1. В художественной литературе самое длинное, нудное и ненужное — это, конечно, исторические романы.
«Война и мир» Льва Николаевича Толстого, «Пётр Первый» и «Хождение по мукам» Алексея Николаевича Толстого, «Емельян Пугачёв» Вячеслава Яковлевича Шишкова, «Разин Степан» Алексея Павловича Чапыгина, «Степан Разин» Степана Павловича Злобина, «Лашарела» Григола Абашидзе, «Фараон» Болеслава Пруса, «Фараон Эхнатон» Григория Гулиа, «Три мушкетёра», «Двадцать лет спустя», «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя», «Графиня де Монсоро» Александра Дюма Старшего, «Молодые годы короля Генриха IV» и «Зрелые годы короля Генриха IV» Генриха Манна, «Иосиф и его братья» Томаса Манна. Их бесконечно много, таких романов. Назвал лишь те, что пришли в голову, не отбирая и не исследуя на вшивость.
Аналогом исторических романов сейчас являются телесериалы. Раньше телевидения не было, вот люди и развлекали себя романами да попойками. Теперь бегающие картинки занимательнее для души, чем одинаковые сотни и сотни страниц. Вот и перешла публика на сериалы. Попойки остались. Без них всё ещё скучно, даже с сериалами.
2. Исторический роман тем плох, что он эксплуатирует исторические события и исторических персонажей. Писатель — не лучший историк. Но даже если бы он им был, критически мыслящие люди ему не верили бы, ибо они знают, что это реальный человек и реальное событие, а писатель вменяет им свою правду, которая для воспринимающего сознания — конечно же, ложь. Как ложь для участников Отечественной войны 1812 года роман Л. Н. Толстого «Война и мир». Выходит, реальные исторические личности — куклы, подставные болваны для кукольного театра, затеянного очередным Карабасом Барабасом. А читателю надо разбираться, сверяясь с историческими исследованиями, где и как писатель в угоду своей мысли наврал и наврал крепко. Так зачем разбираться, если по всем разделам истории общества имеются учёные исследования? И биографии отдельных исторических персон давно написаны. Вся эта историческая литература тоже не без субъективного привкуса и послевкусия, задаваемых автором-историком, но он хотя бы старается быть объективным, а не свою мысль протаскивать или что-то там поцветистей разукрасить…
3. Читатель наивный попросту воспримет художественный вымысел как реальность исторического персонажа и реальность исторических событий. Так рождается литературная мифология. Бесконечное число художественных текстов о Владимире Ильиче Ульянове (Н. Ленине), в конце концов, создали образ вождя, предельно не соответствующий реальности того, что этот политик делал и что писал. Тем-то и плоха историческая проза, как и историческая поэзия, да и вообще историческое искусство, что по ним судят о реальной истории.
И наивность наивного читателя прочная, можно сказать — фундаментальная. И это потому так, что осмысление любого предмета, любого процесса, любого человека требует от осмыслителя достраивать осмысляемое до целого, иначе всё будет непонятно. Вот почему Ника Самофракийская мыслится с головой, а Венера Милосская с руками. И зритель ещё будет домысливать образ той же Ники, задаваясь вопросами: «А Ника Самофракийская голову моет? Каким шампунем? Head&Shoulders? У неё перхоть есть? Как она с нею борется?» Тем самым образ искусства становится для зрителя своим, зритель к нему уже индивидуально причастен. Так что если художник, писатель тож, предложит готовый целостный образ, без обломанных рук и без снесённой ветрами истории головы, как же наивному зрителю не принять с благодарностью этот образ на веру!
4. Вымышленные персонажи, даже если они живут, действуют и умирают в определённую эпоху, всё же гораздо более приемлемы для читателя. По ним виден ясно авторский замысел и несомая телом текста авторская мораль, поучение для читателей. Нет ссылок на то, что это мол не я, это Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов или Наполеон Бонапарт сказали или сотворили. Павел Фёдорович Смердяков выражает вполне определённую мысль Фёдора Михайловича Достоевского. Её и надо воспринимать без отсылок к реальным лицам в прошлой истории или в настоящем окружении автора. Ссылаться можно только на Павла Смердякова, лакея и повара, или на Фёдора Достоевского, отца-породителя этого мерзавца.
5. Нет сомнений, что хуже всего было бы запретить чтение исторических романов. Запрет порождает интерес. Так, нудная проза «Сатанинских стихов» сэра Ахмеда Салмана Рушди, как только мусульманские фундаменталисты объявили охоту на их автора, они мигом получили известность, так что хочешь не хочешь, а заглянешь и полистаешь эту скромную по объёму и весьма прозаическую скучную дрянь.
Поэтому если автор найдёт денег на издание своего исторического романа, пусть издаёт. А читатель сам решит, утомлять ли ему свои глаза этим собранием букв.
6. Вообще всегда следует помнить, что слово обобщает, слово несёт собой смысл. Поэтому в слове бесконечная реальность сокращается до обозримых компактных объёмов идеального смысла. Если же слово начнёт подменять собой реальность, воспроизводить всю конкретную реальность в себе самом, описывая, описывая, бесконечно описывая эту реальность в самых мелких и незначительных подробностях, то человек, упивающийся таким словом, упивается иллюзиями, подменами и нескончаемой нереальностью. Таков роман француза Ромена Жюля «Люди доброй воли» в 27 томах. И таков же роман японского автора Сохачи Ямаока «Токугава Иэясу» в 40 томах. Учите французский и японский и погружайтесь в эти океаны текстов. Тоните в них, захлёбываясь буквами и поперхаясь иероглифами.
2023.04.23.
