Этот написанный мною еще в середине 90-х гг. рассказ со значительными сокращениями был опубликован в 2001 году в самарском журнале «Взор». Но так как с тех пор утекло много времени, а здесь на Дзене у меня появилось значительное число читателей – любителей истории авиации, я решился в преддверии Дня Победы опубликовать на этом канале тот свой давний «опус» почти полностью (с некоторыми поправками). Надеюсь, что любители истории отнесутся к непрофессиональному графоманскому зуду моей молодости более-менее снисходительно…
Петр Власов
Ах, Москва середины тридцатых годов... Жизнь в столице СССР кипела. Строились новые дома, готовился к пуску Метрополитен. Через улицы – от стены до стены – висели кумачовые плакаты: «Да здравствует наш дорогой вождь тов. Сталин!», «Комсомолец – на самолет!», «Закончим пятилетку в четыре года!»
Счастливая Лилька, посверкивая своим новеньким комсомольским значком, металась с подружками по городу в поисках приключений. Ее интересовало все: и магазины, и новые строящиеся дома, и парк культуры и отдыха, и парашютные вышки, с которых с воплем летели вниз самые отчаянные комсомольцы... Свобода кружила девчонке голову. Семилетка окончена. Перед Лилькой открыта вся жизнь! Занимайся, чем хочешь!
Подружки тянули в разные стороны: те, что поступали в ФЗУ, звали ее с собой; те, что шли на курсы медсестер, предлагали немедля натянуть на себя белый халат. А Лильке не хотелось ни за станок, ни к больничной койке. Она сама еще не знала, чего хотела. Ей нравился этот полет в невесомости, который назывался свободной жизнью. Метаться по городу в поисках дела, с визгом уворачиваться от радужных струй, хлещущих с поливочных машин на дороги и тротуары Москвы, знакомиться с новыми интересными людьми и выбирать, выбирать, выбирать...
Лилька, пританцовывая и по-детски подпрыгивая на одной ножке, неслась по жизни туда, куда ее швыряли эпоха и судьба. Хочешь быть продавщицей? Не-а... А учительницей? Тоже не хочу... Ну, а артисткой? Заманчиво, только не получится у меня... А хочешь стать знаменитой летчицей? Летать по небу среди облаков, куда тебе захочется? Парить вместе с орлами над вершинами гор?..
Остановилась Лилька, призадумалась. По детской привычке засунула палец в рот. Представила себя в заоблачной синеве порхающей, точно бабочка. Вспомнила, как усыпали москвичи морем цветов возвращавшихся из полетов летчиков, одержавших мировые рекорды. Вспомнила, как встречала Москва челюскинцев и спасших их летчиков – Героев Советского Союза... Неуж-то и меня когда-нибудь вот так же засыплют цветами?.. И понесли Лильку ноги в ближайший аэроклуб…
А летом 1936 года после окончания московского аэроклуба поезд унес Лилю в Херсон. Там девушку после тщательной проверки ее способностей приняли в авиашколу: задатки претендентки преподавателей явно удовлетворили. И началась у озорницы взрослая жизнь – вдали от родителей, без мамок-нянек.
Через полтора года обучения Лилька успешно сдала экзамены и получила диплом пилота-инструктора. К тому времени она обращалась с самолетом, как кавалерист – со своей лошадью. На прощание в училище дали ей направление в Калининский аэроклуб. Лети, голубка, обучай для нас очередных новичков.
Три года Лидия Литвяк была инструктором Калининского аэроклуба. Много событий произошло за это время. Бывшие сокурсники Лильки по Херсонской авиашколе повоевали на Халхин-Голе, в Зимней войне с Финляндией, приняли участие в Освободительном походе, вернувшем из-под власти Польши Западную Белоруссию. Кто-то из ее друзей погиб, кто-то теперь позванивал прикрепленными к гимнастерке орденами и медалями.
А Литвяк летала мало: срок обучения курсантов сократили, бензин выдавали по малой толике, от инструкторов требовали не столько таскать новичков в самолетах по небу, сколько читать им теоретический курс в классах на земле. Ограничения следовали одно за другим: при полетах не давать на мотор полных оборотов, не накренять машину в вираже больше, чем на сорок градусов, исключить фигуры высшего пилотажа из планов обучения... Все это объясняли одним – высокой аварийностью. В советской авиации в авиакатастрофах гробилось столько летчиков, что руководство ВВС повелело прекратить выполнять рискованные элементы полета. Пусть летчики не будут уметь вести воздушный бой, пусть они изучают только взлет и посадку. Главное – снизить процент аварийности, чтобы этот проклятый процент не показывал правительству, что авиаторы практически не умеют летать, что они используют устаревшие и плохо сработанные машины.
