На следующий день вдруг позвонила Паша Ложкина и без предисловий:
– Вера, можно я у тебя переночую? Меня к кардиологу в вашу больницу направили, а талон на самое утро дали.
– Конечно, приезжай! И не вздумай никаких гостинцев покупать, не трать деньги, мне Димушка навез всего, тут можно человек двадцать прокормить!
Вы читаете продолжение. Начало здесь
У Веры всегда чисто, она с детства опрятность любила – так мамой было заведено. Но тут, ожидая редкую гостью (с Пашей они вместе в пединституте учились, на заочном), Вера еще больше домик принарядила. Занавески новые, салфетки, скатерть – полный парад.
Пашу она видела четыре года назад, на встрече выпускников. Нынче их пединститут закрыли, на здании с античными колоннами вывеска коммерческого банка – «Возрождение». Из группы у них двое умерли от рака, Галя Возникова – от инсульта, остальные, слава богу, живы. Постарели все, некоторых не узнать, а вот Паша выглядела – высший класс! Это Вера явилась с палочкой, без «третьей ноги» – никуда…
Паша приехала под вечер и, несмотря на предупреждение, с подарками – чай в красивой коробке, конфеты.
– По виду и не скажешь, что болеешь, – не удержалась Вера. – С такой прической – хоть в депутатки! Костюмчик, макияж – выглядишь на пятьдесят лет, не больше.
– Пыль – в глаза!.. – довольно смеялась Паша. – Думаю: увидят такую красоту, пожалеют – может, лекарства получше выпишут, скажут, рано тебе еще помирать.
…Все у Паши прошло благополучно – и врач был в настроении, и обследование на дорогом аппарате сделали, и прогноз – утешительный, можно «нестабильность» таблетками скорректировать. Испугалась болезнь моложавой пациентки!
Вера уговорила гостью остаться на ночь: «Что ты потащишься в свою тмутаракань по темноте? Отдохни, с утра двинешься».
На радостях Паша оттеснила Веру от плиты и такой шикарный плов с овощами состряпала – пальчики оближешь!.. Ароматы – о-о-о!..
– Паш, а давай выпьем? – вдруг пришло Вере в голову. (Вот никогда она этим не увлекалась, а тут ее разобрало – чужая удача раззадорила.)
– Давай! – Паша вообще гулянки любила, а тут и повод – за встречу и успешную поездку. – А что у тебя есть?
У Веры, как у всякого непьющего человека, было много чего: целый шкафчик с разномастными бутылками. Некоторые лет по пять стояли. Тут и подарки от администрации «ветерану труда», и «гонорар» за решение варианта ЕГЭ малограмотному выпускнику, и на юбилей свой она спиртное покупала, да не все выпили, и по акции в магазине ей что-то в нагрузку навязали, и самогон Димушка привозил, и молодое вино от соседки – «полностью натуральный продукт» – тут же припрятано.
– Тебе можно бар открывать, – ахала Паша, пересматривая бутылки. – Ты что будешь? Крепкое или легкое?
– Лучшее!
Кагор под плов, наверное, не очень правильное сочетание, но у Веры еще был сыр дорогой, яблоки спелые, груши, сливы огромные, орехи грецкие нового урожая. Шикарный стол получился – и сытный, и красивый.
Вечер теплый, долгий, и на душе – покойно-покойно. Пили по глотку из старых хрустальных бокалов, утопая в уютных, обволакивающих креслицах. Вера не захмелела (ну сколько она там выпила? пятьдесят грамм?), а так, чуть поплыла, и такой ей родной Паша показалась!
– Паш, вот мы с тобой старые тетки, жизнь прожили. Скажи, а ты веришь в Ангела-хранителя?
– Верю, – отвечала гостья. – Я вообще человек злой, недобрый, – Паша сделала предупреждающий жест рукой, отметая возможные возражения, – не спорь, я-то себя знаю! И вот задумаю каверзу, страшную месть, в деталях ее проработаю, внутри у меня шурум-бурум, сердце в горле колотится! А мне будто шепчет кто-то на ухо: «Не делай! Отступи!» Время проходит, и вижу: правильно не ввязалась! Это Ангел-хранитель меня отводит.
