Продолжение. Предыдущая часть здесь
Начало здесь
Игра в самостоятельный бюджет странным и невообразимым образом подействовала на Старшую: то, что я безуспешно пыталась донести до нее в течение пяти с половиной лет, вдруг со щелчком встроилось в мозг, как нужная деталька в паззл. А какое-то время спустя пришло и осознание постыдности попрошайничества на улицах.
К дочери прямо на глазах стала приходить сознательность, но я, наученная горьким опытом, не верила ее преображению: сколько раз уже Старшая вещала не по-детски мудро, услаждая слух, а потом оказывалось, что все эти "задушевные разговоры" велись исключительно с одной целью - заставить расслабиться. И пойти вразнос. Поездка на Крит стала той последней каплей, после которой во мне словно лопнула какая-то струна, и отношение к Старшей стало ровным, вежливо-безразличным. Я сознавала, что стоит мне "поплыть" - и прежний трешак тут же вернется.
Время шло, я держалась, возможно, именно поэтому серьезного "разноса" не происходило. Наступил дочкин день рождения, ей исполнилось 16. Как я и обещала, отметили мы его скромно. Она не возмущалась. Я сохраняла спокойствие и настороженность - не радовалась затишью, но и на случавшиеся изредка косяки и провокации нервы не тратила.
Но, как я понимаю, заметила Старшая не только это. Мое охлаждение проявилось еще и в том, что я больше не обнимала ее просто так, по велению души. Потому что веления - не было. Когда-то, на пике анорексии, она сама запретила мне прикасаться к ней. А теперь она вроде бы была и не против, да только мне оно уже было не надо. Я разрешала ей называть себя мамой, выполняла свои обязанности, обеспечивая условия для жизни и учебы, но матерью себя уже не ощущала.
Однажды, набравшись решимости, Старшая спросила:
-Мам, ты меня больше не любишь, да?
Я уже собиралась было осадить ее за "запрещенный вопрос", но она сама замахала руками:
-Если не хочешь - не отвечай! Я не собираюсь "топтаться по твоей душе грязными лапами". Просто... тебе как будто теперь все равно, как я себя веду!
Врать ей мне не хотелось. Да если честно - было все равно, как она воспримет мои слова.
-Я просто устала тратить на тебя силы. Не вижу в этом смысла. Если ты не хочешь жить как большинство людей вокруг тебя - то силой я тебя все равно не заставлю. К тому же ты теперь достаточно взрослая, чтобы самой определять свою будущее. Не хочешь учиться? Не надо. Низкоквалифицированный труд в Москве всегда востребован, квартиру тебе государство даст, так что с голоду не умрешь. Конечно, позволить себе путешествия, развлечения, какие сейчас устраиваем мы, ты не сможешь, но ведь без этого вполне можно прожить, верно? Так что думаю, ты и без моей любви прекрасно проживешь. Но если ты все же хочешь чего-то добиться, то как бы я к тебе ни относилась - всегда готова помочь.
Мои слова заставили Старшую встревожиться. Эмоциональный отклик всегда был основой ее общения с окружающими. Неважно, были это положительные эмоции или отрицательные - но их наличие придавало ей уверенности в том, что именно она контролирует ситуацию. Но чего ждать от человека, и как на него воздействовать, если все твои слова и поступки наталкиваются на его равнодушие?
В тот же вечер она позвонила Мачинской. Елена к тому времени ушла из фонда и не могла тратить на нее столько времени, сколько и раньше. Но видимо, успела ей сказать что-то такое, что заставило ее крепко задуматься. После того разговора Старшая снова подошла ко мне.
-Мама, ты не будешь против, если я начну ходить в ресурсный центр к твоему психологу? С Мариванной я работать не хочу. А вот с Дианой Львовной я бы встретилась.
