"Искусствовед"
В Санкт-Петербурге всё ещё существуют уютные дворики. Летом в них много зелени, а в ноябре деревья и кусты уже стоят унылыми.
Дома довоенной постройки не похожи на нынешние.
Выше второго этажа пролегает широкий белый карниз, а под крышей часто находится лепнина под государственную символику.
Водосточные трубы и вечно гнутые ржавые лестницы добавляют домам особого очарования. И цвет таких домов, преимущественно, жёлтый.
Немного нелепо смотрятся здесь новомодные кодовые двери с железными бородавками кнопок.
А случается и вовсе нонсенс – не вполне интеллигентные новые обитатели домов приделывают тяжёлые балконы на полстены, не заботясь о сохранности архитектурной целостности и безопасности дома.
В похожем доме на Набережной когда-то жил Ф.М. Достоевский, о чём гласит затемнённая временем табличка.
... На первом этаже похожего дома, у окна, уставленного цветами, сидела бабушка.
В пяти шагах от окна рос раскидистый тополь, который отбрасывал полосатую, изломанную тень.
Летом он затенял всё сплошняком, а теперь, когда листва почти облетела, стали видны просветы.
Из-за тополя в квартире было сыровато и не слишком светло, но бабушка ни за что не разрешила бы его спилить: когда-то Пётр Сухоруков, её муж, посадил его молодым саженцем.
Вот каким колоссом он вымахал за шестьдесят с лишним лет!
Конечно, дерево досаждало соседям своим пухом, особенно в июле. Но тополь уже воспринимался ими, как составная часть двора.
Дети устроили на ветвях «тарзанку»– приспособление вроде каната с прочно привязанной книзу палкой, и висели на нём день-деньской.
….Во двор вышел сосед из квартиры напротив, Михал Михалыч Брачук, развесил на перекладине видавший виды коврик и стал выбивать пыль.
Заметив в окне старушку, он с готовностью улыбнулся и отвесил ей поклон.
Капитолина Матвеевна в умилении смотрела на него и думала: «До чего же замечательный, интеллигентный человек. Ну отчего таким никогда не везёт?»
Самой бабушке было девяносто.
Платочек она не любила надевать.
Тонкую выпуклую спину обнимала серая шаль. Взгляд у старушки сделался задумчивый.
Сухонькой рукой она подпёрла подбородок и перенеслась в то время, откуда берутся пожелтевшие фотографии.
Они венчали стену, словно застывшие кадры из былой жизни. С застеклённого портрета на неё смотрело открытое, молодое лицо мужа, Петра Сухорукова.
Ох, Петя, Петя… Он погиб в мае 1945 года, да так нелепо.
Прошёл до конца всю войну и погиб в Берлине от руки взбесившегося одиночки…
Хорошо, что он не видит теперь её морщин, ввалившихся глаз.…
Она перевела взгляд на другое фото. Там был запечатлён толстощёкий малыш – Ванятка, её сынок.
Ещё до войны его унес менингит. …
Анатолий, младший брат Петра. Хороший был человек! Интересно, как поживает его дочь, Сашенька?
Ей уже шестьдесят шесть лет.
Сколько же лет они не виделись с Сашенькой? Пять? Шесть? Иногда родственные связи обрываются из-за сущей ерунды. Капитолина Матвеевна уже и не припомнит, отчего они с племянницей повздорили. А вот, пожалуйста, – шесть лет не виделись!
Сашенька – единственная родственница, оставшаяся у Капитолины Матвеевны.
Она искренне считала её приёмной дочерью…
А вот Сухоруковы всей семьёй…
Двадцатитрёхлетняя Капитолина, или Калина, как называл её Петенька, сидит в плетёном кресле.
На руках у неё сидит Ванятка, с круглыми глазёнками, ожидающий «птички» из фотоаппарата, а Пётр с наисерьёзнейшим видом положил ей руку на плечо.
Какой же это год? Тридцать седьмой…
Недолго просуществовала эта семья.