– И я верю, – вздохнула хозяйка и рассказала случай про сережку.
Паша поудивлялась. Они еще чуть-чуть выпили.
– А знаешь, – раздумчиво сказала Вера, – однажды я решила покончить жизнь самоубийством. Это на втором курсе было, в установочную сессию. Мы дружили с парнем со школы, четыре года. Сначала по-детски, потом по-взрослому. Он все обещал жениться, и я ему верила, как себе. Не береглась. И – забеременела. Говорю ему: у нас ребенок будет! А он: ты что надумала?! Не надо нам его.
Приехали мы на сессию в институт, пошла я в больницу, избавилась от ребенка. Да так неудачно, варварски мне сделали! Врач сказал: сожалею, но детей у тебя никогда не будет.
И захватило меня страшное отчаяние! Любви нет. Будущего нет. Все, что было мне дорого, растоптано. Иду, думаю: брошусь с моста. (Помнишь, недалеко от института старый мостик? С чугунными решетками. Там еще поезда внизу ходили.) Зима серая, без солнца. А на душе – такая ледяная тьма, что мне абсолютно не страшно было умирать. Я только себя тормошила: скорей, скорей!..
Пришла я на мост поздним вечером, когда нет народу. И только хотела исполнить свое намерение, как вдруг, откуда не возьмись, появляется Лена Краснолуцкая. Мы с ней никогда близки не были, даже здоровались через раз. А тут ни с того, ни с сего Лена вдруг начинает мне что-то горячо молотить: про сессию, про то, что Конкин нас всех подставил, про пересдачи, как ей неправильно практику оформили, потому что завидуют, и прочее, прочее.
Она что-то говорит, говорит, а я половину даже понять не могу. А сама думаю: «Откуда она взялась? Точно же никого не было, когда я решила вниз броситься. Она будто из-под земли выросла». Я Лене отвечаю механически, поддакиваю, а она все молотит, в глаза мне заглядывает, о своей мелкой нужде печется. Про какие-то шпаргалки, зачеты «автоматом», про приметы надежные («перед экзаменом никогда голову не надо мыть, доказано!»). И столько в этой мелкоте жизнелюбия, веселой глупости, что я невольно стала входить в ее заботу и постепенно, постепенно выбираться из ледяного погреба, из «подвала», куда меня заточило отчаяние.
И – вышла! И больше никогда к этому черному состоянию не возвращалась. Беды и горя и после много было, но вот этой сладостно-затягивающей воронки смерти – никогда. Как отрезало! Я думаю, Паша, что тогда, на мосту, это мама была моя покойная. Но явиться в своем образе она не могла – я бы испугалась или с ума сошла. Вот она и приняла вид Лены Краснолуцкой…
Вот так отвел меня Ангел-хранитель от беды. А я уже записку предсмертную написала, в сумочку положила. Вот до какой крайности дошла!..
Вера Семеновна замолчала.
– Что же дальше было? – полюбопытствовала Паша. – Или… Тебе трудно об этом говорить?..
– Нет, почему же. Все ушло, отболело. Я как о посторонней сейчас рассказываю. Парня, которого я любила, звали Петя. Наши дома в деревне напротив стояли, чуть наискосок. Вернулась я домой, пошла в сельмаг – хлеба купить, спичек, еще что-то по хозяйству. И столкнулась с Петей нос к носу возле клуба – он тоже к родителям приехал. Полушубок нараспашку, кубанка заломлена, румянец – во всю щеку. Куда там – первый парень на деревне! И, как ни в чем ни бывало, подмигивает мне: «Ну что, Веруня, в загс? Созрела?» Я вспыхнула вся – от счастья! А он: «Какая ты наивная!.. Я пошутил, глупенькая».
И через две недели вышла я замуж за Володю-тракториста. Тогда это модно было: выходить назло. Помнишь, какая я была симпатичная?! Мама у меня – красавица, от нее все. Лицо – чистое, глазищи огромные. Фигурка у меня, как у статуэтки была, любо-дорого посмотреть. Куда что и подевалось нынче? Вся поморщенная, обезьяна обезьяной стала.