А то, что советские летчики летают на плохих машинах, сказал сам нарком ВВС Павел Рычагов. Ветеран гражданской войны в Испании, Герой Советского Союза Паша Рычагов, всего за три года «скакнувший» из комэсков в наркомы, был еще очень молод и прямодушен. Слишком быстро став генералом, он в душе и по уровню знаний, и осознанию собственной ответственности, все еще оставался лейтенантом. Поэтому во время разноса, учиненного Сталиным руководству авиации по поводу высокой аварийности, во многом вызванной расхлябанностью летного состава, Рычагов вместо предоставления разработанного плана исправления создавшегося положения лишь запальчиво бросил:
– А аварийность в ВВС и будет высокой до тех пор, пока вы заставляете нас летать на гробах!
Эта фраза человека, как раз и ответственного за то, какую именно технику командование ВВС будет требовать и принимать, или не принимать от авиастроителей, человека, лично ответственного за усиление дисциплины среди летчиков, вышла наивному и бездеятельному Герою Советского Союза боком: в апреле 1941-го Рычагова сняли с должности. А через день после начала войны когда уже вся страна содрогалась от боли понесенных потерь, он был арестован, и в октябре Павла Рычагова расстреляли – за тот бардак, царивший перед войной в авиации, который лично он обязан был исправить, и который привел в первые дни войны к катастрофической гибели множества самолетов и людей…
На рассвете 22 июня 1941-го дико завыли сирены, по темным небесам зашарили зыбкие клинки прожекторных лучей. Воздух наполнился ревом моторов, визгом падающих бомб, треском пулеметных очередей. В эфире зазвучала вызывающая мороз по коже песня «Вставай, страна огромная...» И страна действительно вставала. Из Калинина и через Калинин на запад катили эшелон за эшелоном, под завязку набитые людьми, пушками, танками. Эшелоны уходили один за другим, и не возвращались – будто их, словно дрова, в печь бросали... А радио вещало трубным голосом Левитана страшное – лучше бы и не слушать: «Сегодня, после тяжелых, кровопролитных боев, наши войска оставили город Минск... Смоленск... Таллин... Ригу... Одессу... Киев...». Пылала советская земля. Стонала под сапогами захватчиков. Остатки разбитых наголову частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии откатывались назад, на восток, отплевываясь от наседающего немца редким свинцом, судорожно цепляясь - в попытках удержаться – за каждый пенек и кустик.
А в воздухе вообще творилось невообразимое. Поджарые Мессершмитты заполонили собою все советское небо, полностью захватив господство в воздухе. Они перемалывали огнем пулеметов армады наших бомбардировщиков, проходясь трассами по тучам русских самолетов, словно бензопилой по роще – только щепки во все стороны летели. Жутко было. Страшно. И стыдно. Столько готовились. Столько машин понастроили. И вот гибнут те машины десятками, сотнями, тысячами. В пламени своем на тот свет летчиков обученных уносят. А немецкие «худые» кружатся вокруг падающих «Эсбэшек», «Чаек» и «Ишачков», будто осы, и жалят смертельно – наповал!
В первые же дни войны опустел калининский аэроклуб – всех курсантов подчистую на фронт забрали. Только набрали новых, только начали обучение – и тех тут же на фронт загребли. А за курсантами и инструкторов на запад погнали – не до обучения новичков сейчас, тут хоть бы один лишний денек продержаться... И осталось в калининском аэроклубе всего несколько человек: очкастое начальство да пара инструкторов, которых из-за их принадлежности к слабому женскому полу на фронт не взяли.
Только Лильке обидно было, что ее не взяли. Ох, и пожалела она в те дни о том, что девкой родилась!.. Ведь она же – готовый летчик! У нее 100 часов самостоятельного налета! Конечно, это не ахти сколько: говорят, у немцев новичка в бой пускают только, если он налетал не меньше 400 часов. Но ведь и ее 100 часов не чета тем 6 – 8 часам, что успели провести в воздухе калининские курсанты, прежде чем их бросили в мясорубку воздушных боев... В общем, не сдержалась Лилька. Пошла она к своему очкастому начальству, на стол перед ним рапорт с просьбой об отправке на фронт брякнула. Очкастый листок к себе пододвинул, долго изучал. Потом стальные свои глаза на Лильку поднял:
– Нет, Лидия. На фронт я отправить тебя не могу. Там мужики воюют. А ты – того... противоположного полу.
– Да я же... За Родину, за товарища Сталина!.. – засуетилась Лилька.
