Она вернулась с похорон, усталая, разбитая. Cвалилась в кресло.
–Давай помолчим…, – произнесла и закрыла глаза.
И не открывала, пока не наступили потемки.
Одинокие мужские тапочки в углу. Он любил бордовые, без задников. Мужской махровый халат, он небрежно его накинул на спинку кресла, после душа, но не сегодня, не вчера. Ноутбук, уже под тонким слоем пыли, а он протирал его «по несколько раз на дню». Дверца в шкафу приоткрыта. Джемпер неаккуратно уложен на полке. Его джемпер. Опять что-то искал?
Свет в кладовке, он там любил порыться, забыл выключить… А сколько дней и ночей прошло, а все горит, горит свет, ждет его – не дождется. И она не выключает свет – вдруг он вернется, прямо сейчас, вот сейчас распахнется дверь?
Теперь вдова. Молодая вдова. Черная вдова. Испуганная вдова. Все вдовы в одной женщине. Не реально. Никогда не поверила бы, но пришлось.
Сначала разобраться с похоронными бумагами. Все бумаги в прозрачных файлах. Вытащила из сумки, и опять засунула обратно, – их надо предъявить для забирания урны с прахом и оформления ниши на кладбище. Опять вытащила – чего их таскать в офис, и снова засунула обратно в сумку. Не лезли, затолкала, немного помяла. Черную сумку на той неделе показывала ему. Мягкая, удобная, вместительная. Стиль Casual. Тебе идет, сказал, под черное платье. Да, под черное.
–Его больше нет. Но не могу касаться его вещей. Вот сижу с бутылкой на полу.
А сама подумала: «Ай, молодец, вслух сказала, да?»
А он ответил:
–Вещи не мои. Халат не мой, у меня нет привычки носить халат после душа, и тапочки сроду не носил, по комнатам хожу босиком.
Оба промолчали.
–Тебя больше нет, – произнесла она, не меняя тон.
И опять оба промолчали. И она снова сказала:
–Тебя больше нет.
Она сделала паузу, и он сказал про себя: "Она повторит эту фразу шесть раз, как строчку стиха для запоминания".
–Тебя больше нет, тебя больше нет, тебя больше нет, тебя больше нет... Я похоронила тебя.
Эта история началась год назад. У Лизы умер отец. А до того гостевал у дочери, забыл халат, тапочки, еще что-то.
–Тебя больше нет, тебя больше нет...
Вот заладила. В такие минуты ее было не остановить.
Ну обнять, прижать к себе, молча, чтобы не делала замечания за неуместные слова. Пробовал – не помогает. А что можно сделать в такую минуту. Пусть допьет свое просекко. Иначе нельзя, иначе будет истерика, «сволочь», "ты мог поехать со мной", «ты испортил мне жизнь» и все такое.
Она не приехала на похороны, была вместе с Саввой на "морях-океянах". Конечно был один нюанс, отец Лизы, бывший военный, недолюбливал Савву за его необузданный нрав, а главное, нестабильный заработок фрилансера. Вот Савва и не решился предложить Лизе ехать вместе на похороны, а одна она не захотела.
И вот кто-то присоветовал ей знахарку. Откуда "откопали" ту "бешеную", как Савва ее называл, знахарку, осталось тайной. Но девушке сказали, когда она похоронит мужчину, с которым была, то и отец не будет в обиде, отпустит. Теперь она всякий раз хоронила Савву, он и не возражал, надеясь, что она уж как-нибудь образумится.
–Запомни! Тебя больше нет.
–Да, да.
Она отвернулась к стене, Савва знал, если Лиза сейчас начнет поправлять волосы, значит приступ прошел. А она смотрела на стену, и никак не могла взять в толк, почему на стене не одна тень, а две.
И тогда он сказал:
–А помнишь, как мы встретились на вокзале. До этого у нас был только онлайн. Ты еще вышла в нереальной куртке, нереальной по размеру, будто тебе ее кто-то одолжил (он пытается улыбнуться). Я не знал, как оценить твой Oversize, ты в нем утонула (он пытается ее взбодрить). Но плюсы были – из той куртки, свитера и брюк я вынимал тебя на ночь и утром возвращал обратно. ...Потом ты исчезла... на три недели, и я случайно увидел фотографии на твоей странице, не узнал тебя, пока ты не призналась про фотосессию с этим французом, в заброшенном доме, и добавила: «Савелий! Все было суперкреативно!» (Он пытается выбросить из головы, что полное имя его звучит тогда, когда она уходит к другому мужчине).
Она смотрит на тени. Стала трясти его за рукав пиджака, того, в котором он носил ее на руках.
Он делает последнюю попытку остаться и ненавязчиво та уговорит:
–Может я поджарю яичницу?
Но она медленно-медленно поворачивает голову к нему и говорит слово, которое он слышит уже год:
–Уходи.
Молча собрался, закрыл за собой дверь, ее частное пространство – закон. Молча пошел в кафе, где готовят нереально вкусный мексиканский кофе от каких-то партизан (даже показывали пачку). Через час или два раздастся звонок: Лиза будет просить, чтобы он немедленно вернулся, иначе она за себя не отвечает. Он теперь не так уж далеко, как было поначалу, но по пути услышит еще два-три звонка, и прочтет две-три эсэмэски. Его будут звать приехать на собственные похороны.
–Ты еще здесь?
–Нет. Закрывай дверь.
Конец
© Андрей Толкачев
В рассказе представлены фотографии уникального мастера Пьеро Марсили Либелли.