Рассмотрение спора шло полным ходом. Существо дела, которое рассматривается в суде, сейчас не имеет значения. Имеет значение лишь вот какое обстоятельство. Истица заявила иск о взыскании сумм по договору займа, а в качестве доказательства цели расходования заёмных сумм (эта самая цель имеет‑таки существенное значение для разрешения спора по крайней мере в отношении одного из ответчиков) был представлен договор подряда на обустройства некоего жилого дома: отделка дома, устройство полов, забора и так далее. В качестве доказательства был представлен письменный договор подряда, всевозможные приложения к нему, включая перечень работ, квитанции об оплате по этому договору и акт приёма работ. И вдруг случилась некоторая неожиданность.
Перед началом судебного заседания представитель возражающего ответчика (а ответчиков-то было два) заявил ходатайство о приобщении к материалам по делу видеокассеты с несколькими любительскими видеозаписями. Своё ходатайство этот представитель обосновал таким образом: на кассете сделаны семейные видеосъёмки, на которых ясно видно, что по крайней мере на начало того самого года, когда был заключён представленный истицей договор подряда, по которому должны были быть выполнены некие работы; все объекты, которые должны были быть созданы в результате такого договора подряда, уже существовали, а значит, такого рода видеосъёмка, на которой, кстати, есть лица как истицы, так и согласившейся с ней ответчицы, несколько противоречит доказательствам, представленным истицей. По мнению представителя ответчика, заявляющего ходатайство, такого рода доказательство имеет существенное значения для разрешения дела по существу уже потому, что оно может повлиять на оценку представленного истицей доказательства в виде договора подряда и его исполнения.
Но вот суд… отказался приобщить к материалам по делу видеокассету.
Если бы отказ носил произвольный характер или основывался только на неясных усмотрениях, то ничего обсуждать тут не имело бы смысла. Однако суд вполне чётко объяснил причину отказа. И вот эту самую причину как раз имеет смысл обсудить.
Своё определение об отказе приобщить к материалам по делу видеокассету суд обосновал тем, что он не знает чтó в действительности находится на ней. По мнению суда следовало бы сначала заявить ходатайство о просмотре кассеты в суде, и только затем заявлять ходатайство о приобщении её в качестве доказательства. Вот именно такая была позиция суда.
Совершенно очевидно, что устраивать дискуссию в зале суда на эту тему в рамках конкретного дела нет никакого смысла. Значительно проще согласиться с судом, заявить ходатайство, которого он ждёт, а затем повторить ходатайство о приобщении к материалам по делу видеокассеты, тем более, что, надо так понимать, представитель ответчика, который заявил ходатайство, видел эту видеокассету и вряд ли он говорит неправду — врать в данном случае совершенно бессмысленно.
С первого взгляда представляется, что суд прав: невозможно дать оценку ни допустимости, ни относимости доказательства до той самой поры, пока суд с таким доказательством не ознакомился и пока участники судебного процесса не имеют возможности высказать свои суждения по поводу содержания представленного доказательства. А и в самом деле: как можно глядя на видеокассету, сказать: есть на ней изображение забора или печной, скажем, трубы, или же нет?
Но это только с первого взгляда.
А со второго?
А с третьего? с десятого? с сотого?
В самом ли деле надо заявлять в суде ходатайство о проведении предварительного просмотра видеоматериала, чтобы затем поставить вопрос о его приобщении? Ну, не в этом процессе, а в принципе?
Давайте разбираться в ситуации строго по процессуальному кодексу, хорошо?
Тогда надо признать, что никакого такого особенного действия в виде просмотра видеоматериалов на воспроизводящих устройствах ГПК РФ не предусматривает. И в заявленном о таком действии ходатайстве, следовательно, необходимо отказать именно потому, что оно никак не предусмотрено законом. Ну, нет такого процессуального действия как предварительный просмотр видеокассет. Нет! Только не надо путать этот просмотр с осмотром доказательств, который, например, проводится в порядке обеспечения доказательств.
Во‑первых, осмотр доказательств есть визуальное ознакомление с предметом, который уже служит таким доказательством и относительно которого уже вынесено суждение, что этот предмет есть доказательство. Видеоноситель при представлении его в суд, разумеется визуально воспринимается любым зрячим участником процесса и судом.
Во‑вторых, осмотр места или предмета есть не самостоятельное процессуальное действие, а способ исследования доказательства. Исследования доказательства. Ещё раз: именно исследования и именно доказательства. Обратите внимание: доказательства. То есть того, относительно чего уже сделано заключение, что оно содержит данные, которые имеют существенное значение для разрешения спора по его существу или правильного рассмотрения дела.
Коль скоро, при приобщении чего‑либо в качестве доказательства по делу к материалам по делу подлежит оценке возможность, — не доказательная сила приобщаемого, а лишь самая возможность, — наличия такой силы, то само по себе, конечно, суждение суда в определении о приобщении к материалам по делу доказательства вообще никак не должно содержать, да и не содержит никакого суждение о реальной доказательной силе. Не содержит и суждений о достоверности доказательства.
