Меня попросили написать про Пелевина.
Хорошо, но сначала давайте послушаем эпиграф. До конца – не обязательно. Это важно для меня, а не для вас.
Спасибо. Итак меня попросили написать про Пелевина. Я это не могу сделать, я про него сто раз писал. Напишу про Пелевина.
Есть такой анекдот. Приходит мальчик в школу, а школы нет. Сторож говорит ему: "Иди домой, школа сгорела." А мальчик: "Что?" – "Школа, говорю, сгорела". А мальчик: "Что?" – "Школа сго-ре-ла!" А мальчик: "Что?" Сторож разозлился: "Ты глухой?" Мальчик: "Не-а! А ты говори, дяденька, говори..."
Творчество Пелевина напоминает мне этот анекдот сразу по двум причинам. Во-первых, в каждом своём романе он повторяет одно и тоже, а во-вторых, повторяет он не абы что, а Благую Весть. И она созвучна благой вести из анекдота – о том, что школа сгорела.
Пелевин сообщает читателям следующее: поскольку и Субъект (как философская категория), и Объект сводятся к Пустоте (к нулю), понятие субъектно-объектных отношений не имеет смысла.
0 + 0 = 0
0 – 0 = 0
Объяснить это можно с помощью примера из другого писателя-буддиста, американца Сэлинджера. У того есть цикл "Девять рассказов" – этакий справочник по прикладному чань-буддизму. В завершающем цикл рассказе (являющемся ключом к разгадыванию остальных) мальчик Тедди, десятилетний мудрец, говорит:
"– Помню, это было воскресенье. Моя сестрёнка, тогда совсем ещё маленькая, пила молоко, и вдруг я понял, что она – Бог, и молоко – Бог, и всё, что она, делала, это переливала одного Бога в другого, вы меня понимаете?"
Дальше следует ремарка "Николсон молчал".
Попробуем помочь Николсону. "К чёрту философию, к чёрту буддизм!" (Искаж. "К чёрту Олега, к чёрту монастырь".) Будем рассуждать логически. За образец возьмём рассуждение чиновника Ивана Матвеевича из рассказа Достоевского "Крокодил. Необыкновенное событие, или Пассаж в Пассаже".
Будучи проглочен крокодилом, тот размышляет так:
"Какое основное свойство крокодилово? Ответ ясен: глотать людей. Как же достигнуть устройством крокодила, чтоб он глотал людей? Ответ еще яснее: устроив его пустым". (Курсив наш с Виктором Олеговичем.)
Итак, совместными усилиями британских и остальных учёных установлено, что вселенная – это взрыв. Бог уронил пробирку с гремучей ртутью. "Каково основное свойство взрывово?" Он быстр. Отчего же нам кажется, что всё происходит так медленно? От начала взрыва до формирования атомов 300 тысяч лет, до первых звёзд – 300 млн лет, до начала формирования галактик – 1 млрд лет, до написания этой судьбоносной заметки и прочтения её вами – без малого 14 млрд лет!
Оттого нам это кажется, что мы очень малы. (Как-то в детском "Лучике" мы приводили такой пример: если сложить 10 томов Детской энциклопедии (по 500 страниц в каждом) и принять их за историю планеты Земля, то вся история человека как биологического вида уместится на одной-единственной страничке последнего, десятого, тома, а история человеческой цивилизации – в половине последней буквы последнего слова.)
А теперь представим себе мультфильм, в котором всё меняется и превращается одно в другое: кварки – в атомы, атомы – в звёзды, пептидные цепочки – в одноклеточные водоросли, а одноклеточные водоросли – в первых млекопитающих мегазостродонов и уже практически неотличимых от них нас... Представили?
Понимаете теперь, что молоко и пьющий его человек – это одно и то же? Ну, "по сравнению с Мировой революцией"?
Если нет, возьмём пример короче: Бог создал человека по образу и подобию Своему – или человек, мысля Бога, создал Его по своему образу и подобию?
