Когда ранние христиане разошлись по Средиземноморью, перед ними стала проблема сохранения своей общины. Поскольку числом они были весьма незначительны, сохранения без распространения могло и не быть. Поэтому апостол Павел провел реформу: разрешил становиться христианами без соблюдения кошера, субботы и прочих чисто иудейских правил.
Не то, чтобы он был первым, кто ввел в качестве базового принципа христианства интернационализм. Иисус тоже кое-то об этом говорил, хотя и не увлекался. Но именно апостол язычников (его официальное прозвище) впервые приступил к созданию четкой духовной структуры и формализации правил – так постепенно стала формироваться христианская церковь.
Христос об этом, вроде бы, тоже что-то там говорил. Однако пассаж в Библии, где впервые встречается понятие «церковь», позднее был не очень правильно переведен. На самом деле, там стояло не слово «кириакон», а слово «экклесия». То есть Спаситель не говорил, что нужно создать отделенный от мирян коллектив единомышленников. А предлагал использовать, так сказать, сетевой подход – дабы в распространение веры был вовлечен каждый. Не факт, что нововведения Павла ему бы понравились. Поэтому в иудео-христианской тусовке появилось немало принципиальных оппонентов, которые старались тянуть одеяло на себя.
Но миссионерской деятельности это ничуть не мешало. Эсхатологические идеи христиан на тот момент были явлением свежим. Ни традиционный иудаизм, ни, тем паче, язычество, не обещали своим адептам загробную жизнь. Когда политическая и экономическая ситуация в римской державе становилась все хуже и хуже, многие перестали верить в будущее и попытались застолбить себе место хоть на том свете. Тем более, христиане утверждали, что царство небесное наступит буквально завтра.
А теперь представьте, как все это выглядело с еврейской стороны. Кучу римлян и греков пригласили в нашу, любимую и родную иудейскую веру. Им разрешили жрать, что хош не соблюдать те основополагающие правила, которые прежде считались частью завета с Всевышним. В конце концов, христиане говорили, что теперь не только евреи – избранный народ, а фактор национализма тоже исключать нельзя.
Но самое главное, что после уничтожения римлянами Иерусалимского храма иудейская вера утратила свою формальную структуру. Теперь она управлялась не первосвященником и синедрионом, а такой неосязаемой вещью, как консенсус наиболее авторитетных книжников.
А христиане вознамерились создать церковь и снова надеть народу ярмо. Поэтому все 2-3-е столетия между апологетами иудео-христианства шел настоящий «бокс по переписке». Многие общины под влиянием этого перебегали из иудаизма в христианство и обратно не один раз. Примерно так, где-то в Риме или Греции сформировалась община, из которой вышли евреи-ашкеназы. Это потомки еврейских мужчин и эллинистических матерей, которые создавали семьи именно в тех веках. Долгое время испанские евреи-сефарды не очень уважительно именовали их "прозелитами", т.е., людьми, «обращенными» в иудаизм.
В общем, иудео-христианство стало постепенно разделяться на иудаизм и христианство. Причем, в зависимости от их убеждений, евреи и римляне с греками были широко представлены и на той, и на другой стороне. Просто для кого-то оказалась важней этническая, а для кого-то – интернациональная идентичность.
И в конечном счете, эти доктрины разделили. Именно поэтому современный раввинский (талмудический) иудаизм так далек от иудаизма Второго храма и настолько близок к концепциям христианства. Просто он произошел не от него напрямую, а от общих протохристианских и прототалмудических воззрений.
Именно из-за этого сходства официально признанные Римом иудеи были первейшими и самыми упорными гонителями нелегализованных христиан. Фарисеи, еще одна иудейская секта, одержала над христианством победу в том смысле, что иудаизма стало придерживаться большинство евреев. Но зато они уступили главенство над этой верой численно преобладавшим в империи грекам и римлянам.
В конце концов, отделенное от своего еврейского прошлого христианство получило весьма значительное распространение. И в этом качестве заинтересовало римские власти, как механизм управления обществом. А когда любая вера приобретает государственный статус, независимо от своих исходных положений она привыкает приспосабливаться и становится церковью.
В Новый завет входят только четыре Евангелия. И выбраны они не просто так. В число апокрифов вошли либо слишком националистические писания, либор просто тексты, которые были чем-то неудобны вселенской церкви.