Взметнулась, как звёздочка на небосклоне, и погасла.
После гибели Петра, Калина не выходила замуж – зачем? Такой семьи уже не будет, а жалкое подобие ей не нужно.
Капитолина Матвеевна не сразу поняла, что плачет.
Слёзы замутили взор, и ей почудилось, что она сидит в паровых облаках.
Бабушка стала промакивать платочком горячие слёзы, но облака не исчезали. Тут до неё дошло, что дело вовсе не в слезах.
«О, Господи! Самовар почти весь выкипел, пока я общалась с призраками. Вот же, совсем памяти нет!».
Она посеменила на кухню и выдернула вилку из нагретой розетки.
Распахнула окно, и часть «облаков» вырвалась наружу.
Из-за высокой концентрации пара на неё напал астматический кашель.
Приступ был не сильнее других, но выворачивал лёгкие наизнанку.
Бабушка, согнутая приступом, добрела до тумбочки, нащупала аэрозоль от астмы и прыснула в рот спасительную дозу.
Лекарство было на исходе, ещё на два-три применения. А пенсия будет только через две недели….
Вот и думай, на что истратить жалкие гроши: то ли на лекарство, то ли на лишний пакет молока…
Кто бы мог подумать, что ей, обладательнице исторических ценностей, придётся доживать в нищете?
Обеспеченный человек станет смеяться, что она бережёт, как зеницу ока, жестяную баночку с паштетом из гусиной печёнки…
Всё чаще она стала задумываться, стоит ли проявлять патриотизм по отношению к родине, которая о тебе и думать забыла.
Постепенно свежий воздух и лекарство сделали своё дело, ей стало легче.
Теперь следовало подумать о деле, не дававшем ей покоя.
Две недели назад, 1 ноября 2004 года в дверь её квартиры постучал незнакомый молодой человек, весьма интеллигентного вида: тёмный костюм в полоску, очки и кожаный портфельчик.
Сначала она не хотела пускать его в дом и недоверчиво глядела через цепочку. Но он обезоружил её фразой:
«Полноте, сударыня, разве я похож на отморозка с гранатой в руках? Я всего лишь искусствовед!»
Как после такого не впустить человека? В своей дальнейшей речи он использовал словесные обороты, свидетельствующие об образованности, сыпал знаниями о художниках и эпохах.
Фигурой природа его не обделила: здоров, как бык, и сразу видно, силён.
Капитолина Матвеевна невольно подумала, что если бы он хотел её убить, то сделал бы это одним мизинцем.
Однако, что за мысли посещают её? Кому нужна древняя старуха?
А искусствовед тем временем интересовался, не знает ли Капитолина Матвеевна других бабушек-дедушек, у кого бы можно было выкупить для музея раритетные вещи, таких как иконы, столовые приборы, книги и прочие предметы старины.
Дескать, зачем они пылятся у стариков в комодах, когда должны стать достоянием русского народа.
И потом, от сделки старичок будет иметь не худой барыш.
Да и молодому человеку будет хорошо, а то злобный директор музея грозится лишить его премии.
Он заливался соловьём, не забыв при этом обшаривать взглядом идеально чистую гостиную.
Капитолина Матвеевна чуть было не ответила ему, что он как раз явился по адресу.
Но что-то остановило ее, и она пообещала подумать, с кем его свести.
На самом деле старушка не знала никого из владельцев раритетов.
Все её знакомые либо уже покоились на том свете, либо не имели за душой ни гроша.
Зато сама Капитолина Матвеевна имела всё, о чём говорил искусствовед. Теперь она стояла перед нелёгкой дилеммой: раскрыть карты или нет?
…Её муж, Пётр Сухоруков, был старшим сыном зажиточного фабриканта Аркадия Сухорукова.
Суконная фабрика отца приносила стабильный доход семье, которая жила безбедно до тех пор, пока не грянула революция.
