Дело, которое толкнуло на написание этого материала, выглядело приблизительно так.
Некто С. как поверенный П‑вой по доверенности заключил от имени именно П-вой с П. договор купли‑продажи некоего товара, все обязательства по этому договору были исполнены, в том числе и обязательство передать товар. Затем П. заключил договор купли‑продажи с Н., получил цену товара и передал этот же товар покупателю — Н.
То есть товар прокочевал сначала от П-вой к П., а затем от П. к Н.
Но тут выяснилось, что С., который действовал по доверенности от имени П‑вой, в действительности действовал по доверенности подложной, и не имел никаких полномочий распоряжаться товаром. П‑ва истребовала указанный товар, как выбывший из её собственности помимо воли собственника.
Ситуация, разумеется, неприятная, вполне вызывающая сочувствие по отношению к Н., так как он лишился и денег и товара. Этот самый Н. думал весьма долго. Достаточно сказать, что иск он подал ровно в последний день искового срока. Однако интересно при этом и то, с каким именно иском и к кому обратился этот Н.
Это был иск о признании недействительным ничтожной сделки и применении последствий недействительности этой ничтожной сделки. Имелся в иске в виду именно договор купли‑продажи, ответчиком выступил именно П., а последствия недействительности выглядели так: пусть он мне отдаст квартиру (ту самую, которая согласно состоявшемуся решению суда принадлежала П‑вой) или уплатит мне цену этой квартиры.
Именно так.
Предмет иска состоял из двух частей: признание сделки недействительной как ничтожной и применение последствий в виде исполнения альтернативного обязательства. Основанием иска при этом отчего‑то послужило несоответствие договора купли‑продажи закону, так как истец полагал, что коль скоро П. не имел права собственности на товар, то и не мог им распоряжаться.
Оговорюсь сразу: мне неизвестно чем именно закончилось рассмотрение такого иска и закончилось ли оно вообще, но сам по себе этот иск выглядел достаточно распространённым, как достаточно распространёнными выглядели и все ошибки, которые встретились в нём.
Первая ошибка, которая имеет необыкновенно часто хождение, состоит в утверждении, что продавцом по договору купли‑продажи в момент заключения такого договора должен быть непременно собственник или во всяком случае лицо, которое имеет право товаром распорядиться. Такая точка зрения, основанная, как представляется её приверженцам, на некоем «здравом смысле» предполагает совершенно порочный посыл. Этот посыл, исходная точка, которая, собственно, и делает всё суждение порочным, состоит в том, что в результате самого по себе заключения договора купли‑продажи осуществляется уже и распоряжение товаром, и возникает право собственности покупателя оного. В действительности законодательство России ничего подобного не предусматривает. Мало того, оно как раз предусматривает прямо обратное. И ещё, в добавок ко всему, предусматривает именно обратное вполне и вполне логично.
Перво‑наперво следует иметь в виду, что заключение такой сделки как договора купли‑продажи вообще не вызывает изменения никаких вещных прав или обязанностей. Для того, чтобы убедиться в правильности такого утверждения нужно просто буквально прочесть именно ту самую ст. 454 ГК РФ, которая и определяет этот самый договор. Из текста этой статьи ясно видно, что само по себе заключение этого договора определяет, а быть может (это по максимуму!) вызывает к жизни только и исключительно обязательства: у покупателя — обязательство уплатить цену товара, а у продавца — обязательство передать покупателю этот самый товар в собственность. Всё! ничего более из названного договора, строго говоря, согласно закону и не следует. И в подтверждение такой позиции нужно просто взять на себя труд и прочесть уже текст ст. 455 ГК РФ, в которой, между прочим, как раз и говорится о том, что вполне допустимым является заключение договора на тот самый товар, который попадёт в собственность продавца в будущем. Но будущее, говоря опять‑таки строго, скрыто от нас завесой лишь возможности, а это значит, что никаким образом само по себе заключение договора купли‑продажи не оказывает никакого решительно влияния на вещные права.
Поэтому‑то и неверно утверждение, что путём заключения договора купли‑продажи осуществляется именно распоряжение товаром. И уж точно противоречит законодательству утверждение, что продавцом может быть только тот, кто имеет право таким товаром распорядиться.
Брать на себя обязательства имеет право любое дееспособное лицо, причём не в силу обладания правами на конкретную вещь, а исключительно потому что это лицо является именно лицом и лицом дееспособным, то есть имеющим право своими действиями (в данном случае состоящими в заключении договора купли‑продажи) приобретать права и создавать для себя обязанности (например, обязанность передать конкретную вещь в собственность или право потребовать уплаты определённой суммы денег).
