‒ Ты что же это творишь, сынок, – мать наклонилась к нему, добавляя жестов в свою речь, ‒ у тебя семья, у тебя уважение в совхозе, а ты чего удумал, с Любкой якшаться?
– Мать, да чего ты, ну было один раз, с кем не бывает? ‒ Гришка и не собирался признавать свою вину, оставляя за собой право взрослого мужчины ночевать там, где вздумается.
– А если жена прознает? ‒ мать не понимала его храбрости, удивлённо смотря на него, уложив обе руки на передник и наклоняя при этом голову.
– Мам, это же она вам нравится, вот вы с ней и носитесь, как с писанной торбой, а меня увольте.
Григорий расхрабрился не на шутку. Он уплетал мамкин борщ и вовсе не считал нужным перед ней отчитываться, чувствуя себя совершенно свободным.
Сегодня он проснулся именно в таком расположении духа, которое ему в данный момент навязывала мать, но Люба нашла несколько слов, которые могли его убедить и помочь успокоиться. Поэтому теперь он и пользовался её мнением, дабы избежать чувства вины, которое навязывалось матерью.
Утром молодая женщина, с взъерошенной причёской и с видом общей удовлетворённости, помогала поправлять Грише воротничок, а при этом приговаривала, словно заговор определённый набор фраз, которые нравились мужчине больше всего.
‒ Ты же уже взрослый, не в школу ходишь, а на работу, чего тебя какого-то осуждения бояться. Только тебе решать, где ночевать и что делать.
Эти слова молодой любовницы дали ему веру в себя, позволяя в данный момент огрызаться с матерью. В дом зашёл отец. Завидев сына, спокойно сидевшего за его столом, он присел рядом.
– А чего ты это не дома ужинаешь?
‒ Батя, так я к вам зашёл, проведывать, повидаться, разве нельзя? – он борзо смотрел на отца, готовя ему речь про свою взрослую и самостоятельную жизнь.
‒ Ну вот что, осмелел? Героем себя возомнил? А ты чего его привечаешь, мать, – он грозно посмотрел на свою супругу, ‒ не бывать такому в моём доме! Женился, живи, как человек, к нам приходи с супругой, нечего болтаться одному. И с Любкой свои отношения прекращай, не позорь нашу семью.
– Я значит позорю, а ты на себя, батя, посмотри. Кто бегал к тётке Нинке? Ты нас всех не позорил на всю деревню? ‒ такое серьёзное обвинение от сына Илья Тимофеевич слышал впервые, поэтому от данного хамства, хоть оно и было правдивым, у него перехватило дыхание.
‒ Да как ты смеешь, щенок, – отец поднял руку и не раздумывая влепил парню оплеуху своей тяжёлой, натруженной ладонью.
‒ Значит так? Ты видел, как мать плакала ночами, когда тебя дома не было? В это время я с ней находился, а ты таскался не знамо где. И это ты меня ещё воспитываешь? – Гриша был разъярён не на шутку, вцепившись в рубашку отца.
Мать, стоявшая рядом, старалась оттащить его и тянула за руку, пытаясь образумить сына, но тот и не слышал слов матери. Молодой парень находился в некоей агонии, которая позволяла наконец-то высказать всё, что он таил у себя на сердце долгое время.
‒ Вон из дома, – отец оттолкнул сына и поднял руку, указывая на дверь.
Гришка выскочил из родительского дома, сильно разобидевшись на отца. Не хотел он старое упоминать, но уж слишком его отец с матерью задели. Вроде и добра они хотят, но вовсе не собираются его понимать, словно чувств нет у Гришки, он, как бесчувственное бревно, просто всем должен.
Тут он отличный работник на поле, выполняющий все указания председателя, там он хороший муж, который всегда вовремя приходит домой, у родителей он примерный сын. А где же он сам? Не нагулялся Гришка, хочет веселья, песен до утра, полежать на сеновале с молодой девахой, да прогуляться на зорьке к речке.
На удивление Ульяна не задавала никакого вопроса. Зайдя в дом, он увидел на столе пироги, а в корзине рядом мирно покоилось рукоделие супруги, сама же супруга была в огороде, готовя его к весенней посадке. Взяв лопату, Гриша отправился к ней на помощь.
Хоть и убедила его Любка в том, что он сам уже волен решать, где ночевать и как правильно жить, но месяц Гришка держался, у любовницы своей не показывался, изображая примерного семьянина.
Он искупал свою вину перед Ульяной, старательно выполняя все её требования, уделяя внимание каждому её слову. Гриша всем своим поведением показывал супруге, что только она хозяйка его сердца и жизни, но в какой-то момент природа молодого мужчины потянула его опять туда же.
Он вновь ночевал в доме, где, по общественному мнению, совершал грех. Постепенно он стал делать это всё чаще, а чувство вины всё больше таяло вместе с убеждениями, которые ему внушала Люба.
‒ Женили тебя насильно, ты же вовсе не планировал жить именно с этой женщиной. Тебе её навязали, – она упрямо повторяла одну и туже мысль разными словами, ‒ а может ты вовсе не собирался жениться. Погулял бы немного, а они уговорили, мол так надо. А кому надо? Родителям и нужно.
