Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Как всё-таки быстротечен бег времени... Кажется, ещё недавно я придумал "НЕДОПЯТНИЦУ", ан - вот-с, уже десятое заседание. И ваш автор, подобно увлечённому, кажется, более всего собою и своим творчеством персонажу на картине сверху вновь тщится развлечь скучающую публику, напрочь забывая о том, что лето, что купанья, что публике вовсе не до каких-то "крымскихъ сезоновъ". Впрочем, дело читателя - читать или нет, дело автора - сочинять. Или - не сочинять. Как видим, альтернатива имеется у обеих сторон, и это, конечно, обнадёживает. Тем же, кто выбрал таки первый вариант, в нашем необязательном клобе предлагается поближе познакомиться с очередным персонажем "РУССКАГО РЕЗОНЕРА" - человеком, судя по первому впечатлению, ловким, склада явно авантюрного и, кажется, не совсем приятным...
КРЫМСКiЯ СЕЗОНЫ
ГЛАВА ВТОРАЯ
Редакция газеты «Голос Юга России» располагалась во флигеле бывшего дома какого-то турецкого купчика, с испугу еще в 1917-м махнувшего со всеми домочадцами на родину. Только зайдя в приемную, бывшую, наверное, когда-то гостиной, я наткнулся на старого знакомца – Ванечку Репнина, подвизавшегося в свое время в должности парламентского хроникера и явно симпатизировавшего тогда левым фракциям. Одевавшийся крайне солидно, имевший при себе огромный, из дутого золота, портсигар и снисходительно относящийся к пишущей братии, теперь Ванечка заметно облез, поплешивел, и, вообще, имел вид человека, весьма побитого жизнью. Проносясь куда-то с кипой бумаг, увидя меня, он застыл, видно, соображая, кого ему напоминает этот проходимец в обносках, но профессиональная память позволила ему достаточно быстро классифицировать мое обличие.
- Не может быть! – ухмыльнулся он, по привычке снисходительно щурясь. – Севочка – и ты здесь? Я всегда говорил – скоро тут будет весь Петербург!
- Петроград, голубчик, Петроград… За пять лет пора бы привыкнуть! - я, откровенно говоря, всегда недолюбливал этого молодчика за его снобизм, а уж сейчас-то и вовсе не горел желанием бросаться к нему на грудь, ограничившись небрежным рукопожатием
- Какими судьбами к нам? – Репнин небрежно указал на свободный стул, видно, нечаянно войдя в роль местного «золотого пера». – Видок-то у тебя, друг мой, еще тот: то ли большевистский агитатор, то ли ободранный махновцами коммивояжер…
- Благодарю за комплимент, - я не стал садиться на указанное им место, а просто, смахнув пару листков, присел на угол стола, глядя теперь на него сверху вниз. – Твой мятый пиджачок тоже мало похож на те френчи, что ты носил когда-то…
- Да, ты прав – все течет, все меняется…, - миролюбиво согласился Ванечка, с комичным недоумением оглядывая себя. – Не пропустить ли нам по пивку? Ты, вообще-то, к старику? Так его нет, он у городского головы, будет часам к двум.
- Старик – это А.А. Банеев? – на всякий случай поинтересовался я.
- Аристарх Алексеевич, - обиделся Репнин. – Милейший человек! Айда на набережную – я введу тебя в курс дела. Ты же на ставку уголовного хроникера?
- Ну… в общем-то, да, - я, чуть растерявшись, кивнул, сообразив, что судьба, кажется, все-таки благоволит ко мне. Уголовная хроника, правда, никогда не являлась моим коньком, но, подозревая, что вакансия политического обозревателя уже точно занята либо моим старым приятелем, либо самим А.А. Банеевым, я готов был начать и с этого. Внутренне поморщившись от репинского «айда» - что это? Нарочитое опрощение или, так сказать, естественный процесс деградации? – я отправился с ним на набережную, тем более, что после вчерашнего попить пива – оно было бы и неплохо!
