Чтобы понять всю сущность личности Эдуарда Боякова, снявшего, пожалуй, самый значимый для современной России фильм по одноименной шедевральной поэме Никола Мельникова, достаточно упомянуть мою последнюю встречу с ним.
Сидя в московском ресторане рядом с его Новым Театром, сделанным с помощью Игоря Кудряшкина, того же скромного благотворителя, благодаря которому был сделан и фильм, и разговаривая о насущном для нас обоих, я был вдруг поражен: в самый, казалось-бы прозаический момент нашей беседы, Эдуард вдруг как-то притих, достал телефон, позвонил своему ассистенту и сказал: «Егор, зайдите пожалуйста в наш книжный магазин и принесите для Левана книгу Иеромонаха Софрония, «Старец Силуан.» Потом он обернулся ко мне и почти шепотом сказал: «это, пожалуй, самая главная для России сейчас книга и я с нетерпением буду ждать твоей рецензии на нее.»
В этом весь феномен личности Боякова. В обычном быту, ни на секунду не прерываясь, жить Русью и пронизывать ее культурой все свое бытие. Книга Иеромонаха Софрония действительно потрясает и для всякого кто ищет Духа Святого является величайшим утешением, но здесь не об этом.
Фильм невозможно переоценить по своей значимости в контексте Русского Хроноса.
Он вышел аккурат в разгар самой великой и трагической войны с времен Великой Отечественной и нельзя представить более своевременного и врачующего душу ответа на вызов этого самого Русского Хроноса.
В эпоху оспаривания всего, самой эпистемы мышления, в эпоху, когда ведется первая декларированная война с содомом, где трагически гибнут сотни тысяч русских и украинцев, когда весь мир, задавленный монополией, притихнув и затаив дыхание с напряжением следит за тем кто победит, в эпоху, когда до мозга костей грузину, невозможно с нравственной точки зрения не то чтобы занимать сторону в этой братоубийственной войне, но даже говорить по-русски, и остается лишь молиться о скорейшем мире, самым главным вопросом является вопрос культурной независимости восставшей против диктата монополии стороны. И здесь выгорело все: и язык, и идея, и форма. Где найти точки опоры в такой пустыне, где вызволить из небытия возрождение культурного кода?
Пару лет назад, доведенный до крайней формы напряжения в следствие гонений со стороны либерал-троцкист-фашистов, Бояков, ставший мишенью всех оккультистов культуры за свое назначение худруком МХАТ имени Горького, в преддверии сьемок был госпитализирован с тяжелым диагнозом сердечной болезни и срочно прооперирован открытой операцией на сердце.
Выживаемость была под вопросом, напряженная работа по сьемкам фильма просто исключалась, но он выжил и потом к ужасу друзей сразу поехал с труппой снимать фильм в условиях нечеловеческого напряжения и дискомфорта.
Тогда никто не знал о войне, которая совпадет с выходом фильма, тогда мы не знали, что вслед за Эдуардом, в результате видимо тоже покушения, буду помирать и я. И когда борясь со смертью я начал переводить всего для нескольких друзей на русский мой «Дневник Немощного,» Эдуард, был в числе его немногих адресатов. Но честно говоря, я не ожидал не только своего полного выздоровления, но и той потрясающей радости, полной надежды, которую принес «Русский Крест.»
Начнем с главного и скажем что в фильме, сознательно, или бессознательно, ребром поставлен краеугольный вопрос о выживании нации. Не только русской, но и любой.
В эпоху урбанистического матриархата, где на инфернальный вой утробы вавилонской блудницы, как кипплинговкие банделоги на гипнотический зов Каа, стекаются миллиарды людей, опустошая свои земли и переселяясь в бетонные джунгли, где они растекаются на все три политические теории модерна, без конца воюя друг с другом и сами с собой, где миф прогресса вездесущ и где приношение детей и их обрубков в жертву Молоху суть повседневность, восстание руралистического патриархата, через покаяние и причастие, через возвращение блудного сына, через восстановление разрушенного храма, и есть единственная надежда одноэтажной России, Грузии, Украины, Америки, Франции и всех кто за жизнь против культуры смерти.
Поэтому гениально охваченные фабулой поэмы урбаноцентричная Клава с ее хахалем, руралоцентричный Иван с его змием, архетипический наймит левиафана в виде комичного председателя, простой люд, и красавица уборщица, видящая в Иване недостающего ей мужика, и раскаявшиеся у гроба Ивана дочери с совестливым зятем, и старик отшельник, и лица священников, слушающих исповедь, все сложилось в безупречную мозаику образа возрождения Руси, или любой страны лелеющей свои корни.
Катарсис через боль, невозможное у человецы ставшее возможным у Господа, триумф Духа над материей, благость послушания и целительность долготерпения, неизбежность реванша зла от рук безродных и неотвратимость их наказания, фантастическая эстетика музыки и ритмов фильма, утонченное мастерство операторской работы, пронзительные решения идущих на мосту призраков привидений предков, сгибающих иллюзорную линейность Хроноса в суровую реальность его цикличности, все подводит мыслящего зрителя к главному прорыву фильма – к его языку.
Как ленивый поэт скажу – нужно обладать недюжинной храбростью, чтобы при наличии всего вышеуказанного поставить на кон все произведение в безоглядном риске использовать саму поэму в качестве его либретто.
Это вам не красавицу Оливию Хасси заставить читать Шекспира в костюме современного фильма, это даже не жанр мюзикла, вмещающий в себе Яна Гиллана в Вэберовском “Jesus Christ Superstar,“ или Софико Чиаурели поющую голосом Нани Брегвадзе в «Мелодиях Верийского Квартала». Это будни тракториста Ивана 90-х, описанные с пушкинской легкостью Николаем Мельниковым.
Довольно о формах и смыслах, скажем о Духе. Плачущие зрители (я был на трех просмотрах и прослезился все три раза и не насмотрелся,) в беседах после фильма порывающиеся что-то сделать для фильма, говорящие «это должен посмотреть каждый,» притихшие в задумчивости люди всех возрастов и классов, восполнение ноющего вакуума современного кино, все это суть великое благо Утешителя, параклета, которое автору было дано стяжать.
Полагаю, после такого, главным вызовом для Боякова будет духовная брань со злом, которое опять будет мстить. И да поможет ему в этой брани тот самый Единственный, кто вдохновил и направил десницу мастера.
Если есть целебное воздействие искусства, так это то и есть, если хоть один зритель, в любой своей стране, который после просмотра «Русского Креста» сделает шаг в сторону возрождения своей брошенной родины, значит Эдуард Бояков не зря жил и Игорь Кудряшкин не зря работал, если хоть один читатель данного отклика захочет посмотреть фильм, значит и я не зря сидел в своей московской квартире и писал его в День Победы.