Дальше всё становится на свои места: при заключении договора никто ничем не распоряжался, продавец по закону не обязан быть собственником или распорядителем в момент заключения договора, а для того, чтобы уж и в самом деле счесть заключённый договор купли‑продажи только в связи с тем, что товар не принадлежал продавцу, надо получить доказательства, что такой товар вообще никак ни при каких обстоятельствах не мог быть передан покупателя вообще никем, в том числе, например, и поручителем за продавца (последнее возможно, например, когда именно товар не является оборотоспособной вещью).
Вторая весьма распространённая ошибка заключается во втором из требований, составляющих предмет иска.
Сделаем, даже вопреки всему сказанному выше, предположение, что некоторый договор, в данном случае — договор купли‑продажи действительно ничтожен, а потому недействителен. Что же из этого должно следовать, если только какие‑то особенные последствия не предусмотрены законом.
Общие последствия недействительности сделки описаны в ст. 167 ГК РФ. Но в этой самой статье говорится о последствиях непременно для каждой из сторон сделки, а не только для одной из них. Следовательно, если исходить из буквального содержания ст. 167 ГК РФ и применять это содержание к рассматриваемому случаю, то прежде всего надо уяснить себе чтó именно получила в результате исполнения обязательств, возникающих из сделки, каждая из сторон.
Эта сделка, напомню, — договор купли‑продажи, сторонами договора являются П. и Н., при этом Н. получил товар, а П. — деньги. Применяем теперь ст. 167 ГК РФ и имеем: Н. обязан отдать в пользу П. товар, а П. должен отдать Н. деньги.
Так?
А чего возжелал в своём иске Н.? А он захотел, чтобы обязанности возникли исключительно у П. перед ним, но сам нести никаких обязанностей не мыслил. А в законе, между тем, в результате недействительности сделки возникают именно встречные обязательства и подлежат они исполнению непременно одновременно (ст. 328 ГК РФ), а не порознь и не вслед друг за другом даже, а буде одна сторона не исполняет своего обязательства, другая вправе не исполнять своего.
Значит, если исходить именно из указанного в иске применения ст. 167 ГК РФ, то именно Н. должен отдать П. товар, а П. имеет право не отдавать Н. денег до тех самых пор, пока Н. этот самый товар не отдаст. А ведь не отдаст. Именно не отдаст, поскольку поводом‑то для самого обращения в суд явилось то, что именно товар‑то этот у Н. и отобрали. И только, ну очень теоретически можно себе представить, что П‑ва отдаст во исполнение обязательства Н. перед П. последнему этот товар. Теоретически такое, конечно, возможно, но тогда эта возможность либо делает все усилия П‑вой по признанию права собственности на товар и отобрании его у Н. неразумными и явным злоупотреблением своим правом, либо же такая возможность может быть обусловлена какими‑то привходящими обстоятельствами, о которых мы сейчас не говорим.
Понятно, что Н., предъявляя иск, был движим желанием вернуть себе «хотя бы ситечко». Не менее того, понятно, что он делал попытку возвратить себе деньги от того, кому он эти деньги передал. Понятно, что он делает попытку найти защиту своего нарушенного интереса и, что называется, «восстановить справедливость». И за этим самым он обратился в суд.
Но суд не восстанавливает справедливости как таковой. Суды не предназначены для этого. Суды предназначены для разрешения споров в том виде, в каком эти споры явлены им, и предоставлении защиты нарушенных прав, свобод и защищаемых законом интересов. А последнее, то есть предоставлении защиты, государственный суд вправе осуществлять исключительно на основании закона. Но никак не из соображений одной только справедливости. Именно потому что это — государственный суд, а, скажем, не суд третейский. Да и вряд ли справедливым является понуждение к исполнению альтернативного обязательства, вытекающего из недействительности сделки, вместо именно двухсторонней реституции.
А теперь осталось только выяснить для себя: а справедливо ли будет положение, при которой суд сам изберёт способ и основание защиты даже не прав, а именно интересов истца и применит такую защиту? В рассуждении того, что выбор способа защиты вообще есть деятельность заинтересованная, а суд как раз должен быть максимально дистанцированным от интересов, то ответ напрашивается сам собою. И значит, суд связан предметом и основанием иска, а в предмет входит способ защиты, о котором его просит истец. И суд предоставляет истребуемую защиту только и исключительно в том случае, если именно та защита, о которой его просят (не та, которая по идее должна бы быть, а именно та, о которой его просит истец!), соответствует закону. И ничего не может делать за пределами такого способа защиты даже если и видит, что истец ошибается именно в выборе этого способа. Причём ошибается совершенно гибельно для себя. При ошибке в выборе способа защиты права и защищаемых законом интересов суд просто обязан ответить отказом в удовлетворении заявленного иска.