Расположившись за крытым тентом столиком, Репнин с видимым наслаждением отхлебнул довольно приличного – во всяком случае, оно показалось мне таким! – пива, и, снова вживаясь в роль гостеприимного хозяина, фривольно закинул ногу на ногу, беззащитно обнажая давно не чищенные и явно не раз побывавшие в починке башмаки.
- Ну, Севочка, рассказывай – как к нам, долго ли промучился в Совдепии, да и вообще – впечатления…
- Да какие же впечатления…, - признаться, однообразные расспросы на эту тему начали мне порядком надоедать. – Всё одно и то же. Положение большевиков критическое: Колчак с одной стороны, Деникин – с другой, Антанта – с Севера. В Петрограде голодают, был проездом в Москве – там получше, но ощущение такое, что скоро вся эта вакханалия, наконец-то, закончится… Ближе к югу – ни черта не разобрать, что творится: крестьяне озлоблены до чёрта, лошадей у них реквизируют, хлеб – тоже… Если честно, я вообще не понимаю, откуда сейчас в России пшеница, рожь, ячмень и кто их выращивает: все воюют, в деревнях – сплошные комбеды из полутора инвалидов да бабы! Слышал, что в Сибири крестьянство настроено против Ленина – там и народ позажиточнее, есть что терять… Вот такое обозрение, Ванечка!
- Знаешь, мне иногда становится стыдно за то, что писал когда-то, - неожиданно признался Репнин. – Как подумаешь – идеи-то были какие благородные: республика, демократия, парламент! А во что это вылилось? Ты вот – другое, тебе себя упрекнуть, право, не в чем!
Я не стал разубеждать его, подумав только, что едва ли примеряемая им на себя маска виновника всеобщего катаклизма хоть на йоту соответствует действительности: известность Ванечки была столь незначительна, что в роли властителя дум он был бы попросту смешон.
- Расскажи лучше, что у вас за газета, - миролюбиво попросил я, не дожидаясь конца сеанса самобичевания.
- А, - небрежно отмахнулся Репнин, подзывая официанта-татарина и заказывая еще пива. – Провинциальный вестник с претензией на явление общемировой культуры! Думаешь, чего я осел здесь, а не в Симферополе или Керчи? Там, брат, таких орлов как мы – на хлеб намазывать можно! Фигуры! Нет, я ничего не говорю – мы с тобой очень даже могли бы поспорить с некоторыми… Но – конкуренции, Севочка, не люблю, зазорным считаю! Да и жизнь здесь подешевле. Платит-то Аристарх слезы, сам понимаешь – это тебе не у Суворина парламентские отчеты давать, а накоплений у меня – шиш с маслом. Пока туда-сюда от большевичков бегал, поиздержался – страшно! Под Харьковом вообще на наш поезд какие-то черти напали – все, что было, собаки, отняли! Рядом со мною действительный статский один ехал – да ты, верно, его по столице помнишь, Лодыженский! – так его вовсе в расход пустили: очки, говорят, золотые, значит - буржуй! Так прямо возле вагона и хлопнули!.. Да, так вот, газета…, - спохватился он, поняв, что пренеприятные воспоминания заставили его несколько уклониться от моего вопроса. – Газета – дерьмо полное, верно, убыточная, да не наше это дело! Источник финансирования – туманен, да и Аристарх его не слишком-то стремится раскрывать. Одним словом, есть газета – и ладно! Работать с ним – можно, мужик он невредный, хотя, одна черта неприятная все же есть: считает себя едва ли не духовным наследником столпов русской классики, а потому все статьи, включая объявления, правит лично, словно не газету со смехотворным тиражом издает, а эпохальный роман. Кстати, пьет: бывает, ипохондрия с ним сделается, мировая скорбь, или еще там чего – позовет к себе в кабинет, нальет и начинает… К чему мы пришли, да как это можно – сочинениями Толстого и Пушкина в столицах камины топить, да как ему горько видеть, что величайшая - общемирового значения - миссия русской культуры так и останется невыполненной… Одним словом, милейший старик!