Так что ж получается: суд был неправ? И если такого действия как предварительный просмотр видеоматериалов в суде до приобщения их к материалам по делу не предусмотрен законом, то каким же тогда образом вообще можно вынести суждение, например, об относимости или допустимости материалов, которые предложены к приобщению в качестве доказательств? Не глядя, что ли? Не имея никаких сведений? То есть совершенно произвольно? Но суд ведь не может выносить произвольных суждений! Даже те дискреционные суждения, на которые кое‑где имеет право суд, вовсе не являются произвольными — они всенепременно должны быть основаны на материалах дела.
Это что же получается: замкнутый круг? Суждения суда должны быть основаны исключительно на тех материалах дела, которые имеются перед судом на момент вынесения таких суждений, а в материалы по делу некий объект как доказательство может попасть только и исключительно если относительно него вынесено уже суждение о допустимости и относимости такого этого объекта в качестве доказательства.
Тогда может быть это — порок действующего процессуального законодательства, вполне точно и грамотно восполненный судом?
Стоп!
Лично я всегда с огромным подозрением отношусь к восполнению судебными суждениями даже действительных пробелов или недостатков законодательства. И советую любому и каждому не поддаваться искушению соглашаться с такой вот деятельностью судов. С формальной стороны такого рода восполнение или исправление есть не что иное, как просто нарушение принципа разделения властей: законодательство должен разрабатывать и принимать, а равно и исправлять, восполнять и дополнять всё‑таки законодатель, а не суд. Я, например, категорически не согласен с тем, что, например, пленум, скажем, Верховного Суда Российской Федерации‑де имеет право что‑то такое писать, что имеет силу для применения наряду с законами. Всё‑таки суждение о норме — одно, а суждение об обстоятельствах конкретного дела в свете норм — нечто другое. Ведь не порывается же законодатель вынести суждение, скажем, о виновности конкретного лица при конкретных обстоятельствах. Да и вообще: говорить о недостатках норм надо весьма и весьма аргументированно и осторожно. Иначе можно, желая сделать лучше, сотворить что‑нибудь как всегда, а потом быть не смотря ни на что.
Но одного только подозрения в этом деле, конечно, тоже маловато. Подозрение ведь должно в лучшем случае быть основанием для пристального изучения, а вовсе не для умозаключений.
Но всё‑таки: каким же образом дать оценку приемлемости объекта в качестве доказательства, если не изучать самого объекта? Почему не изучать? Да просто потому, что его в деле до его приобщения вообще нет.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо бы, прежде чем вынести суждение о пробелах в законодательстве, рассмотреть само это законодательство. И, в частности, вообще ответить на вопрос откуда, собственно, получает доказательства суд.
Вот что написано в точности в статье 55 ГПК РФ:
1. Доказательствами по делу являются полученные в предусмотренном законом порядке сведения о фактах, на основе которых суд устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования и возражения сторон, а также иных обстоятельств, имеющих значение для правильного рассмотрения и разрешения дела. Эти сведения могут быть получены из объяснений сторон и третьих лиц, показаний свидетелей, письменных и вещественных доказательств, аудио‑ и видеозаписей, заключений экспертов.
2. Доказательства, полученные с нарушением закона, не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу решения суда.
Давайте же теперь весьма внимательно обратим внимание вот на какие нюансы: доказательства могут оказывать влияние не только на разрешение дела, но и на порядок его рассмотрения; доказательствами могут быть не только вещественные и письменные доказательства, но и пояснения сторон и третьих лиц (обратите внимание: не прокурора! поскольку никаких указаний на то, что произнесённое в суде прокурором может являться источником для сведений «о фактах, на основе которых…», в законодательстве нет. Хотя, право слово: тогда вообще неясно кáкое значения имеет, скажем, заключение прокурора).
Теперь надо бы задать точный вопрос о том, чтó, собственно, рассматривается и оценивается в судебном процессе на то самой стадии, когда заявлено ходатайство о приобщение в дело некоего объекта как доказательства.
Некий вопрос по существу дела? — нет.
А что? — ответ очевиден: рассматривается вопрос, относящийся к категории не разрешения дела, а его правильного рассмотрения: правильно или неправильно рассматривать предложенный объект в качестве доказательства по делу и давать ему дальнейшие оценки уже как доказательству. Например, обсуждать его достоверность. При этом, поскольку самого по себе этого объекта в деле нет, то рассмотрение вопроса о его приобщении не может ни в какой мере зависеть от свойств этого объекта или его содержания.
Тогда для общности суждения будем считать, что этот объект есть вообще первое в деле объективное доказательство и из перечня п.1 ст.55 ГПК РФ исключим всё, что касается объективных доказательств: вещественные и письменные доказательства, все записи. Что имеем в остатке? А в остатке имеем: пояснения сторон и третьих лиц, показания свидетелей, заключения экспертов. Отсюда надо убрать ещё и заключения экспертов, поскольку сама по себе экспертиза проводится тоже по определению суда как некое процессуальное действие. По этой же причине надо убрать из перечня и показания свидетелей. Просто может вполне быть так, что в деле на момент рассматриваемой стадии гражданского судебного процесса нет ни заключений эксперта, ни показаний свидетелей. И что тогда имеем в оставшейся части?
