Вот правду говорят - никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. В отличие от Клавдии Ильиничны, мой неожиданный сосед оказался просто кладезем полезной информации. Одна беда - домовые не слишком разговорчивы. На большинство моих вопросов он отделывался лаконичным «да» или «нет», поэтому приходилось формулировать вопросы таким образом, чтобы в ответ можно было получить более развёрнутые сведения.
Представился домовой Нефёдом. Он не был бездомным, как я думала поначалу. «Бездомные домовые быстро мрут, а я туточки старожил», - не без гордости сообщил мне маленький старичок. Жило это чудо, как выяснилось, у Никулиных. Точнее, у Оленевых. И что самое важное - этот домовой появился в Лесном, когда никакого Лесного здесь ещё и в помине не было. Нефёд знал не только мою наследодательницу Марфу, но и все поколения её живших в этом лесу предков. Он поселился здесь вместе с первым лесником, когда в охотничьих угодьях построили самый-самый первый егерский домик. «Он позвал - я пошёл», - коротко и просто.
Остапа с Фёклой Нефёд тоже знал и характеризовал их как людей добрых, к дурным поступкам не склонных. Сын их Мишаня положительной характеристики не удостоился. «Пустоголовый он был, смазливый, и по девкам шастать любил сверх меры», - вот и весь отзыв. По мнению Нефёда, никакой любви у Михаила к молодой барыне Полине и в помине не было - сын лесника с ней «по кустам тискался» исключительно ради того, чтобы потешить своё самолюбие. Он ведь никто был, крепостной, а она - барыня.
Та часть сказки, в которой барин Мухин в гневе свою жену придушил, а потом её полюбовника кнутом до смерти запорол, тоже нашла своё подтверждение, вот только не отдавал он свою дочь Оленевым. Девочку старики в лесу нашли. И не в корзинке, а просто в одеяльце завёрнутую. И никакого подтверждения тому, что девочка эта Мухину дочкой родной приходилась, не было. «Крепостные промеж собой судачили, что не разродилась Полинка», - выдал новую версию давних событий Нефёд. А дальше всё как в сказке - старики вырастили девочку как родную, барин в ней свою кровь узнал, домой дочурку забрать хотел, но его волки загрызли, которых в этих лесах отродясь не водилось. И про то, что Дарёна сына родила неизвестно от кого, домовой тоже всё подтвердил. От этого сына род Оленевых и пошёл дальше. И другие дети у Дарёны были, но они Лапины по отцу.
Получалось всё то же самое, что мне рассказывала Клавдия Ильинична, но с небольшими уточнениями. Важными уточнениями. Если Дарёна не Мухина и не Оленева по крови, тогда откуда взялась эта фамильная ненависть?
Сложно собирать информацию в единое целое, когда твой собеседник полноценные фразы произносит не чаще, чем одну на сотню «да» и «нет». А ещё меня часам к семи утра начало настойчиво клонить в сон.
- Спи. А я тебе всё покажу, что знаю. Во сне покажу, - предложил домовой.
Если домовые существуют и даже едят бутерброды с колбасой, то почему бы им не показывать людям что-либо через сны? В моём положении оставалось либо признать, что я окончательно спятила, либо смириться уже с тем, что я - ведьма. Я выбрала второе, потому что обладать необычными способностями и жить в сказке куда приятнее, чем иметь стремительно прогрессирующий сдвиг по фазе. Завела будильник на девять часов в надежде, что Карпунину не приспичит ехать в город раньше, завалилась на растерзанную постель прямо в ворох перьев и почти мгновенно отключилась. Почти мгновенно. Я слышала, как на кровать запрыгнула кошка - подобралась поближе к моей голове, свернулась калачиком под шеей и начала убаюкивающе мурчать.
