Из девочек, с которыми росла Дарина, незамужней осталась одна Марта. Можно было бы подумать, что судьба сыграла с ней злую шутку, но нет. Злую шутку Марта сыграла с собой сама. Она с таким упрямством ждала состоятельного жениха и отказывала всем, кто осмеливался сделать ей предложение, что, в конце концов, к ней вовсе перестали свататься.
Марта так и шла с детским обозом, помогая Наставнице присматривать за подопечными сиротами. Их теперь было немного. Страшных напастей, забиравших у детей родителей, как в их со сверстницами детстве, больше не случалось.
Иногда Дарина думала о детях, росших под надзором Наставницы и Марты, и всей душой жалела их. Одна – чёрствая, строгая, другая – язвительная… Вместо того, чтобы дать хоть какое-то утешение осиротевшим ребятишкам, они делали их жизнь ещё более несчастной. Дети, конечно, могут сами дать тепло и утешение друг другу, но они могут и наоборот – сделать кого-то изгоем. У Дарины до сих пор, если она видела Наставницу, Марту или кого-то из её подруг, всё внутри сжималось в неприятный комок.
Однажды во время стоянки к их с Филиппом костру подошла Наставница. Дарине захотелось юркнуть в палатку и затаиться там: внезапное появление этой прямой, похожей на палку женщины, как помнила Дарина, всегда сулило неприятности.
Оказалось, Наставница пришла к Филиппу. Она попросила его починить развалившуюся от старости повозку, предупредив, что платить ей нечем. Но ведь детский обоз – это место, где растут обездоленные дети и где он, между прочим, нашёл свою жену. Может быть, из сострадания или благодарности он окажет обозу помощь… Филипп, конечно, согласился и, взяв ящичек с инструментами, ушёл с Наставницей.
Вернулся он взволнованный. Лицо его, как всегда, было непроницаемым, но от Дарины, научившейся за проведённые вместе годы читать настроение мужа по движениям рук и даже по походке, это волнение не ускользнуло. Поселившись в нём в тот вечер, оно так и не покинуло его.
На следующем вечернем привале Филипп принялся что-то строгать из дерева. Увлечённая созданием очередного беловика Дарина не сразу обратила внимание, что Филипп выстрагивает игрушки – лошадок с волнистыми гривами и хвостами. Закончив, он отправился с подарками в детский обоз.
Дарина отчего-то испытывала за него неловкость. Его угрюмого внешнего вида даже взрослые побаивались. Да и не умел он с детьми ладить, сам себя рядом с ними стеснялся. Это потом она поняла, что не к детям он ходил, а к Марте.
Выяснилось, что чинить в детском обозе нужно абсолютно всё: повозки за годы пути расшатались, палатки прохудились… Как только у Филиппа появлялось время, он, прихватив инструменты, шёл туда. Дарина думала, что его тянет к детям и что он искренне старается ради них. Всё чаще её стала посещать мысль, а не взять ли на воспитание из обоза ребёнка, разумеется, самого одинокого и несчастного. Казалось, Филипп тоже этого хочет, только почему-то не решается сказать.
Её заблуждения рассеялись, когда она случайно перехватила направленный на Марту Филиппов взгляд.
Марта не видела его. Она несла ведро накопанных яблок и сосредоточенно смотрела перед собой. Филипп весь преобразился, будто его осветило солнце, и замер, с наслаждением подставив лицо под чудодейственные, исходящие от Марты лучи.
Несмотря на то, что Дарина сожалела о своём решении, тосковала о свободе и сбегала от Филиппа перед сном на сказочные свидания с вымышленным возлюбленным, такому повороту событий она не обрадовалась. К своему собственному удивлению, она почувствовала, что ей это неприятно. Принять, что ты больше не занимаешь в сердце человека столько места, как раньше, что тебя потеснил в нём кто-то другой, – всегда трудно. А когда кто-то другой – Марта, в сотню раз труднее.
Дарина стала ещё внимательнее, чем раньше, приглядываться к Филиппу, и заметила, что уходит он в детский обоз с такой лёгкостью, будто его ящик с инструментами ничего не весит, а возвращается так тяжело, словно и ящик, и самого себя тащит через силу. Он был как стреноженная лошадь, которой хотелось сбросить путы с ног и умчаться далеко-далеко в поле, но вместо этого приходилось изо дня в день послушно впрягаться в хозяйскую повозку.
Он страдал, и поначалу Дарину это задевало, однако постепенно его страдание проникло ей в душу, и она начала страдать вместе с ним, так же, как когда-то была счастлива вместе с ним его счастьем.
Когда страдание сделалось невыносимым, она спросила Филиппа:
– Если бы ты был сейчас свободен, ты женился бы на Марте?
– Что ты выдумываешь? – пробурчал Филипп, не глядя на неё.
Был поздний вечер, от костра осталось несколько тлеющих угольков. Многие путники уже спали.
Дарина готовилась к этому разговору, не раз сочиняла его в сказках. В реальности он оказался куда труднее.
– Знаешь, когда ты пришёл свататься ко мне, мы все подумали, что ты пришёл к Марте, – сказала она. – Марта тоже так думала, и она… хотела за тебя замуж. У вас ещё всё может получиться.
Филипп, наконец, повернул к ней голову.
– А ты? – вырвалось у него. В сгущавшихся сумерках уже не было видно выражения его глаз, но Дарина почувствовала, что он смотрит на неё с жалостью. – Ты же пропадёшь без меня.
– Не пропаду, – пообещала Дарина. – Мне бы только палатку, чтобы была крыша над головой…
– Ты правда хочешь идти одна? – уточнил Филипп.
– Да, – твёрдо сказала она. – Хочу и готова.
Так у Дарины появилась палатка, свобода, а в скором времени и возлюбленный.
Только он совсем не был похож на того, которого она сочинила.
Продолжение здесь: Разбойники