Вот оно, то поле. Желтая щетина жнивы на фоне сероватого снега. Сейчас, когда прошло столько лет, оно кажется маленьким, даже крошечным. Название у него красивое – Высокое. И деревня, что в низине за ним, - Высокополье. А наша деревня называлась простенько – Сергеевцы.
Нет уже ни Сергеевцев, ни Высокополья. Люди разъехались. А поле осталось и по-прежнему родит хлеб.
Не здесь ли в далеком и жарком августе приключилась со мной беда? Да, конечно.
На Высоком поле уродилась тогда могучая рожь. Помню, она скрывала даже Тимофея, а он был в нашем колхозе самым высоким.
Тимофей почему-то один, без помощника, управлял комбайном, а мы с Варькой, тоже, как и я, школьницей, стояли на копнителе – длинными шестами укладывали солому и старались вовремя нажать на рычаг сбрасывателя.
Рожь была настолько обильна, что копнитель заполнялся через каждые пятьдесят шагов. Комбайн двигался медленно, и все равно молотильный барабан забивало. Мы часто останавливались, и Тимофей, гремя гаечным ключом, матерился на чем свет стоит. Я лез в чрево комбайна, где все дышало горячим жаром, и зубилом рубил спекшиеся, твердые, как кость, жгуты соломы. Я тоже матерился, как Тимофей, и было мне от этого и стыдно, и приятно. Потом, используя лом как рычаг, мы прокручивали валы, запускали мотор и работали дальше.
Все мы были желтые от пыли, которая, смешавшись с потом, черными ручьями стекала с лица и шеи. Даже вспоминать об этом хорошо. А как мы обедали! Мы брали с собой хлеб и молоко. Это была самая вкусная еда в моей жизни.
А беда приключилась смешная: в глаз попала остинка от колоска ржи. Застряла, словно горящий уголек, и солнце для меня померкло.
Произошло же все по-глупому. После обеда мы с Варькой устраивали игры. К этой крепкой полногрудой девушке я относился с любопытством. Мне нравилось сталкивать ее с копны соломы, где она устраивалась отдохнуть. Варька была сильная, и мне не всегда удавалось ее побороть. Это задевало. Мальчишеское самолюбие терзало меня, когда Варька, победив, весело хохотала.
- Ну что, получил? Получил? – кричала она с копны, показывая кукиш.
Я еще больше злился, снова наступал, мы кубарем скатывались вниз, все-таки я одерживал верх и прижимал ее к земле. Варькины глаза оказывались так близко, что я смущался и отпускал ее.
Во время такого баловства я и был наказан.
Ость обожгла мой глаз так едко, что я завертелся на месте. Все бросились мне на помощь. Варька пыталась вытащить занозу уголком платка, Тимофей промывал мой глаз молоком, кто-то развел в воде сахар и тоже пытался лить этот раствор под веко. Ничего не помогало. Остинка хоть и маленькая, но с такими шипиками, уцепилась мертвой хваткой. Глаз от возлияний и собственных слез так распух, что вид мой вызывал жалость.
Наконец Тимофей не выдержал и сказал:
- Ладно, катись в больницу!
Стащили с комбайна мой велосипед, я сел на него и поехал, повернув голову влево, так как смотреть прямо было нельзя. Через полчаса я так же, скосив голову, миновал свою деревню, въехал в лес, а там было рукой подать до больницы.
Голова моя гудела как пустой чугунок, если по нему стучать палкой.
Я подъехал к первому больничному дому и вошел внутрь, где было прохладно и тихо-тихо. Навстречу вышел мужчина в белом.
Усадив меня на стул, он достал стеклянную палочку, поднял пальцем мое перемазанное грязью веко и как волшебник, одним ловким движением снял боль. Затем пустил в глаз холодную каплю и сказал:
- Вот и делов-то.
Знаете, что такое счастье? Это когда из вашего глаза вынут малюсенькую, почти невидимую остинку ржаного колоса.
Я положил руки на подоконник, возле которого сидел, опустил на них свой гудящий чугунок и в ту же секунду заснул.
Разбудила меня тетя-уборщица. Добродушно ворча, она сказала, что я, этакий засоня, проспал почти шесть часов и что пора и честь знать.
Было уже темно, на небе вылупились яркие звезды. Мой верный велосипед мчал меня вперед, через лес и деревню к Высокому полю, и прохладный ветер ласково трепал запыленную рубашку.
Я слышал вдалеке гул мотора и знал, что это работает наш комбайн. Я спешил, боясь, что за столь долгое отсутствие влетит от Тимофея. Комбайн выплыл мне навстречу, словно большое черное чудовище с двумя огненными глазами. Он брал последний ряд – все поле было уже убрано. Вот он остановился, взревел мотором и затих. В тишине было слышно стрекотание кузнечиков. Где-то вдалеке кричал дергач.
Варька, блестя в темноте зубами, спустилась с копнителя.
- Достали? – спросила она.
- Достали.
Подошел Тимофей, вытирая тряпкой руки.
- Ты что, спал там?
- Я не нарочно, - сказал я. – Сам не знаю, как получилось.
- Ничего, бывает. Когда мне осколок вынули, я сутки не просыпался.
Легко и неслышно чиркнула по небу звезда. За ней другая. Был август, а в это время, известно, часто падают звезды.