Но и тогда предприимчивый фабрикант предусмотрительно вложил часть денег в коммерческие банки под проценты, часть в предметы искусства и драгоценности, обеспечив, тем самым финансовую независимость сыновей Петра и Анатолия.
Задолго до войны отец умер, успев выучить Петрушу в военном училище и женить на Капе.
Следующие удары по деньгам семьи нанесла коллективизация и Великая отечественная война, но
Пётр не оплошал – сохранил иконы и серебряные столовые приборы в Воронежской области, в глухом селе Волобуеве, на родине Капитолины.
Замуровал всё в подполе, да так хитро, – никто не нашёл! Часть драгоценностей всё же была обменена на необходимые вещи и питание в смутные военные годы, но львиная доля сохранилось.
Брат Петра, Анатолий тогда был гораздо моложе и находился на иждивении матери.
Им с матушкой досталась своя, не меньшая доля наследства.
К сожалению, матушка ещё до войны начала сильно хворать.
Имея на руках сына-подростка, она не могла работать и обеспечивать им хотя бы сносное существование.
Анатолию пришлось подрабатывать и чистильщиком обуви, и мойщиком посуды, но эти приработки были ничтожны.
Поэтому мама была вынуждена сдавать в ломбард сначала предметы мебели, посуду, затем принялась за драгоценности.
Вскоре она умерла, не сумев сохранить для сына ничего.
После смерти матушки Анатолий некоторое время спустя, женился на Аннушке, и та родила ему дочь Сашеньку.
В результате всех жизненных перипетий у Капитолины Матвеевны сохранилось три иконы 18 века и серебряная посуда.
… И вот теперь этот юнец-искусствовед явился за тем, чтобы всё выкупить, да ещё за бесценок?
Да после таких мытарств и алюминиевая ложка представляла бы музейную ценность!
И что прикажете делать? Деньги Капитолине Матвеевне нужны позарез: пол прогнил, нужно класть новые доски.
Да и самовар не мешало бы сменить на электрочайник, который сам отключается.…
На зиму халат байковый нужен.…
А с другой стороны, деньги – это вода. Утекут в неизвестном направлении, а иконки потом ищи-свищи.
Не зря же она их столько лет хранила?
Капитолина Матвеевна обратила взгляд на портрет Петра.
Она много раз замечала, что у фотографии меняется настроение, выражение лица.
Иногда он бывает довольным, особенно в солнечные дни.
Но сейчас Пётр укоризненно блеснул глазами, и брови съехались на переносице.
А может быть, это просто стекло отсвечивает? Или он на самом деле сердится?
Старушка не стала больше искушать судьбу и попросила парня покинуть её дом.
Тот сразу подчинился, но пообещал снова прийти через две недели – вдруг на горизонте объявится какой-нибудь коллекционер?
… Две недели истекли.
По подсчётам бабушки, парень должен был явиться сегодня вечером.
«Ну что ж, там и решу, как поступить, может быть, дверь ему не открою».
Он пришёл к Капитолине Матвеевне в девятнадцать ноль-ноль.
На этот раз вместо аккуратного портфельчика в руках была вместительная спортивная сумка.
«Вот ведь, какой резвый, уже с сумкой пожаловал!» – усмехнулась про себя бабуля. В момент, когда старушка замыкала за гостем дверь, упал и разбился вдребезги портрет Петра...
***********************************
.... Не успел забрезжить рассвет, как больничное утро отозвалось скрипом дверей, голосом дежурной сестры, призывающей кого-то сдать кровь из пальца и подпрыгивающим грохотом тележки, развозящей медикаменты.
Ей было страшно открывать глаза. Тревога не отпускала всю ночь, она помнила, что вчера произошло что-то очень страшное, и если она придёт в себя, то снова ощутит ужас. Что так напугало её?
Ах, да, она превратилась в молодого мужчину!
В страшном сне не привидится такое! Может быть, наваждение закончилось?
Тайная надежда заставила с удвоенной силой заколотиться сердце.
Но, беглый взгляд на «свои» руки снова вернул её в страшную реальность. Ничего со вчерашнего дня не изменилось.