Вот именно: пояснения сторон и третьих лиц.
О! Не тут ли зарыта собака?
Если исходить из прямого и буквального понимания нормы ст. 55 ГПК РФ, то оценка объекта, предложенного в качестве доказательства, на приемлемость этого объекта в качестве именно доказательства для последующей оценки его в судебном заседании должна производиться на основе пояснения сторон и третьих лиц. Иных источников в самом общем случае суд не имеет.
Собственно говоря, такое умозаключение подтверждается именно нормами ГПК РФ.
Вот что, собственно, написано, например, в п. 2 ст. 57 ГПК РФ:
2. В ходатайстве об истребовании доказательства должно быть обозначено доказательство, а также указано, какие обстоятельства, имеющие значение для правильного рассмотрения и разрешения дела, могут быть подтверждены или опровергнуты этим доказательством, указаны причины, препятствующие получению…
При обсуждении такого вот ходатайства и будут обсуждаться именно те пояснения, которые имеются в этом самом ходатайстве. Они, и более ничто.
Из сказанного следует сделать вывод: определение о приемлемости чего‑либо в качестве доказательств может быть вынесено судом на основании такого рода доказательств как пояснения сторон и третьих лиц. Причём как устных, так и письменных. Мнение, скажем, прокурора по сему поводу, как не предусмотренное законом, значения не имеет. И значит, никакого такого особого пробела именно в данном случае в законодательстве и в помине нет. И значит, неправ оказался суд, полагая, что прежде, чем вынести суждение о приобщении доказательства к материалам по делу, необходимо с ним ознакомиться, в случае с видеокассетой — просмотреть. Ведь, в самом деле: просмотр видеоматериалов есть не что иное, как исследование, а исследованию должно подвергаться только то, что уже признано доказательством, а значит, находится в материалах дела.
А в довершение сказанного можно описать ситуацию, при которой изложенная выше логика суда приведёт к прямому нарушению процессуального права участника процесса на применение вполне законного способа защиты его интереса.
Пусть видеоматериалы, которые необходимо исследовать в качестве доказательства не могут быть нормально перемещены (когда такая ситуация возможна придумайте сами, но она, разумеется именно возможна). Пусть место их нахождения расположено весьма далеко от места рассмотрения судом. Например, суд рассматривает дело в Анадыре, а доказательство находится в Калининграде или Мурманске (кто не знаком с географией, надеюсь, удосужится посмотреть на географическую карту России). В этом случае осмотр и исследование такого доказательства должно быть произведено по месту его нахождения в порядке ст. 58 ГПК РФ. Причём это действие должен произвести другой суд в порядке исполнения судебного поручения, определённом нормами ст.ст. 62 и 63 ГПК РФ.
Так вот, для того, чтобы вынести определение как об осмотре и исследовании доказательств по месту их нахождения, так и для того, чтобы вынести определение о судебном поручении, по продемонстрированной в процессе логике суда уже надо к моменту вынесения таких определений просмотреть те самые материалы, которые, собственно, просмотреть и можно лишь вынеся определение. То есть попросту говоря, ни осмотр, ни исследование доказательства по месту его нахождения, ни судебное поручения на производство такого процессуального действия вообще вынести невозможно.
И недостаток тут кроется не в законодательстве, а исключительно в его применении и логике такого применения, продемонстрированной судом в описанном деле. Всё‑таки представляется верным приноравливать в суде не законодательство к своему пониманию, а собственное понимание к законодательству, ибо дело ведь, в конце концов, состоит не в том гдé, собственно, находится север, а в том, что мы вполне ожидаемо при каждом произнесении слова «север» дружно указываем в одну и ту же сторону.
Именно в силу последнего я и утверждаю, что попытка ВС РФ вносить новеллы в закон, именуя введение таких новелл как угодно, не соответствует ни природе судебного суждения, ни конституционному правилу разделения властей в их компетенции. А за нарушение этой границы, полагаю, судей надо наказывать.
Вы можете спросить, чем кончился этот процесс?
Да, он замечательно закончился: суд первой инстанции иск удовлетворил, один из ответчиков обжаловал это решение и... решение суда первой инстанции было отменено, а дело ушло на новое рассмотрение в первую инстанцию (тогда это было так), а новым решением был уже отказ в удовлетворении заявленного иска в отношении как раз возражавшего ответчика и удовлетворения в отношении соглашающейся ответчицы. А знаете кто был истцом и ответчиками? Ответчиками были — судья арбитражного суда и её бывший муж, а истцом... мать ответчицы и бывшая тёща ответчика. Догадываетесь, какова была цель этого иска?