– Да не могу я тебя на фронт послать! Ты же девка - тебя же ни один полк не примет. Так что, Литвяк, иди. Набирай новых курсантов, учи их летать...
– И пойду! – взъярилась Лилька. – Только своей мысли не оставлю...
Теперь каждое утро для Лильки начиналось с одного и того же: проснувшись и умывшись, она прямым ходом направлялась прямо в здание управления клубом, где смачно хлопала на стол перед матерящимся и плюющимся начальством очередной рапорт с просьбой об отправке на фронт. А потом, не слушая нотаций и нравоучений очкастого, гордо поворачивалась и шла на поле – учить летать очередных курсантов с тощенькими мальчишечьими шеями... И эта настырная, упрямая целеустремленность Лидии в конце концов подействовала! Как-то осенью начальник ее очередным заявлением перед носом помахал:
– Значит так, Литвяк. Под Саратовом формируется женский истребительный полк противовоздушной обороны. Мужиков на фронте не хватает, потому тыловые объекты теперь бабы защищать будут. Только и там – не сахар. Саратовские заводы немцам очень приглянулись. Они туда то и дело своих разведчиков гоняют. Похоже, что предстоят этому женскому полку в будущем драки серьезные. Ну что, пойдешь?
– Пойду! – обрадовалась Лилька. Пусть – тыловой объект, но ведь полк-то – боевой! Сегодня – Саратовское ПВО, а что завтра будет – никто не знает. Может быть, и на фронт попасть придется...
Саратовский 586-й истребительный женский полк ПВО формировался из таких же инструкторов авиаклубов, каким была и Лиля. Так что все там были на равных. К тому же девушки – народ сугубо штатский – никак не могли привыкнуть к армейской дисциплине и не понимали, почему два кубика на голубой петлице Лерочки Хомяковой ставят ее выше Катеньки Будановой, у которой на такой же петлице целых четыре треугольничка! Поэтому – от греха и ссор подальше – жили девчонки в полку дружной артелью, не считаясь со званиями и должностями. И приказы у них не отдавались, а предлагались:
– Раечка, солнышко, сходи, пожалуйста, на кухню – сегодня твоя очередь картошку чистить...
И Раечка шла, и чистила эту треклятую полусгнившую картошку – не потому что получила приказ, а потому что так надо, потому что сегодня действительно ее очередь, потому что если не она, то кто же это сделает? Точно так же девочки и летали:
– Лилька, радость моя, ты не забыла – сегодня твое дежурство... Будь добра, к восьми вечера приди на «взлетку». И, если можешь, не слишком опаздывай...
А ночи саратовские становились все тревожнее и тревожнее. То и дело над тыловым городом ноюще начинали завывать чужие моторы. А в ослепляющих клинках прожекторных лучей промелькивали черные разлапистые силуэты немецких разведчиков. И выли тогда внизу пугающе сирены воздушной тревоги, и неслись со всех направлений в сторону растворяющегося в темной высоте Дорнье или Юнкерса «Яшки» - истребители Як-1. А в их стылых кабинах зябли совсем еще юные девчонки, которым бы сейчас на танцы да на свидания бегать, а не высматривать в свистящем мраке черный борт немца, готовый плеснуть в тебя горячей струей гибельного свинца...
Только разве возможно найти маленький черный самолетик в огромном черном небе? И девчонки возвращались на аэродром, плача и по-детски неумело ругаясь на проклятого фашиста, который опять ускользнул восвояси безнаказанно. Такая служба Лильку не удовлетворяла. Это что же такое творится?! И это – война? А где же ожесточенные бои и победы над подлым врагом, пришедшим на мою землю? Да под этим Саратовом можно просидеть всю войну, и не сбить ни одного фашиста!
Ярость и ненависть этих вчерашних девочек к немцам была неимоверной. Они видели, как то к одной, то к другой их подруге приходили с фронта похоронки на родных и близких. Им показывали хронику, снятую в освобожденных от фашистов районах, где беспощадный объектив кинокамеры выхватывал из заснеженной грязи груды замороженных трупов стариков, женщин и детей. На них смотрели со всех стен раздирающие душу плакаты «Родина-мать зовет!», а со страниц газет симпатичный Костя Симонов в своем новом произведении «Если дорог тебе твой дом» призывал убивать, убивать и убивать врага... И девчонки рвались на фронт, не удовлетворяясь уже своей ролью часовых тылового неба. Они хотели добиться победы – сами! «Если не я, то кто же»? Этот принцип был основным в то далекое, тяжелое и героическое время. Именно он заставлял девочек мириться с жутко грубой армейской формой, ничуть не подходящей для их хрупких фигур, именно он заставлял их терпеть стальной капкан дисциплины, чистить картошку, когда глаза слипаются от усталости, подниматься в морозное небо навстречу смерти, такой вероятной для летчиков даже в тылу...
