ОСТОРОЖНО: ЖЕСТЬ!
Маму выписали из больницы лишь через две с лишним недели: оказалось, аппендицит у неё был гнойный, вырезать его успели едва ли ни в последний момент, и всё могло совсем плохо закончится, — это всё рассказал Наташе дедушка.
Кстати говоря, дедушку Наташа не видела на тот момент пару лет, стала понемногу о нём забывать, и вдруг он откуда-то снова появился в их жизни. Да-да, сразу после зимы, проведённой в дедушкиной квартире, папа, разобидившийся на тестя за то, что он есть на свете, запретил жене и дочери общаться с ним под страхом смерти, не разрешил показывать деду новорожденную внучку, а за слово "дедушка", произнесённое вслух при папе, в продолжение всего этого времени можно было запросто схватить затрещину.
Интересен был вот какой момент: Наташа не знала и так никогда и не узнала, как взрослые люди это всё допустили. Ведь дом по документам принадлежал дедушке до самой его смерти, отец был там даже не прописан — и такое? Намного проще было бы выгнать из дома тирана и садиста, отравлявшего всем жизнь, но тут уже ощущалась мамина рука: ни за что и никогда не смогла бы она отказаться от обожаемого муженька, в ущерб детям, в ущерб родителям, в ущерб чему угодно. Она готова была стерпеть всё, лишь бы драгоценный Серёженька никуда не ушёл. На фоне этого Серёженька и творил, что хотел, в частности, сумел сделать так, чтобы никакой ненужный никому старый пердун не мозолил ему глаза. Годы спустя Наташа пришла к выводу, что милая мамочка очень просила своего отца не вмешиваться в её жизнь, и тот желанию единственной дочери уступил.
Да только вот на тот момент "ненужный никому старый пердун", вдруг невероятно пригодился: он и готовить умел, и в больницу к дочери ездил, и с Анькой сидел, и в целом, во многом заменял отсутствующую на вверенном семейном посту маму. Чего уж там и как было, Наташе тоже никто не сообщил, да вот только через неделю после того, как маму забрали в больницу, после того, как набита была куча шишек на её несчастной девчоночьей башке, приехал дедушка. А дедушка — это сила, с его появлением выходило немного вздохнуть с облегчением.
Надо сказать, за неделю Наташа научилась многому, хотя и без жёстких мер не обошлось: когда дочь чего-то не знала или не умела как взрослая, папа как правило прописывал ей леща, если было мало и не понятно, добавлял — швырял её о стену, и вот тогда она точно тут же всему училась. К примеру, оказалось, что газ зажигать от спички не так уж сложно: если после восьми подзатыльников не хочется девятого, научишься! Да и когда тебя за волосы выволакивают ночью из кровати за то, что загустела и не желает лезть в бутылку детская каша — это больно и неприятно, и уж конечно ты мигом проснёшься и сваришь новую, да такую, чтоб не густела больше.
Хуже всего дело обстояло со стиркой: от того, что в доме было холодно и с отъезда мамы вообще больше не топилось, Анька писалась едва ли ни каждые пять минут, и очень скоро ни одних сухих штанов у неё не осталось. Стирать Наташа уже умела, это не являлось проблемой — проблема была в том, чтобы высушить постиранное. Весна стояла сырая, моросило постоянно, солнце не показывалось, и ничего не желало сохнуть. Однако и тут помог папин замечательный метод: увидев, что младшая дочь ходит в платьице, но без штаников, он громовым голосом задал вопрос старшей:
— Почему?!
— Все штаны закончились... — замирая от ужаса, пролепетала Наташа.
— А почему не постирала? — зверея, прошипел папа.
— Я постирала, ничего не высохло...
Дальше помнилось плохо: только стены и пол мелькали перед глазами, всё кружилось и куда-то летело. Только вот, как ни странно, боли почти не было, хотя из рассечённой губы и сочилась кровь... И надо же: после такой терапии снова всё нашлось и получилось! Уже через три минуты в шкафу, в маминой полке обнаружилась целая охапка новых, с этикетками, детских колготок, разноцветных, красивых, не рваных. Аньке они оказались совсем немного велики, зато малышка согрелась и долго потом не писалась. И даже бог сжалился: на улице вдруг выглянуло солнце и светило до вечера, а так как стоял самый конец мая, жарища грянула невероятная, и, конечно, с горем пополам выстиранные, детские штаны высохли в момент.
Наташа училась всему быстро и с первого раза: на второй у неё частенько не было времени, да и мало ли, что могло с ней произойти за то, что чего-то не сразу поняла.
Загустела каша? Получи, сама виновата! А нефига было столько манки сыпать, ты же подумала о том, что слишком много! Так тебе и надо, будешь в следующий раз думать! Не умеешь зажигать спичку от себя, как учил папа? А зачем при нём чиркать взялась, трудно было подождать, пока он уйдёт? Получи снова. Сырая картошка в супе оказалась? Ну а пробовать, сварилась или нет, тебя не учили? Ах, до верха большой кастрюли трудно дотянуться? Ну а на табуретку залезть не додумалась, мозгов не хватило? Получила и не смей себя жалеть, порадуйся лучше тому, что тарелку на голову не надели, и жри теперь эту картошку молча! А про мокрые Анькины штаны вообще молчи, правильно тебя отец отметелил: выжимать надо было лучше! Тебе ещё мать сто раз говорила: выжимать надо лучше! Ах, трудно, и уже мозоли на руках? А кому в жизни вообще легко? Не нашла папину кофту? Ну так дура, что ещё сказать? Надо было запоминать, куда он её положил! За то и получила ты, что овца бестолковая и что без памяти.