Володе я давно нравилась, он за мной так бережно, благоговейно ухаживал!.. Да что там – любил он меня!.. А я ему жизнь сломала, сделала его несчастным.
Вышла замуж, все чин чином. А вскоре Петя из города приехал. Я была дома, у отца; прибегала к нему то постирать, то приготовить – отец после мамы так и не ужился ни с кем. Тяжелый у него характер. Однолюб! Я в него, наверное. А мама умерла от крупозного воспаления легких, сильно простудилась на ферме.
Отец рядом с мамой был другим человеком – нежным, веселым. А когда любовь теряешь, какая это несправедливость жизни, трагедия. Не каждому этот крест под силу.
Вечером Петя постучал в окно, я вышла. Он лишь глянул на меня, и вся моя гордость рухнула. Я, уже замужняя, пошла с ним гулять в вербы – за огородами у нас росли. Отец по тропинке гнался за мной с ремнем, обзывал всяко. Ну, что делать… Не послушала я отца, опозорила семью.
Шла я с Петей и умом понимала – не нужна я ему! Он забавляется, на мне свою силу пробует – наплюю на закон человеческий я ради него или нет?!
«Ну и пусть, что погибну!.. Зато разочек с ним побуду!»
Конец января, звезды яркие, как волчьи глаза, горят, снег лежалый хрустит.
Годы и годы прошли, а я эту ночь в памяти хранила. Звук его шагов – уверенных, четких. Дыхание его жаркое, желание – сильного, властного человека. Как я могла ему не покориться, если каждый день о нем грезила?! Шарф его колючий, шерстяной – чуть не задохнулась в нем. Шепот его, крик мой сдавленный.
Что-то страшное было в этой ночи, в мрачных силуэтах деревьев, в равнодушной, беспощадной тишине.
Замужем я не удержалась. Не любила я Володю, и даже видимости создать не смогла. Сравнивала его все время, и все мне казалось – «не то»! А может, я себя намеренно заводила, цеплялась за прошлое, на что-то надеясь. Ну, хотя бы еще на одну ночь, такую, как тогда, в вербах.
Володя начал пить, закатывать скандалы. И сын (это было чудо – вдруг, нежданно, я родила Димушку!) не удержал семью. Муж в сынишке души не чаял, таких нежных отцов – поискать. Димушка на него очень похож внешне – ничего от меня не взял. И к отцу он страшно привязан, с пеленок. Они всегда между собой ладили, я им только мешала.
Ушла я от Володи. Из-за пьянки, а больше из-за того, что не любила его.
Он так и не женился. И я замуж не вышла больше. Теперь думаю: а вдруг он и был моей судьбой? Если бы я была добрей, уважительней, может, и семья бы у нас сложилась. Или – сердцу не прикажешь?..
Стала я жить у отца в доме. Тогда телефоны были редкостью в деревне, и мать Пети приходила к нам звонить ему – он работал на Северах. Я пряталась за занавеской и подслушивала. Все о нем знала! Что на буровой его ценят, зарплата хорошая, жена замечательная, красавица. Экономист-плановик по профессии. Один за другим у них три сына родились.
Ни разу он про меня не спросил! Хотя мать ему говорила, что от нас звонит.
Потом, наконец, провели им телефон, и тетя Даша перестала к нам ходить. А я жила этими разговорами – раз в неделю они созванивались. Жизнью Пети жила, не своей. Детей его по именам знала, все их болячки, когда у них зубы первые полезли, кто во сколько месяцев ходить начал, какие прививки сделали…
Вот зачем это мне?! Я уже догадывалась: это болезнь, мания. Дурость, проще говоря.
Наконец, я уехала из деревни. Устроилась в школу, Димушка – при мне. За всю жизнь накопила денег на этот домик. Отец мне помогал. Вот так и жила…
Окончание здесь Автор: Лидия Сычева Начало здесь
Больше таких рассказов в книге "Мёд жизни" здесь