Они по-прежнему мужские.
А вот пигментных пятен не стало, вспышки астматического кашля пока не беспокоят.
«Интересно, какой специалист лечит в моём случае? А вдруг мне никто не сумет помочь, что тогда?!»
Страх пробрался в напряжённое тело, и в голову полезли самые невероятные мысли.
Внезапно она подумала, что ей снова придётся идти работать. А кем?
Она умеет быть только медсестрой и фельдшером.
Точнее, не умеет, а умела когда-то. Она двадцать пять лет находится на пенсии.…
Как ей теперь зваться? Сколько ей лет, двадцать или девяносто? Где она живёт?!
От неразрешимых мыслей разболелась голова.
В палату, как назло, вошла гудящая группа из трёх врачей под предводительством коротенького рыжего весельчака, к которому все обращались не иначе, как: «Максим Валерьевич».
У него была внешность, располагающая к откровению, открытый взгляд, бровки дружелюбными дужками, рот, готовый к смеху.
Он оказался психиатром.
Кратко глянув на коллег и добившись тишины, он обратился к Капитолине Матвеевне:
– Я так понял, у нас имеет место необычный случай?
– Доктор! Помогите мне, ради Христа! – пробасила бабуля, в первый раз за последние дни понадеявшаяся на благоприятный исход своей необычной «болезни».
– На что жалуемся? – он открыл историю болезни и забегал глазами по строчкам, на ходу знакомясь с содержанием.
В какой-то миг глаза застопорились на неразборчивой писанине и брови изогнулись.
–Так-так…Х-м… Имя?
– Ка-Капитолина, – сказала она, понимая, как нелепо это звучит из мужских уст.
– И давно вы сделались Капитолиной? Может, здесь не я нужен, а сексолог? Транссексуальные наклонности наблюдались ранее?
– Чего, сынок? Какие склонности? Я – бабушка. И не помню, как оказалась в больнице. Мне говорили, что я попала… под машину. Но я живу в противоположном конце города! Я вообще выхожу из дома по крайней необходимости, мне приносят продукты девочки из собеса.
– Вы инвалид?
– Да, у меня астма и я по старости…
– Сколько вам лет?
– Так, девяносто, милок…
В палате повисла неловкая пауза. Группа врачей принялась записывать сведения, предвкушая защитить диссертации на этом случае.
– Как аппетит? – поинтересовался врач.
– Никак. Я не хочу кушать, – ответила она.
– Пьёте водичку?
– Вчера выпила стакан компота…
– Так дело не пойдёт! Если хотите поправиться, нужно кушать! – наставительно проговорил он.
– Позвольте осмотреть вас? – мягко произнёс Максим Валерьевич. – Снимите, пожалуйста, пижаму.
– Я стесняюсь раздеваться перед мужчинами, – тихо, но твёрдо ответила Капитолина Матвеевна.
– Я в данном случае не мужчина, а врач. Пожалуйста, меня другие пациенты ждут. Не капризничайте, – сказал он старушке. Обернулся к врачам и попросил их выйти из палаты, уважая сложность случая.
С помощью Максима Валерьевича она приподнялась на койке и стала расстёгивать застиранную полосатую пижаму, по-женски, прикрывая плоскую грудь левой рукой.
Пуговицы оказались на непривычной правой стороне и дело двигалось крайне медленно.
От брюк она избавилась под одеялом.
Врач достал деревянный молоточек, откинул в сторону одеяло и попросил её спустить ступни вниз, чтобы проверить коленную реакцию.
Бабуля села поудобнее, опустила вниз глаза и… увидев это, лишилась чувств.
– Всякое видел, но такое! После нейрохирургии будем оформлять парня в психбольницу, – пробурчал себе под нос врач.
Дорогие друзья, если повесть Вам нравится, не забывайте ставить лайки и писать отзывы!
Подписывайтесь на канал!
У нас тут душевно.
С теплом, Ольга.