Большинство из нас скажет – "это зависит от точки зрения" (или, по теории относительности, "от системы отсчёта"). Верующий скажет "Бог создал человека", неверующий – "человек скопировал Бога с себя". Так вот, а с точки зрения Пелевина (или Сэлинджера, не важно) это одно и то же.
И Пелевин с Сэлинджером одно и тоже, и я с вами, и вы со мной. Эту-то мысль он и пытается до нас донести под видом анекдота – то про Петьку и Василь-Иваныча, то про российскую власть, то про вампиров, то про Льва Толстого, то... Не важно.
Это сугубо умственное искусство, вроде чёрного квадрата Малевича. Когда Малевич принимался писать людей, у него выходило не чтоб плохо, но как-то обычно. Средне:
Если бы Пелевин писал не анекдоты, если бы он выводил в своих романах живых людей, его философская конструкция развалилась бы под тяжестью повседневных человечьих проблем. (Ребёнок плачет, болен, плохо ему – какая тут, нафиг, "пустота"?) Потому-то он и сторонится "психологизма", "гуманизма" и "реализма", этих трёх китов русской литературы, ограничиваясь остроумной беллетристикой.
Можно сказать "недотягивает Пелевин до классики". А можно вспомнить, например, Льва Толстого, который "дотягивал" с перехлёстом, а всё же... "Смерть Ивана Ильича" – помните?
"Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет. (...)
– Кончено! – сказал кто-то над ним. Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, – сказал он себе. – Её нет больше".
Вы же понимаете, о чём это?
Выходит, Пелевин и Толстой – об одном и том же?
Я не люблю этот рассказ Толстого. Моя мама умерла от рака (Иван Ильич в рассказе умирает от рака). Это происходило дома, и ночами мы с отцом по очереди дежурили. В часы своего дежурства я писал. Однажды написал что-то вроде стихотворения:
Ведь жизнь и смерть – одно и то же,
отчего же
так трудно видеть, как они меняются местами?
Узнав, что мама умрёт, я много думал, каково ей будет ждать смерти, и как с этим жить, и есть ли что там, за смертью... И пришёл к ощущению, что единственное спасение заключается в знании – есть.
Я представлял, что вот попадает она в рай, а там нет времени, и все мы уже там; ей не будет одиноко, ей не придётся нас дожидаться. А значит, нам тяжелее остаться здесь, чем ей туда уйти... Эта мысль приносила что-то вроде утешения.
Так вот, "после смерти" – это то, что в рассказе "Толстого называется "свет". Там герой сначала долго томится смертью, боится смерти, а в конце страх смерти оставляет его. Как жизнь заканчивается, ТАК И СМЕРТЬ - ЗАКАНЧИВАЕТСЯ.
Это по Толстому.
Отсюда следующий шаг: жизнь и смерть – два аспекта чего-то одного и того же. Жизнь – это смерть (живя, мы постепенно избавляемся от жизни), а смерть – это жизнь (умирая, мы избавляемся от смерти).
И получается в точности по Пелевину – ОСВОБОЖДЕНИЕ от иллюзии жизни и смерти (буддистская благодать) через понимание того, что это одно и то же...
Поэтому "Пелевин и Толстой – одно и то же".
Но это " в сухом остатке". А так, толстовская мысль проще, доступнее и поэтому человечнее (хотя в этом рассказе Толстой очень жесток). Пелевинская – требует умственного напряжения и как средство от страха смерти, мне кажется, не работает. Большинство людей читает его, как фельетон, выковыривая из невкусной булки текста изюмины анекдотов. Может, это потому что Пелевин плохой художник. А может, это изъян (или достоинство, ведь изъян и достоинство – одно и то же) его души: теплохладность. А может, моей души. Чехова тоже многие любят в теплохладности обвинять. Конченные идиоты... Какая ж теплохладность, когда я его так люблю?!!
И чтоб два раза не вставать – вот про Сорокина. Тоже. Ведь где Пелевин, там и Сорокин? Так ведь положено?
Спасибо. Всего доброго.
С уважением
журнал "Лучик"
Читайте также:
Литература, человек, государство