Идея была неплохой. Диана Львовна - одна из немногих специалистов, кто понимал, с чем я имею дело. И она здорово поддержала меня в период. когда я чуть не отказалась от дочери. По возрасту Старшая уже вполне подходила для работы с ней, но в этом случае психолога лишалась уже я - та категорически отказывалась брать клиентов из одной семьи. К тому же была неслабая вероятность, что Диана Львовна не устоит перед манипуляциями Старшей.
Я решилась ей позвонить и спросить совета. В принципе, я считала, что в данный момент могу обойтись без помощи Дианы Львовны, и надо пользоваться моментом, раз уж Старшая загорелась идеей поработать с мозгоправом.
-Я постараюсь быть внимательной и перепроверять каждое слово вашей дочери, - сказала Диана Львовна, когда я выразила ей свои опасения.
Ее слова меня обнадежили: другие специалисты сразу начинали бить себя пяткой в грудь, уверяя меня в том, какие они прожженные и не подвластные обманам. То, что Диана Львовна прекрасно сознавала свои человеческие слабости, говорило о том, что она действительно постарается руководствоваться не самонадеянностью, а осторожностью.
Старшая отходила уже на три или четыре занятия, становясь после каждого из них все задумчивее. Как потом я узнала, Диана Львовна сдержала слово, подходила к сеансам с холодной головой, и, руководствуясь элементарной логикой, тут же распознавала всю ложь своей клиентки, вынуждая ее вытаскивать из глубин души неприглядное нутро и рассматривать его на свету.
"Значит, мои опасения были не напрасны, - думала я. - "Манипулятивные замашки никуда не делись, просто она стала бояться прибегать к ним в отношении меня".
Но факт оставался фактом - в кои-то веки дочь вдруг нашла силы посмотреть на себя и свои поступки со стороны.
Однажды она снова подошла ко мне.
-Мам, как ты думаешь, - осторожно спросила она. - Твое нынешнее отношение ко мне - это выгорание, да?
-Скорее всего, - согласилась я.
-Мне об этом говорили и Елена, и Диана Львовна. Значит, правда...
Голос Старшей были убитым и каким-то виноватым. Словно все шесть лет
она безнаказанно развлекалась с птичкой, не ожидая подвоха, а та возьми и откинь лапки прямо у нее в руках. Минус - игрушка, плюс - осознание, что ты убил живое существо и последовавшие за ним угрызения совести.
Наверное, что-то похожее чувствовали дети из сказки про кукушку, которые, наплевав на просьбу больной матери, не изволили даже воды ей поднести. И в результате потеряли ее. Просимый ковшик воды был набран, но он уже никому не был нужен.
Пережитое потрясение заставило Старшую преобразиться по-настоящему, и с тех пор она окружила меня заботой. К моему приходу с работы квартира за пределами детских комнат была вылизана до блеска, на плите стоял свежий ужин.
-Садись есть, - звала она меня. - Мелких я уже накормила.
Обычно я вставала раньше всех, чтоб перед работой приготовить еды на день. Но теперь дочь вскакивала вместе со мной:
-Поспи подольше, не надо ничего готовить. Я сама все сделаю, - убеждала меня она.
О выгуле собак можно было не напоминать. Обычно эти обязанности были поделены между девочками: Мелкая - утром, Старшая - вечером. Теперь, если Мелкая начинала лениться - Старшая безропотно брала поводки и выходила с псами сама.
Но я все еще не решалась поверить в ее преображение. Нет, я, конечно, улыбалась, благодарила за помощь, позволяла себя обнимать, и даже, как раньше, целовала на ночь. Но с настороженностью и недоверием ничего не могла поделать. Мысленно я была уже не с дочерью, а она все бежала и бежала следом, "оставляя кровавые следы на мху".
"Это не продлится долго, - думала я. - Неделя-другая - и она сдуется".
Но уже наступила осень, ленивая и вальяжная жизнь закончилась, началась учеба. Наступала зима, которая принесла в нашу жизнь глобальную эпидемию, а Старшая все не сдувалась.
В один из дней я вдруг осознала, что поверила ей.
У меня снова стало трое детей.
Продолжение здесь