- Действительно, - убежденно согласился я, мысленно сравнивая образ главного редактора с фигурой вчерашнего ротмистра Шварца. – Ну, а чем город живет?
- Здесь, брат, все просто! – хохотнул Ванечка, вынимая папиросу из мятой пачки («А где же золотой портсигар?» - ехидно подумал я). – Город пьет, жрет и играет в карты. Советую и тебе не слишком-то отличаться, а то примут за большевистского шпиона. У здешнего военного коменданта есть один премилый помощник – штабс-капитан фон Вальц, контрразведчик. Не советую с ним встречаться и философствовать - в каждом видит агента красных. Он, да еще один ротмистр Шварц – самые главные здесь малюты скуратовы, хотя оба терпеть друг друга не могут. Вальц считает ротмистра тупоголовым кретином, а Шварц штабс-капитана – интеллигентской размазней, хотя, ей богу, упрекнуть фон Вальца в интеллигентности – то же, что объявить последнего нашего императора буревестником анархии! А, вообще-то, Севочка, - завершил он, щелчком отшвыривая окурок вниз, на прибрежную гальку, - я, признаться, чертовски рад твоему приезду. Знаю, в Петрограде мы не особо-то ладили, да только это – дело прошлое, чего уж теперь! Нам здесь надо вместе держаться. Ты, кстати, где остановился?
Услышав имя Смирнопуло, Репнин сделал испуганное лицо и замахал руками:
- Боже, какая степень падения! Друг мой, номера Смирнопуло годятся разве что для подпитки осознания собственного унижения - там хорошо лежать, отмахиваясь от тараканов, и думать примерно так: вот, я – Всеволод Павлович Максимов, бывший любимец всего Петрограда, валяюсь здесь без копейки денег, будущее мое – зыбь и мрак, а я все еще жив несмотря ни на что! Так и быть – подскажу тебе один адресочек, но уговор: никаких амуров!
- Если так, я, пожалуй, останусь где был, - зевнул я – терпеть не могу никаких ограничений, особенно, если это касается женского пола.
- Ну, дело твое, - обиделся Ванечка, поднимаясь. – Просто я к чему это сказал: наша машинистка – из местных, впрочем, жила когда-то в Москве, у нее свой домик, сдавать который посторонним она категорически отказывается, хоть и живет впроголодь – боюсь, говорит! Наш старик приходится ей то ли каким-то дядей, то ли еще кем-то, черт их разберет, а оттого крайне ревниво относится к любым попыткам заигрывания. Я было попробовал, так он мне сразу заявил: дескать, молодой человек, я этого не потерплю! Если, говорит, вам нужны развлечения – идите на Екатерининскую, а разрушать судьбу моей родственницы – не позволю! Ну, я, ты знаешь, и в мирное время к институту брака относился без пиетета, а уж теперь-то и подавно, себя бы прокормить! – так что – нет вопросов! Могу замолвить за тебя словечко – попробуй, может, и пустит на постой...
«Старик» Банеев оказался пятидесятилетним мужчиной «академического» типа – сухой как палка, в пенсне, а заодно при усах и козлиной бородке, придававших ему сходство с кем-то из большевистских лидеров. Внимательно выслушав краткую рекомендательную речь Репнина, он вскочил с подоконника, на который примостился было встрепанным воробышком, и протянул мне сухую костлявую ручку:
- Аристарх Алексеевич! – он сильно картавил, собственное имя звучало в его произношении как «Аистаых».