* * *
Всё не так. Всё шиворот-навыворот. Меня всегда поражало то, что время во сне течёт совсем не так, как в реальности. Я поспала меньше двух часов, проснулась по будильнику и даже умудрилась выспаться. За это время в моём сознании пролетели столетия. Я видела Остапа и Фёклу. Видела их сына Михаила. Слышала, как мать ругает своего непутёвого отпрыска за то, что он за каждой юбкой волочится. Видела Дарёну и все последующие поколения Оленевых, живших сначала в маленьком егерском домике, а позже - в том доме, где теперь живёт Клавдия Ильинична. Кругозор домовых ограничен теми стенами, в окружении которых они обитают, а мир за пределами дома виден только через окна, но барина Мухина и его молодую жену Полину я тоже видела - сразу после их свадьбы, когда Мухин решил устроить большую охоту. А потом события понеслись одно за другим, менялись поколения, устои, нравы, но всё же в череде рождений и смертей мне удалось уловить то, что хотел показать Нефёд.
Остап и Фёкла жили, как говорится, в любви и согласии. Они любили друг друга и сына, но после смерти Мишани и появления в их доме Дарёны всё круто переменилось. Девочку в дом принёс Остап - нашёл младенца в сугробе на болотах, по которым даже зимой ходить было опасно, потому что трясина никогда не замерзала. Остап рассказал, что услышал детский плач, который доносился из самого гиблого в этих лесах места. «Ни людских следов окрест, ни звериных», - сказал он. И это было первым несоответствием - новорожденная девочка не могла быть дочкой Полины, потому что в лес её кто-то вывез зимой, а полюбовники погибли ещё летом.
С того дня, как в домике лесника появилась Дарёна, между Остапом и Фёклой будто чёрная кошка пробежала. Лесник говорил, что это Бог послал им дитя взамен непутёвого сына, а Фёкла девочку недолюбливала и боялась. Отродьем бесовским называла. По этому поводу супруги часто ссорились, а домовой Нефёд из-за размолвки между ними переживал больше, чем кто бы то ни было. Домовым нужен мир в доме, тепло, уют, счастье, благополучие, а этого всего как-то разом просто не стало.
Дарёна Нефёда не только могла видеть с самого раннего детства, но и разговаривала с ним, и играла. А как подрастать начала и в лес сама ходить - интерес этот на нет сошёл. Другой она стала -дикой, своенравной, злой. Со стариками по малейшему пустяку цапалась. А однажды, совсем ещё девчонкой, разбушевалась из-за того, что барину поохотиться на лис вздумалось. Остап пытался её вразумить и объяснял, что лес барский, и никто не может отнять у Мухина его право охотиться, а Дарёна ему в ответ: «Мой это лес! Мой!», и слушать никаких объяснений не захотела. Несколькими днями позже лесник ругал её за то, что она к Мухину права качать ходила. А потом и сам Мухин заявился - дочкой Дарёнку называл, домой её звал. Она смотрела на него холодно и улыбалась хитро. Они и правда были очень похожи - разрез глаз, линия губ, цвет волос. Ушли оба, а вернулась Дарёна одна и сообщила старикам, что барина волки порвали.
По всему выходило, что девочка эта и правда Мухину дочерью приходилась, только матерью её была не Полина. И как ребёнок в лес попал, для Нефёда тоже оставалось тайной. Ну и от меня, соответственно, эта правда осталась сокрытой.
А дальше в этом сне любви не было нисколько. Ссоры, скандалы. Фёкла сетовала, что их воспитанницу люди сторонятся и ведьмой называют. Мол, видели грибники, как она под кустом со зверем диким непотребностями всякими занималась, а Дарёна только смеялась старушке в лицо. Поп приезжал по просьбе Фёклы бесов из девушки гонять, но Дарёна его так напугала речами богохульными и обещаниями мук нечеловеческих, что он свернул свою бурную бесогонную деятельность и убрался восвояси ни с чем. А следующей весной сын у неё родился - светленький, тихий, не плакал почти совсем. Тихоном она его и назвала.
Не любила Дарёна сына. И других своих детей не любила, и мужа тоже. Придиралась ко всем из-за мелочей - туда, мол, в моём лесу не ходи, там ягод не рви, там мох не топчи. А усадьба к северу от урочища сыну прежнего барина по наследству перешла - хилому юноше, у которого интерес не к развлечениям вроде охоты был, а к наукам и богословию. Он в домик лесничего всего один раз заходил - уже после того, как Дарёна замуж вышла. Мол, ехал мимо, захотелось сестру проведать. А она ему: «Ну коль сестра, так и относись по-братски. Для пропитания и по ту сторону реки можно дичь бить да на кабанов охотиться, а мой лес не трожь. И по земле моей пореже ходи, ежели не хочешь судьбу отца повторить». А на вопрос, о какой земле речь идёт, Дарёна ответила: «Вся, какую река обнимает, как дитя родное».
С тех пор на протяжении нескольких следующих десятилетий в урочище, которое позже Лесным назвали, охоты не было. По грибы и ягоды люди ходили, но Дарёна их присутствие будто нутром чуяла - сдвинет брови, сожмёт кулаки и уходит из дома в лес, чтобы незваных гостей прогнать. Муж её побаивался, дети сторонились. Тихон только следом как тень ходил - куда она, туда и он. Со временем другие детишки разлетелись из родительского гнезда кто куда, а этот так при мамке и остался. Вроде бы и ладный, и складный, но как телёнок, правда. А потом муж Дарёны пропал куда-то. Просто ушёл и не вернулся. Она и не расстроилась даже по этому поводу, потому что Тихона сразу же новым лесничим Мухин назначил.
Тут в воспоминаниях домового Нефёда ещё один важный для меня разговор был.
«Жена тебе нужна, сынок. Детки нужны. Любую бери - хромую, хворую. болезную. Лес ей силу даст, исцелит и от всех недугов избавит. Бусы мои возьми. Подари той, кто тебе приглянется. Ежели судьба вам быть вместе, то подарок этот сам ей на шею ляжет. Сила в этих бусах колдовская, она нужного тебе человека подскажет».
Это были те самые красные бусы, которые Батон из могилы Марфы выкопал. Не такие же, а те же. Не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность, но стоило только увидеть ровный ряд крупных деревянных шариков, как я сразу же поняла - они это.
Вскоре Тихон привёл невесту - кругленькую, розовощёкую девушку с красивым именем Серафима. Всё в ней хорошо было, за малым исключением - с головой не всё в порядке. Сядет Сима, уставится в одну точку, осклабится в жуткой улыбке и смеётся чему-то непонятному. Но так было недолго - лес её и правда исцелил. Дарёна будила невестку ещё до рассвета и уводила в лес, а возвращались обе с первыми лучами солнца. А потом ведьма слегла. Ей и лет-то было тогда не больше пятидесяти, и причин видимых для болезни не наблюдалось - она просто однажды не смогла подняться с широкой лавки, на которой спала.
«Силу свою тебе, Серафима, отдаю. Всё отдаю - веру и знания. Не для тебя это. Ты теперь лесу этому принадлежишь, а он - тебе. Храни его. Береги. Ты сына носишь, знаю. Первенец твой тоже не тебе даден. Не уйдёт он за реку никогда. Не сможет. Другие дети смогут, а он всегда при тебе будет. Как помру я, в землю меня не кладите. На болото снесите - туда, где самое топкое место. А как первенец твой возмужает, вели ему жену для себя не под боком искать, а поодаль. Лес этот не каждую примет. Бусы мои сыну своему дай - они помогут. И когда твой срок выйдет, как мой уже вышел, девке той пришлой всё отдай, что я тебе отдаю. И накажи, чтобы это дальше так и переходило, иначе боль земли лесной детям вашим и внукам болью отзываться начнёт».
Дарёна умерла, Тихон её на болото отнёс, и у жены его Серафимы после этого характер неожиданно испортился. На мужа она смотреть преданно перестала, ссориться с ним начала по любой мелочи и постоянно твердила: «Мой это лес!» - будто бзик Дарёнин на этой почве ей вместе с магическим наследством передался. Способности появились необычные, к болотам любовь безграничная. Родила Сима сына, вырастила, воспитала - такого же телёнка безотказного, каким Тихон был. И дальше из поколения в поколение одно и то же по стандартному уже сценарию: муж ведьмы помирает раньше срока по разным причинам, ведьма сына за невестой пришлой отправляет, а как у невестки пузо расти начинает, так у ведьмы здоровье портится. Невестке - наследство и странный предсмертный наказ. Сыну - заведомо короткую жизнь. И могила в трясине, а не на кладбище - без отпевания, без долгих проводов и без поминок.
Система сломалась на Марфе. К этому времени успели сгнить и первый егерский домик, и следующий, и рядом с новым ещё два дома появились - кто-то из детей в каком-то поколении в лесу остаться захотел, у родни под боком, а потом владельцы менялись. Домового Нефёда ведьмы из дома в дом с собой переводили - звали, приглашали. Он и шёл - не дичать же на пустырях, крапивой заросших. Глазами Нефёда я и увидела, как Марфа мужа своего первого грибами отравила - уже после того, как наследство сверхъестественное от его матери приняла. И ребёнка раньше срока скинула намеренно, а не случайно.
Во всём виновата любовь. Последний раз Нефёд видел и ощущал в доме Оленевых это прекрасное чувство ещё при живых Остапе и Фёкле, а после них любви не было. И Марфе она была не положена. Не будь Лесное хутором на три дома - не было бы соседа, и Марфа не имела бы возможности постоянно сравнивать между собой мужа безвольного и другого мужчину, с характером. Другой ей нравился больше. Очень сильно нравился, вот только женатым он был, в жене своей души не чаял, и детишек двое у него по двору бегало. И так Марфе заполучить этого мужчину захотелось, что она от собственной семьи избавилась, соседа приворожила, а потом и его жену с детьми вместе в болота на вечный покой отправила.
Было горе. Была свадьба. Была любовь. И сын был первенец, но не от того мужчины, какого лес дал. Не Оленев Илья родился, а Никулин. Болеть земля лесная начала, страдать, и боль эта Марфе стократ отзывалась - другие дети у неё больные рождались, ни один до трёх лет не дожил. А Илью она сама от себя прогнала - учиться отправила. Побоялась, что и его тоже наказание за её своеволие настигнет. И с мужем ей жилось не сахарно - не любил он её, а бросить не мог из-за приворота. Пил много.
Клавдия родилась в тысяча девятьсот двенадцатом году - слабенькая совсем. Приехал Илья мать проведать и пожаловался - жена рыдает в голос, дитё помирает, покоя в доме нет, хоть вешайся. Марфа внучку к себе и забрала - лес, мол, её исцелит, и всё будет хорошо. Ночами не спала - носила девочку куда-то на болота. Исцелиться-то Клавдия исцелилась, только вот родителям её вернуть не получилось - не захотел лес этого ребёнка отдавать. Как раньше мужики Оленевы всю жизнь в лесах этих жили и уйти не могли, так и маленькую Клаву болота при себе оставить решили.
«Не тебе это наказание, девочка, а мне», - позже объясняла Марфа внучке. Всё Клавдии рассказывала - и про нежить лесную и домашнюю, и про дар свой колдовской, и про порядок наследования, ею нарушенный. И про то, что земля, какую река обнимает, как дитя родное, барином Мухиным почти три столетия назад была ведьме лесной отдана за услугу какую-то, но никто не знает, за какую именно. А лес тем временем менялся, как и мир вокруг. Муж Марфы в революционеры подался, ушёл и не вернулся. Гражданская война, потом вторая мировая - люди приходили и уходили, рубили деревья, вытаптывали травы, охотились. Марфа от этого болела сильно - то сердце прихватит, то суставы крутит, то голова раскалывается. Время передавать наследие уж минуло давно, а некому передать-то. Первенца нет, никто жену пришлую не приведёт. Клавдия мужа привела, а что толку-то? Не прижился он в лесу. И Борис бесполезным родился - не было в нём ничего такого, что помогло бы ведьме ошибку исправить.
«Вышел мне срок, милая. Не знаю, как оно дальше будет, но лес храни в меру своих сил. Мухиных гони отсюда метлой поганой, нечего им на чужой земле делать. Я помогать тебе и с того света буду, не брошу. О бедах и напастях предупрежу. Как встретишь в лесу этом Марфу какую - знай, что от меня это. Лес сам её нужными тропами поведёт, ты не мешай только. На кладбище меня схорони, не в болоте. И бусы мои красные в гроб положи. Я тому их отдам, в ком дар особый будет. Авось найдётся для леса нашего новая хранительница, и всё по своим местам встанет. И мне покой, и тебе тоже. Пришлая она должна быть, запомни. Особенная».
После смерти Марфы Клавдия одна осталась. Борис к тому времени уже с отцом жил и в школе учился. Хутор до деревни разросся. Были у Клавдии мужчины, но никто из них надолго не задержался - ей одной жить нравилось. Тайной о ведьмовском наследии она ни с кем не делилась - сыну только рассказала. В лесу подолгу пропадала, иногда даже ночевать домой не возвращалась. Старилась потихоньку. Всё весточек от бабки ждала и наследницу - не верила, что от одной ошибки человеческой такая сила на нет сойти может.
Борис детей к бабке в Лесное редко привозил - чаще сам наведывался. И жену его домовой Нефёд тоже никогда не видел. Внуки Клавдии уж большенькие были, когда невестка инфекцию какую-то особенно заразную подхватила и мужа с детьми к матери на пару недель пожить отправила. В тот год как раз паводок, о котором мне рассказывали, и случился. И недели родня у Клавдии не погостила - появилась в деревне какая-то Марфа, и старушка сразу же сына вместе с внуками восвояси выгнала. Сколько до этого было весточек от покойницы Марфы, сколько после - Клавдия Ильинична ни разу не поняла, о какой беде ей предупреждение дано. Знала только, что будет беда эта. Так и с пожаром получилось, который восточную часть урочища выжег, где теперь пруды, и с паводком тем.
А после паводка дом покосился, жить в нём опасно стало. Борис другой домишко для матери в Лесном же и купил - тот самый, в котором она и теперь живёт. Этот дом тогда новый был, крепкий, но хозяева возвращаться в него не захотели. И в этот новый дом Клавдия с собой домового Нефёда не позвала - он в прежнем жил, пока тот совсем не развалился. Потом сам к хозяйке перебрался, без приглашения, а она к этому времени кошку завела. Кошка эта домового невзлюбила с первого взгляда, шипела на него, по углам гоняла, кусалась, вот Клавдия Ильинична и начала выметать гостя незваного ольховым веником на улицу. Инструкцию даже придумала и всем советовала - если домовой завёлся, нужно раз в две недели обязательно все углы ольховым веником выметать, чтобы нечисть домашнюю отвадить. А домовому эта уборка - что мёртвому припарка. Он в принципе веники не любит. Дождётся, когда старухе надоест пыль по углам гонять, и когда кошка погулять выйдет, и сразу - шасть с улицы обратно под печку! Так и жил последние лет двадцать или больше - никому не нужный, незваный, нежеланный.
* * *
Я проснулась за несколько мгновений до того, как в телефоне завопил будильник. Лежала, смотрела в потолок и обдумывала увиденное. Неосознанно гладила спящую рядом кошку, которая вовсе не кошка.
Теоретически всё с моим наследием стало понятно, но вопросы всё же остались. Во-первых, что это за ведьма такая, которой барин Мухин за какие-то услуги почти сорок квадратных километров леса пожаловал? Во-вторых, какая услуга могла так дорого стоить? В-третьих, кто такая Дарёна, и откуда она взялась в лесу? В-четвёртых, с кем она переспала под кустом, чтобы первенца заполучить? В пятых, интересно, какой же у меня дар был, что Марфа мне бусы отдала? И в-шестых, если я наследная хранительница, то почему эти старые бусы на мне порвались? Они же вроде как нужны для определения следующей наследницы. Или нет?
У Нефёда ответов на эти вопросы явно не было. Недостающие кусочки общей картины нужно было искать где-то в болотах. Единственное, в чём я была абсолютно уверена - это в том, что меня банально использовали, потому что другой кандидатуры, подходящей на роль носительницы ведьмовского дара, в нужный момент поблизости не оказалось. И что это был за «нужный момент» такой? Что случилось-то? Тоже непонятно.
Оглавление:
