Глава 12
Катя испуганно-удивлённо посмотрела на подругу.
– Почему ты так решила? – спросила её.
Маша в ответ блеснула зло глазами.
– Потому что знаю я эту породу мужскую кобелячью!
– Надо говорить «кобелиную», – тихо поправила её Катя. У неё с детства была такая привычка: поправлять, если кто-то слова произносит неправильно.
– Да какая разница? – отмахнулась Маша. – Разве ты сама не замечаешь перемен в нём? – она старательно избегала произносить имя Катиного мужа, поскольку недолюбливала его. Но под страхом расстрела бы не призналась, что делала это по одной простой причине – интуитивно чувствовала, что если бы Витя проявил к ней знаки внимания, не устояла бы.
– Замечаю, – горестно вздохнула Катя. – Послушай, Маша. Давай больше не будем об этом. Я тебе рассказала… прости, не нужно было.
– Да я просто… – начала было подруга, но Катя сделала жест рукой.
– Пожалуйста, давай сменим тему.
Маша поджала губы. Но прислушалась к просьбе.
***
После того разговора с Машей прошла неделя, но как ни старалась Катя, а её отношения с мужем продолжали ухудшаться. Они не ругались, не спорили. Просто стали меньше общаться. Витя уходил рано, возвращался поздно, был усталый и постоянно о чем-то думал. Вернее, о ком-то. Жена чувствовала это всеми фибрами души. Только доказать ничего не могла.
Однажды, когда они отдыхали после выполнения супружеского долга (с некоторых пор это выглядело именно так, то есть натянуто и безо всякого огонька), Катя спросила мужа, может, он потому стал такой механически-равнодушный в постели, что у него кто-то есть на стороне? «Чушь какая», – недовольно пробурчал Витя в ответ. Повернулся на бок, спиной к жене, и сделал вид, что спит.
Катя продолжила мучиться подозрениями. Чем дольше длилось такое поведение Вити, тем больше его молодая жена нервничала. Она даже стала бояться, что у неё из-за этих волнений грудное молоко пропадет. Даже купила на всякий случай банку детского питания для грудничков и спрятала на кухне. На тот случай, если сама кормить Андрейку не сможет. И у неё всё сильнее было предчувствие, что скоро в их жизни произойдёт нечто нехорошее.
***
Некоторое время спустя, не выдержав, Катя снова попросила Машу приехать. Когда та пришла, рассказала ей о своих мучениях. Заодно попросила прощения, что в прошлый раз отказалась выслушивать её рекомендации. «Теперь я к ним готова», – обречённо сказала Катя, теребя полотенце в руках и прислушиваясь, не проснулся ли малыш. Но тот безмятежно спал в кроватке.
– Хочешь, я за твоим мужем прослежу? – предложила Маша. – Мне не сложно. Похожу за ним денек-другой, и все станет понятно. Куда и с кем он ходит.
– Я... не знаю, – растерянно ответила Катя. – Это же как-то… неприлично.
– Брось! – воскликнула Маша. – Неприлично жене изменять!
Катя побледнела, и подруга тут же снизила тон голоса. И чтобы Катю не переволновать, и не разбудить Андрейку.
– Чего тут не знать? – сказала она. – Возьму с собой фотоаппарат, да и сниму фото и видео, если вдруг выяснится, что у него любовница есть. И вообще. Я так тебе скажу, дорогая моя. Если он тебе изменяет, так надо разводиться. Оттяпаешь у него квартиру, будет знать, предатель! Да плюс алименты…
– Ну какие с него алименты? – слабо улыбнулась она. – Мы же на деньги родителей живём.
– Ничего! – уверенно сказала Маша. – Не все же последующие 17 лет, до совершеннолетия Андрейки, он станет на родительской шее сидеть. Так что пусть, если не собирается сам сына воспитывать, платит.
Катя после длительных уговоров все-таки согласилась. Она вообще считала, что следить за человеком можно, если разве что он – вражеский шпион. А тут, оказывается, такое можно сотворить в отношении собственного мужа. «Сам виноват, – утешала себя Катя. – Не надо было становиться предателем». То есть доказательств этого у нее никаких не было, конечно, одни предположения. Причем навеянные твердыми заявлениями Маши. Но та буквально излучала стопроцентную уверенность в измене Вити и стремление вывести его на чистую воду.
Подобного опыта у Маши не было. Она ведь бросала парней всегда раньше, чем они ее. Потому устроить слежку, да еще за чужим мужем, ей было интересно и воспринималось, как забавное приключение.