- Рад. Рад, что стягиваются уже лучшие силы, лучшие умы России. Как вы сказали – Всеволод Максимович? Так вот, дорогой Всеволод Максимович – ставка репортера уголовной хроники у меня, действительно, есть… Я бы, откровенно говоря, упразднил ее вовсе, так как вижу направленность и будущее нашей газеты совершенно в ином… Но – жизнь диктует свои законы, любое предприятие – это, прежде всего, коммерция, читатель любит подробности… м-м… солененького… Давайте попробуем! Но…, - и он выставил мне под нос длинный и тощий указательный палец. – Насчет денег – порадовать не смогу! Ставка – минимальная! – и, виновато потупившись, снизил голос до извиняющихся интонаций. – Сами понимаете, любезнейший Всеволод Максимович…
- Павлович…, - я, наконец, решился поправить редактора, дождавшись конца его монолога. – Это фамилия моя – Максимов. Дорогой Аристарх Алексеевич, а нельзя ли мне, так сказать, в ознаменование заключения нашего союза получить некоторую сумму авансом? Откровенно говоря, положение мое на нынешний момент оставляет желать много лучшего…
Банеев при этих словах сразу ссутулился, потух, даже стекла его пенсне из только что сверкавших стали какими-то мутными. Он нехотя полез в карман жилетки, извлек оттуда несколько купюр и, укоризненно глядя на меня, протянул:
- Понимаю, да-с… Вот – последние, больше у меня нет. Надеюсь, Максим Всеволодович, вы отработаете… Приступайте прямо сейчас. Задания у меня пока для вас нет, но, сами понимаете, репортера ноги кормят. Через три дня – выход очередного номера, завтра к вечеру мне нужна информация от вас объемом строк в пятьдесят. А сейчас – извините, надо писать…
Поблагодарив Банеева, я в сопровождении Ванечки вышел в редакционную, где был представлен: пожилому усатому наборщику Шахову, подозрительно на меня посмотревшему и буркнувшему «Василий Аггеевич»; постоянно потеющему жизнерадостному толстяку фельетонисту Рашееву, протянувшему мне липкую ладонь; и, наконец, секретарше редактора Софье Антоновне. Взяв ее за тонкие прохладные пальчики, я поцеловал их, с удовольствием глядя, как розовеют ее бледные до того щеки.
- Зачем это? Глупости, – строго произнесла она, отдергивая руку.
- Откровенно говоря, не мог отказать себе в наслаждении, - признался я, любуясь ее милым, чуть курносым носиком и газельей раскосостью глаз. – Если бы вы еще позволили называть вас просто Сонечкой, клянусь, я сделал бы все, чтобы поднять тираж газеты вдвое!
- И все-таки, господин Максимов – Софья Антоновна! - она была поистине прекрасна – со строго сведенными бровками и этой гневной морщинкой на мраморном высоком лбу!
- Как вам будет угодно, - я просто не мог отойти от нее, не обращая ни малейшего внимания на делавшего мне отчаянные мимические знаки Репнина. – Софья Антоновна, не могли бы вы дать приют несчастному скитальцу, не имеющему ни средств, ни крова над головой? Полагаю, что ради нового коллеги можно было бы сделать исключение из ваших монолитных правил! Клянусь торжеством Белой Идеи не тревожить вашего покоя, спать в углу за фикусом и на свои два аршина гостей не приводить…
- Если вы так хорошо осведомлены о моих принципах, господин Максимов, - Сонечка при этих словах кинула взгляд-молнию на Ванечку, - то могли бы догадаться, что правила – на то и правила, чтобы их придерживаться, тем более, как вы изволили выразиться, монолитные. Я жилья внаем не сдаю! Если у вас нет средств, чтобы снять жилье, могу одолжить… правда, немного…
- Одалживаться у женщины? – по-гусарски возмутился я, видимо, позабыв о своем, мягко выражаясь, достаточно экстравагантном гардеробе. – На этот счет, Софья Антоновна, у меня есть свои правила – полагаю, не менее монолитные, чем ваши! Буду жить под кипарисами на набережной! Кстати, не были бы столь любезны хотя бы подсказать мне адрес комендатуры?
Получив желаемое, я с гордым видом удалился, намереваясь немедленно приступить к сбору требуемого от меня матерьяла.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие заседания клоба "Недопятница", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании