Однажды он понял, что ненавидит мать.
Они всегда жили вдвоем. Когда-то в институте Павел полюбил милую хохотушку Лену, но мать не позволила ему жениться на провинциалке. Мать родила сына в позднем возрасте и считала своим долгом самой грамотно выстраивать его жизнь.
Противостоять матери он не мог ни в детстве, ни в юности, но в том случае смирился не скоро. Мать в свое оправдание, когда он так и не женился, говорила, мол, Лена так и не доказала, что она не охотница за московской пропиской, а ты так и не доказал, что любишь.
Как-то утром, когда ему уже было сорок два года, Павел особенно явно увидел в зеркале большие залысины, скорбные морщины у рта, цыплячью шею, и ненависть обожгла его. Он становился стариком, все для него поздно. И всему виной мать, разлучившая его много лет назад с любимой.
Его месть матери была тихой, но кропотливой. Когда Павел возвращался домой после лекций в институте, он нарочито громко хлопал дверью, зная, что мать этого терпеть не может. На ее окрик спокойно говорил: «Сквозняк» и шел в свою комнату.
На старости лет мать, по его мнению, совсем с ума сошла – «ударилась в религию». Сын всячески высмеивал ее, особенно исполнение церковных обрядов, и препятствовал ее общению с такими же «полоумными».
Вскоре он отравил ее кошку. Мать плакала месяц и отказывалась от еды. Он выбросил какие-то старые письма, бережно ею хранимые. А еще Павел спрятал подальше некоторые лекарства. Мать охала и жаловалась на склероз, но по-прежнему не подозревала, что ее единственный сын так откровенно ей вредит.
Умерла она не от нехватки лекарств, а от камня в почке. Бывает и такое. Промучившись неделю в больнице, перед самым концом она непрерывно звала Павла. Но он не пришел.
Он знал, что мать умирает, и уже планировал ремонт в квартире и предвкушал на месте маминой кровати кожаный диван. Сидя на нем, юные студентки будут вначале морщить узкие лобики из-за дифференциальных уравнений, а потом в надежде на зачет разрешат ему некоторые вольности. Все это очень занимало Павла.
После похорон матери ему было хорошо ровно месяц, а потом оказалось, что ему некого ненавидеть, и жизнь потеряла смысл. Тем более, что студентки довольно бойко решали те самые уравнения, и были ни на вид, ни на слово далеко не беспомощны.
Он слонялся по пустой квартире, разбрасывал вещи и не убирал, а потом перестал есть. На работу он продолжал ходить, но еле переставлял ноги и вызывал опасение и жалость.
А потом Павел чуть не умер от кровотечения – от безобразного питания открылась язва. Он бы и умер, но случилось это утром в институте, и на хирургическом столе он оказался вовремя. После похорон матери прошел всего год.
И вот лёжа в больничной палате Павел вдруг стал думать. Вялотекущее существование кончилось. Оно чуть не погубило его. Оставшись без двух третей желудка, организм пребывал в шоке и лучше включал инстинкт самосохранения.
Павел попробовал познакомиться с окружающими. Он решил завершить своё «одиночное плавание» по жизни. Ему вроде бы как понадобились друзья, но он совершенно не мог ладить с людьми.
Если он начинал говорить с соседями по палате, то не слушал их, а выступал сам, а потом обижался, что простые мужики бесцеремонно быстро затыкали его. Павел решил, что они его недостойны, и замолчал, как он предполагал, до конца своей госпитализации. На него смотрели, как на чудака, но никто с разговорами не лез.
Он молчал, но слушал. Соседи по палате обсуждали свою реальную жизнь. У них были простые житейские хлопоты: жены, дети, родители, друзья, работа, электрика, сантехника, дачи, огороды, рыбалка, пиво и т.д.
К двум из трёх соседей приходили жены. Они уютно ворковали и приносили всякие протертые и парные вкусности. К Павлу приходила секретарь декана, по общественному поручению, и соседка по лестничной площадке Таисия Петровна.
К молодому парню приходила мать. Она гладила его по вихрастой голове, а он стеснялся ее и нарочито грубил. Она улыбалась и словно не слышала этого.
Когда мать уходила, сосед постарше пытался парня вразумлять, мол, была бы моя мать жива, я бы на руках ее носил. И тут, подталкиваемый неведомым порывом, Павел приподнялся на локте и сказал в пространство палаты:
- А моя мама в прошлом году умерла.
И тут что-то предательски защипало в носу и пролились первые слёзы. Павел уткнулся в дрожащие ладони и зарыдал.
Мужики притихли, лишь изредка коротко переговариваясь. А потом старший из соседей положил Павлу руку на плечо. Павел сжался было, но боль в швах не позволила ему напрягаться. Он тупо смотрел перед собой и говорил непрерывно: «Господи, какой же я мерзавец!» Потом он затих.
У Павла было непреодолимое желание кому-то рассказать всю многолетнюю историю своей ненависти к матери. Хотелось поговорить с тем, кто поймёт и не осудит, хотя сам Павел осуждал себя ежеминутно. Когда он проходил мимо зеркала, ему всегда хотелось плюнуть в него.
Павел вышел из больницы с остаточными болями, ещё более ссутулившийся, уставший морально и физически. И в этом состоянии он столкнулся в дверях с Таисией Петровной. Та, обвешенная пакетами с продуктами, беспомощно возилась с дверным замком. Павел помог ей, занёс пакеты на кухню и обмяк на ее сочувственное обращение:
- Паша? Как ты живёшь? Может мне придти убраться у тебя?
Павел сел на стул, поёрзал, находя для живота и спины удобную позу, и горестно сказал: «Я очень виноват перед мамой...» А потом он засуетился и ушёл.
Таисия Петровна через пару дней передала ему альбом его матери, где она неумело, старчески пыталась карандашом рисовать цветы, море, яблоки на дереве.
Павел листал альбом и со щемящей грустью думал, что это мамины мечты, которым так и не довелось сбыться. Он никогда не дарил ей цветов. Официальные букеты после торжеств он отдавал сотрудницам. А самому купить цветы маме в День рождения или 8 Марта на ум не приходило.
Мама в последние годы мечтала о море, но Павел на море ехать не хотел, а мама не хотела оставлять его одного.
У яблок своя история. Однажды мама захотела поехать к старой подруге в Подмосковье, у которой был большой яблоневый сад. Но Павел сделал вид, что заболел. А через месяц подруга умерла, и сад остался где-то там, вернее, здесь, в мечтах на бумаге.
На последнем альбомном листе был силуэт храма в облаках и ниже слова: «Сыночек, прости меня». Павел захлебнулся своим горем.
Он приехал на кладбище и привез маме самые красивые яблоки, что нашёл в супермаркете. Павел привёз их много и раздавал людям со словами: «Мамочку мою помяните, Лидию».
Нужно было ставить памятник. Он плохо себе представлял какой. Но постепенно все обустроилось. Нашлись люди, которые подсказали, и те, которые помогли.
Потихоньку оттаивало замороженное ненавистью сердце. Павел даже стал ярче и вдохновенней читать лекции. А вот в храм он первый раз осознанно пришёл, когда летом поехал на море.
Наши колокола были слышны далеко. И они позвали Павла. Он вошёл в храм, сутулясь и стесняясь. Позже, у исповедального аналоя он рыдал в голос. И каждая его слезинка уносилась в Небеса, очищая и обновляя душу.
Мне кажется, что я уловил момент, когда время Павла замерло, напилось Вечности и побежало дальше, отстукивая часы и минуты новых надежд и свершений.
Слава Богу за все!
священник Игорь Сильченков.