Да, вот так она училась. И нещадно кляла себя за неудачи. Вскоре даже признала: да она самой бы себе подзатыльники давала за такие тупые ошибки в элементарных вещах! И получалось же, получалось всё, самобичевание помогало ещё лучше, чем папины тумаки! Почти всё стало получаться. Совсем скоро, думалось ей, она сумеет всё-всё, как взрослая, лучше, чем мама, и папа никогда больше не будет её бить, потому что бить станет не за что.
С появлением дедушки стало проще и легче, но Наташа теперь не спешила расслабляться, к тому же, дедушка приезжал только на день, а к вечеру уезжал к себе, — папа ведь и не стерпел бы ничего другого. И Наташа стала ловить себя на мысли: а ей не надо помогать, она всё умеет и так. Ей не тяжело таскать воду, не трудно сварить щи, не напряжно одним глазом делать уроки, другим смотреть за Анькой, — она даже параллельно ещё пару-тройку дел сделать успевает. А при дедушке совсем легко, и даже как будто и не нужно больше ничего. Вот он привёз ей специальную зажигалку для розжига газовых конфорок, но зачем она ей теперь? Она и спичками пользоваться научилась.
— Маму завтра выписывают, — сообщил дедушка, а Наташа, занятая мытьём посуды, даже ответила не сразу.
Выписывают... ну и что? Что ей с того? Она теперь всё умеет, знает, где что лежит и справится практически с чем угодно... Зачем ей теперь мама? От мамы будет больше вреда, чем пользы: без неё тише, папа вечерами совсем не орёт, и даже иногда отпускает Наташу гулять с подружками. Стыдно сказать: она совсем не соскучилась. Совсем. Совершенно... Что она не любит маму, она знает давно, а вот сейчас просто поняла: ей до этого человека совсем нет дела.
— Слышишь, Наташ: маму выписывают! — думая, что шум воды мешает внучке расслышать сказанное, погромче повторил дедушка.
— Хорошо, — только лишь и сумела ответить она.
Пришедшее в голову было страшно, но делало... свободнее.
А мама на следующий день своим поведением только укрепила Наташу в её новом представлении о жизни: она не нужна. Так же, как Наташа не нужна маме. Они даже не поздоровались, не кивнули друг другу, — Наташа к матери вообще не подошла, скрылась в дальнем углу двора и принялась за огородные сорняки, рвала их и бросала курам. И рвала бы хоть до вечера, но её позвали обедать... Обедать... Надо же, сегодня даже готовить не пришлось!
На обед наконец-то было вкусное: окрошка, куриные котлеты, которые вчера жарил дедушка, картошка-пюре, салат из свежих овощей с варёным яйцом. Ещё и оладьи к чаю нашлись, — соседка баба Таня угостила утром. А на улице было тепло, ярко светило солнце, на лугу возле дома после дождей буйно распускались цветы — наступило лето, чего ж ещё ждать от него! Курица Белка уселась высиживать цыплят, пока мамы не было, и по Наташиным подсчётам, ей оставалось сидеть одиннадцать дней... И всё в мире налаживалось. Не могло наладиться только одно: того, кого больше не считаешь близким, нельзя было обратно признать таковым.
Взрослые оживлённо беседовали за столом. Маленькая Аня сидела на коленях у дедушки и сама, хотя и весьма неаккуратно, ложкой ела картошку и поломанную для неё на кусочки котлету... Папа улыбался, и мама тоже, и дедушка... А Наташа молча озиралась, понимая, что кусок не лезет в горло. Пойти бы сейчас снова в огород и полоть, полоть, полоть... И бросать бы курам траву, и смотреть, как они её клюют, думать о Белке и будущих цыплятах... Можно даже стиркой заняться, но нечего стирать: всё давно лежит в шкафу, чистое и сухое. Посуду помыть? Рано, ещё не доели... Нет, нужно сидеть здесь, сидеть и чувствовать себя выжившей после катастрофы. Выжившей... но всё потерявшей.
— Поедешь к деду сейчас? — радостно спросил Наташу папа.
Она вдруг задумалась.
Уехать... уехать в квартиру к дедушке. Там ничего не надо будет делать, совсем ничего. Ничего не делать и не ждать подзатыльника. Дедушка приготовит еду, сам помоет после ужина всю посуду, застелит ей постель, — ложись и отдыхай!.. Там можно вымыться в ванне, основательно, начисто, как она давно не мылась! Там можно будет весь день читать или пойти во двор, — вдруг кто из старых знакомых её помнит! И дедушка наверняка купит ей мороженое или конфет! Там хорошо... Но она этого почему-то не хочет.
— А кто будет маме помогать? — с опаской спросила Наташа.
— А чего помогать? Я теперь сама! — засмеялась мама, пытаясь встретиться с Наташей взглядом, и стало ещё хуже на душе, захотелось реветь.
Да уж, а она не нужна больше! Совсем не нужна. Ну и ей тут никто больше не нужен! Особенно мама. И чего приехала, лежала бы и дальше в своей больнице!
— Поехали, Наташ, ты давно у меня не была, — улыбнулся дедушка, и Наташа кивнула, как вчера при известии о возвращении мамы: машинально, автоматически. Она даже сказала то же самое:
— Хорошо.
Жизнь снова поднимала ей планку, снова задирала на недосягаемую высоту. Раньше она просто боялась папиного гнева и радовалась тому, что её не будут сегодня бить, а теперь этого вдруг стало недостаточно: теперь хотелось уважения. И быть кому-то нужной. И чтоб кто-то был нужен тебе самой... Или хотя бы иллюзии этого всего.
_________________________________________________________________________________
Начало
_________________________________________________________________________________
Буду признательна за неравнодушие, лайк и подписку!