасибо, если часам к четырём дождёшься, зато, может быть, к вечеру пирог испечёт..
Пирог... девочка не просто любила выпечку и сладкое, а бредила этим всем. Однако просить купить хоть что-нибудь не смела, прекрасно зная, что услышит в ответ извечное:
— У меня нет денег.
Однако по выходным мама иногда пекла пирог из покупной смеси, и это хоть немного радовало Наташу. А вообще, вот бы дожить скорее до августа... Тогда у соседки, противной девчонки Ирки, будет день рождения, и они с мамой туда пойдут, а там уж точно будет торт... и не только торт.
Мысли о небесных кренделях прервал папа, вышедший из дома в спортивных шортах и футболке. И был он уже весьма неблагостный, совсем не такой, как накануне вечером, впрочем, он всегда был смурной и недовольный по утрам.
— Так! Ты не ела?
У Наташи мигом сердце ушло в пятки: вопрос не предвещал ничего хорошего, — о, да, она знала, чем пахнет! Помотала головой, естественно — нет.
— Тогда бегом в дом, переодеваться! — прогремел папа.
— На зарядку пойдём? — пискнула девочка.
— Не пойдём, а побежим! Быстро собирайся! — снова гавкнул он.
Давненько не было, да уж...
Наташа, не помня себя вернулась в дом, кое-как нашла спортивные штаны и футболку... Да, надо же ещё купальник надеть, без речки там не обойдётся. Вышеуказанные вещи всё никак не хотели попадаться на глаза, а спрашивать у мамы было дохлым номером, потому что у неё всегда один ответ на такое:
— Где клала, там и ищи!
Когда, наконец, она, замирая от ужаса, вышла из дома во двор, то заслужила как всегда ободряющего леща за долгие сборы и отцовского комментария:
— Господи, на кого ты похожА! Тьфу!
Вытолкав дочь за ворота папа скомандовал:
— Вперёд бегом марш!
И она побежала... побежала. Как это было много раз. И снова была зарядка, ненавистная зарядка, с кучей ругани и подзатыльников, с трудноисполнимыми упражнениями, от которых потом тряслись и несколько дней болели руки и ноги. Особенно ужасна была растяжка, — о, это просто походило на пытку, но именно на это папа и делал упор.
— Я тебя уже который год пытаюсь посадить на шпагат, ты почему до сих пор этому не научилась, дрянь? — вопил папа. Будь Наташа взрослой, наверное, могла бы понять, что когда делаешь упражнение от случая к случаю без малейшего желания его делать, то ничего и не может получиться, но папа, хотя и был взрослым, понять такое был либо не способен, либо просто не собирался ничего понимать. Он решил посадить дочь на шпагат, она обязана сесть, чего тут может быть не понятно?
Да и в целом, если что-нибудь получалось у Наташи на папин взгляд не так, он трепал её как куклу, швырял на землю, заставлял делать снова и снова, орал, топал ногами, ругая за бестолковость и неумение... В лучшем случае, читал занудные долгие лекции, от которых хотелось зевать, но под конец всего успокоился, и часа через два они вернулись домой.
Ничего необычного для девочки в это утро не произошло, и она тихо радовалась, что осталась относительно цела. Вымыв ноги под ледяной водой у уличной колонки, она наконец-то добралась до стола. Естественно, дальше её ждали привычные побегушки, но она не переживала: зато вечером придут друзья, и она, попросив разрешения погулять с Анькой, выйдет к ним и будет гулять, играть общаться... Как будто она нормальная девочка, и у неё всё как у всех.
Однако на этот раз всё пошло не по плану, ой, не по плану! Только Наташа пришла с Анькой домой и сдала сестру с рук на руки маме, как папа небрежно бросил:
— Собирайся.
— Куда? — опешила девочка, хотя, кажется, снова понимала...
И поняла правильно: папа снова выгнал её за ворота и погнал в лес, а всё, что происходило утром, повторилось: пробежка, упражнения, плавание, ругань, подзатыльники, усилившаяся боль во всех мышцах.
Когда еле живая после такого тяжёлого дня, Наташа без аппетита ковыряла в тарелке жареную картошку, папа, снова ставший к вечеру довольным как слон, вдруг проговорил:
— Скажи, что согласна.
Обращался он к Наташе, и она, зная что ждать от папы можно чего угодно, естественно, соглашаться не хотела, однако и понимала уже, что на самом деле никто её и не спрашивает, и от согласия или несогласия сейчас ничего не зависит.
— Ну согласна, — обречённо уронила она.
— Значит, будешь ходить со мной в спортзал на тренировки! — радостно припечатал папа.
Наташа только плечами пожала. Скрыть мрачное выражение лица не удалось, но хотя бы не разревелась — уже хорошо. Папа по счастью не заметил, что дочь не в восторге от его блестящей идеи.
Она знала этот спортзал — он один был в их посёлке, и она там уже бывала, пыталась заниматься дзю-до, да не преуспела: ну невозможно это — успешно заниматься нелюбимым делом, да и попала она туда почти так же, как попадёт снова — обманом, папиными обещаниями, что ей понравится и т.д и т.п.
От девчонки Юльки, живущей через четыре дома и когда-то ходившей в тот же зал вместе с ней, Наташа знала, что сейчас там новый тренер, да и вид спорта другой — тхэквондо, что есть молодёжная группа в дневное время и группа для взрослых, приводящих иногда с собой детей, — в вечернее. Однако, разумеется, Наташа туда не хотела: спорт — это было не её! Она занималась им исключительно по принуждению, не могла любить, да и в целом считала, что никакого удовольствия в задирании ног, наклонах, растяжках и тому подобном быть не может. Может быть, есть польза, да только не видеть бы этого всё равно! Но да, никто её не спрашивал, никто... И с этого дня было решено: она будет туда ходить, и, наверное, это хорошо, потому что там хотя бы не будет ежеминутно бита за то, что всё делает не так.
— Я из тебя сделаю великую спортсменку! — мечтательно изрёк папа. И Наташе, наверное, следовало бы в тот же момент бежать или на месте умереть от разрыва сердца, но она слишком устала сегодня.
_________________________________________________________________________________
Начало
_________________________________________________________________________________
Буду признательна за неравнодушие, лайк и подписку!