Люба постепенно настраивала его против всех, кто имел хоть какую-то власть над мужчиной, устраняя соперников, становясь единственной советчицей в жизни Григория.
От уважения к супруге не оставалось уже ровным счётом ничего. Ульяна же упрощала жизнь своему супругу тем, что не собиралась открыто конфликтовать с Гришей и выдвигать свои требования. Она не могла ему и слова против сказать, считая, что в случае её недовольства, он просто-напросто перестанет с ней жить, а этого стерпеть она не сможет.
– Как ты это терпишь? ‒ вместе с подругой Галиной они направлялись по просёлочной дороге к той самой поляне, где точно было множество ягоды, собираясь наварить варенья на всю зиму.
– А что я могу сделать, ‒ Ульяна отвечала спокойно и обречённо, выражая свою покорность в теме измен супруга.
– Ну как же? Скандал закати, тарелки в него кидай, кричи, требуй. Можно и к бригадиру обратиться, чтобы он посодействовал. Я б на твоём месте такого не терпела, быстро бы Митьку на место поставила, ‒ Галя усиленно взялась воспитывать свою близкую подругу.
– Митька у тебя другой совсем, он добрый, покладистый, да любит тебя. А мне сама видишь, другой муж достался. Не любит он меня, нет в нём какой-то тяги ко мне. Вот ложимся вечером спать, а он и не прижимается вовсе ко мне, а просто отворачивается и всё. Если я его хочу обнять, то он руку убирает, говорит, что спать хочет, устал, ‒ Ульяна рассказывала всё это спокойным голосом, она уже и не собиралась принимать никаких решений по этому поводу.
– Ну как же так?
‒ Ну отругают его, а он обозлиться на меня. Думаешь, что больше любить меня станет? Нельзя же принудить мужчину любить свою жену. И что я ему предъявлю, а виноват ли он в том, что не нужна я ему, что ему эта Люба нравится?
– Может тебе уйти от него, раз так всё плохо? ‒ Галя пыталась хоть как-то советом выручить подругу из этой беды?
– Куда же я пойду? В дом к родителям? Я мамке пожалобилась, она сказала терпи, что поделаешь, таковы мужики. Не хочет она, чтобы я к ним в дом обратно явилась. Говорит, что позор это. Никому я не буду нужна такая, если Гришке не нужна.
‒ Ой, смотри сама, подруга, но я бы такого не терпела, я бы, если что, Митьке об голову тарелку бы разбила, вмиг бы образумился, – Галя не на шутку расхрабрилась, придумывая всё новые планы мести на воображаемую измену Митьки.
‒ Да ты и другая, не то, что я.
Так бы всё и продолжалось, если бы не вмешалась в семейные распри тётка Ульяны, которая и оставила зерно сомнения в молодой девушке. Сестра отца проживала в городе и наведывалась в родное село частенько.
Уля была её любимицей. Собственных детей они с мужем так и не завели, причиной чему было здоровье супруга Елены Семёновны, поэтому всю свою любовь женщина выливала на детей своего брата. Услышав про то, как живёт родная племянница, она тут же явилась к ней в дом, чтобы поговорить.
Гриши в доме не оказалось, так как он в тот вечер задерживался на работе, так было сказано племянницей. Видно было, что молодая супруга старательно защищает своё семейное счастье от посторонних глаз, придумывая оправдания супругу.
– Ну вот что, девочка моя, знаю я всё. В том, что твой мужик оказался таким непутёвым ты вовсе не виновата. Позиция твоей матери мне вовсе не нравится. Если бы с моей дочерью такое произошло, мне бы было безразлично, что про неё скажут, я бы обязательно забрала к себе своё дитя обратно. Ты мне не дочь, но в любом случае родная кровь, поэтому собирайся, я забираю тебя к себе. Нечего тебе с этим Гришкой тут делать, ничего путёвого с него не выйдет, так и станет болтаться всю жизнь от одной бабы к другой.
Тётя сидела напротив неё за столом, на котором была уложена скатерть, вышитая Улей, а на столе стояли пироги, которые молодая хозяйка успела спечь уже вечером. Окна занавешены шторками, по низу которых был красивый узор, а на подоконнике стояли свежие цветы в маленькой вазе.
‒ Не могу я тут всё бросить, хозяйка я здесь. А у вас в доме что? Приживалкой стану? – Ульяна съёжилась, словно от холода. Тяжко ей было тётке перечить, знала она, что та с добром к ней. Да и дело говорит, но вот уйти из этого дома вовсе не захотела в тот момент.
‒ Ну, как знаешь, но, если что, знай, ты всегда была и есть моя любимица, в любой момент готова принять. Можешь на нас с Петром Васильевичем положиться.
Ушла женщина, оставив в раздумьях Улю. Отправившись хлопотать по хозяйству, она ещё долго рассуждала над своей судьбой. Почему она не люба своему мужу? Что в ней не так? Может не красива, да вроде нет, всё при ней.
Она подошла к большому зеркалу, что было прикреплено к шкафу. Тщательно разглядывая свою внешность, она вспоминала какая же Любка, сравнивая её с собой. И правда у той и грудь повыше, губы симпатичнее, да и талия может меньше. Постепенно она углядела в себе такую безобразную даму, что больше выдержать не могла собственного отражения.