И вновь девчонки добились своего. В августе 1942 года восемь летчиц Саратовского женского полка, среди которых были и три неразлучные подружки – Лиля Литвяк, Катя Буданова и Раечка Беляева – получили направление на фронт!
Кому именно из начальства пришла в голову эта мысль, нам неизвестно до сих пор. Но она пришла – и на фронте оказался целый бомбардировочный полк женщин. Женский полк сражался с врагом до самого конца войны, неся порой чувствительные потери. Это, конечно, дико. Но все же полк был бомбардировочным и ночным – у девочек оставался хоть какой-то шанс спрятаться в темноте, уйти от врага в черные облака. Их главной задачей было незаметно подкрасться в ночи к позициям противника, дернуть ручку бомбосброса, а потом можно было любым способом спасать свои жизни... Но вот кто и почему догадался послать на фронт женщин, которых сделали истребителями?!
Истребительный бой – явление страшное. Фронтовики по накалу страстей и жестокости приравнивали бой истребителей к рукопашной схватке. Это дело – чисто мужское! Самые сильные, сообразительные и выносливые мужчины имели в таких схватках мизерные шансы на выживание... Неумолимая военная статистика свидетельствует: половина пилотов-истребителей погибала в первом же бою, после третьего боя в строю оставалось лишь пять из ста прибывших на передовую летчиков! Максимальный срок жизни вчерашнего курсанта авиаучилища на фронте – всего одна неделя... И вот в эту мясорубку кто-то из начальства в виде эксперимента решился послать восемь хрупких девчат!
Конечно, командир дравшегося на Сталинградском направлении 437-го истребительного полка майор Хвостиков, на шею которого скинули трех неразлучных подружек, замысла вышестоящего начальства не понял:
– Да здесь за две-три недели от целого полка остается одно воспоминание... Здоровые мужики каждый день гибнут десятками... Так зачем нам тут еще и какой-то «женский самодеятельный ансамбль»? Ведь немцы их в два счета отправят «на тот свет»…
Но с генералами не поспоришь. И командир полка, согласно приказу, принял девушек у себя. А потом, как и заведено у нас в России, начал приказ саботировать:
– Куда это вы, длинноногие, собрались? В какой-такой бой? А вы к нему готовы? Ну-ка, живо поснимали с себя парашюты, и пошли изучать технику...
И добиться у строгого майора разрешения хотя бы на один боевой вылет для Литвяк, Будановой и Беляевой было равноценно титаническому подвигу. Но совершить его девочкам все же удалось! Это случилось 13 сентября 1942 года. После слез, мольбы и базарных скандалов девчат Хвостиков все же не выдержал «бабского напора», устало плюнул и сказал:
– Дуры! Я же вас спасти хотел. Немец ведь такой «профи» – вы даже «мама» в эфир выкрикнуть не успеете... А вы лезете в бой против него, словно вам там медом намазано... Да черт с вами – летите!..
И девушки поднялись на новеньких Ла-5 в воздух. Они шли в общем строю с истребителями-мужчинами, и те хороводом окружали девчонок, прикрывая их со всех направлений от возможных внезапных атак немецких асов. На подходе к Сталинграду шедший во главе группы майор Хвостиков передал:
– Впереди – бомбардировщики. Атака!
Как давно девочки ждали этого короткого слова... Их крутолобые Ла-5 рванулись вперед – на врага! Многочисленные черные точки, роившиеся в голубом небе, стремительно приближались, быстро превращаясь в полоски и увеличиваясь в размерах. Только в последний момент Лилька поняла, что их истребители сошлись с немцами на лобовых ракурсах. Она даже не успела нажать гашетку, а огромные двухмоторные бомбардировщики уже пронесло со всех сторон мимо нее – за хвост самолета. Резкий вираж, от которого на несколько мгновений потемнело в глазах и зазвенело в голове, и вот уже Юнкерсы впечатались в прицел ее машины. Они все ближе и ближе. Но теперь сближение шло медленнее, чем в лобовом ракурсе, и Лилька успела прицелиться.
– Катюша... Прикрой – атакую! – выкрикнула Литвяк шедшей за ней следом Будановой. И не думая больше о своих тылах, жадно вцепилась глазами в разрастающийся перед нею хвост концевого Юнкерса. Чуть повела ручкой управления, и перекрестье прицела наползло на мотор левого крыла. Огонь! Палец вдавил гашетку спуска до упора, до хруста. Две красноватые струи протянулись от носа Лавочкина к темному силуэту немца. Обшивка на крыле вздыбилась. Потом от мотора оторвались искореженные крышки капота и, кувыркаясь, пронеслись мимо Лильки. Мотор немца пыхнул ярким пламенем, и за ним потянулся, ослепляя девушку, густеющий хвост дыма. Есть – попала!
Но тут на фюзеляже Юнкерса светлячками замелькали огонечки. По Лилькиному Лавочкину дробно пробарабанило, борт кабины вспучился острой щепой. Сильно кольнуло руку. Лиля глянула: из локтя торчала большая щепка. Черт с ней! Юнкерс уже совсем рядом, сейчас Литвяк пронесет мимо него. Лиля повела перекрестье прицела вправо, увидела прямо перед собой второй мотор, отплевывающийся от нее выхлопными газами. Вдавила гашетку, и прямо в лицо девушке полыхнуло выметнувшимся из выхлопных патрубков пламенем. Готов!
– Лилька, ты его сбила! – прозвенел в наушниках ликующий голос Кати Будановой.
Лиля прошла над проваливающимся вниз костром. Ей очень хотелось посмотреть, как он рухнет на землю, но тут в наушниках прогремело страшное:
– «Мессы»! Атакуют сзади-сверху...
Лилька торопливо рванула ручку управления и метнулась в сторону – прочь от несущихся в нее голубых трасс. И началось... Такой круговерти Литвяк не видела за все время ее летной карьеры! Два десятка истребителей носились в небе, как угорелые, стремясь выйти друг другу в хвост и разнести врага вдребезги очередью в упор. Справа, слева, впереди, над головой – повсюду мелькали крылья, хвосты, фюзеляжи, кресты, звезды... Разноцветные огненные трассы покрывали небо светящейся паутиной, то здесь, то там вспыхивало, дымные столбы вкось перечеркивали голубое пространство... А в наушниках гомон на разных языках, радостные вопли, хрипы, стоны: «Получай, фриц»... «Иван! Горишь – прыгай»... «Леху сбили!»... И сквозь треск и свист эфира – отчаянный крик Раечки Беляевой:
– Отстань, сволочь! Отстань! Девчонки, спасите!.. Ой, мамочка...
Лилька метнула взглядом по пространству: вон Ла-5 с Раечкиными номерами, вертится, как сумасшедший, а в хвосте у него плотно «Месс» сидит, окатывает Раечку огненными струями. Лилька – забыв обо всем – сразу же в вираж, вынеслась на немца сбоку, хлестнула очередью. Тот мгновенно Беляеву в покое оставил, через крыло перевернулся – и к земле, выходить из-под удара. Литвяк – тоже через крыло, и за ним. От перегрузок у нее в глазах поплыло, желудок в горле затрепыхался. Но хвост «Месса» не ускользнул – вот он перед нею!
Всю свою злость и ненависть к немцам Лилька в эту очередь вложила. Била, пока пушки не смолкли, исчерпав боезапас. «Месс» у нее на глазах под ударами снарядов разваливался на части, куски его рваного дюраля по крыльям и по винту Лилькиного «Лавочкина» хлопали, распадаясь на крошки. А когда огнем да дымом плеснуло в лицо, вышла Лилька из пике, и пошла к своим, удивляясь на ходу, что так близко под крылом мелькает земля...
На аэродроме девчонки плюхнулись устало рядышком на желтеющую траву – под крыло изрешеченного, словно сито, Беляевского самолета. Непослушные ноги не двигались, гимнастерки под мышками и на спинах были мокры от пота.
Подошел командир полка. Покосился на плачущую навзрыд Раечку, на жадно глотающую из фляги воду Катюшу. Наклонился к Лильке, в глаза ей глянул:
– Ну, ты, Литвяк, даешь!.. Двух «гансов» в одном бою «завалить»... У меня в полку мужиков, что такое проделали, на пальцах одной руки сосчитать можно...
Лилька даже не улыбнулась. Грязной ладонью провела по лицу, смахивая с бровей крупные капли пота, и только тогда почувствовала, что руки у нее трясутся, как после отбойного молотка...
ОКОНЧАНИЕ: Королева асов (02). Ценой собственной жизни…
Информацию о других асах стран, участвовавших во 2-й мировой войне, можно найти в списке статей канала «Авиация 2-й мировой войны»
Если вас заинтересовала эта статья, поставьте «палец вверх», чтобы я знал, что не зря работал. И подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить новую информацию по разным темам военной истории.
