Когда я поднялась по ступенькам и уже собиралась войти в здание роддома, послышался визг тормозов подъехавшей машины. Оглянувшись, я увидела черную Волгу, похожую на ту, в которой возят важного Танькиного папашу. А вот и он сам. С начальственным видом он вышел из машины, дверцу которой открыл его водитель, и суровым взором обвёл столпившихся на ступенях людей. А они внезапно притихли и теперь настороженно и с опаской уставились на представителя высшего эшелона власти. Еще немного и воздух сотрясли бы восторженные возгласы и рукоплескания. Но важная особа своим цепким взглядом улавливает в толпе меня и внезапно его надменное лицо озаряется широкой добродушной улыбкой. В жизни бы не подумала, что он умеет улыбаться. Из задней дверцы машины показалась его жена с букетом цветов и помахала мне рукой. Элегантно одетая тётя Вера под руку с супругом торжественно и не спеша поднимаются по лестнице. Следом за ними идет водитель, и в руках у него два невиданной красоты полиэтиленовых пакета, полностью чем-то набитых. В нашей стране в те годы такие пакеты считались роскошью. Их можно было купить только у фарцовщиков за бешеные деньги. Но Танькин отец часто бывал в заграничных командировках по обмену, непонятно каким опытом. Любопытно, как это умудрилась тётя Вера так быстро приехать, да еще и что-то там прикупить для меня. Хотя, конечно, скорая помощь, которая меня сюда доставила, передвигалась со скоростью черепахи. Удивительно, как это я не родила в дороге. Правда, у меня почему-то внезапно прекратились схватки. И сейчас мне было как-то неловко, что вокруг меня поднялась такая кутерьма. — Наташенька, дорогая, как хорошо, что мы успели тебя догнать. Мы тебе тут немного вкусненького положили, потом покушаешь, когда уже будешь в палате. Ты ведь, наверное, даже не позавтракала? Я кивнула. А тётя Вера небрежно передала пакеты водителю скорой помощи, который подобострастно их принял. Да уж. Тётя Вера уже давно не та запуганная сиротка, которую когда-то приютила у себя моя бабушка. Она одевается в красивые заграничные наряды и носит дорогие украшения, от неё всегда исходит аромат изысканных духов. Вот только глаза у неё постоянно грустные. — Я уже позвонила Санечке, и он тоже скоро приедет, — тётя Вера никогда не скрывала, что очень любит моего брата. Просто, когда он родился, она, будучи подружкой моей мамы, постоянно с ним нянчилась, можно сказать, была ему второй мамой. — Спасибо, тётя Вера, если бы не вы с Танюшкой… Я опять расплакалась. Ну что ж такое-то со мной? Последнее время постоянно глаза на мокром месте. — Всё, дорогая, давай иди, а то родишь еще тут, прямо на ступеньках. Ничего не бойся. Вот увидишь, всё будет хорошо, — тётя Вера расцеловала меня в обе щеки и я почувствовала, что она тоже плачет. Всё это время её муж стоял молча, но выглядел по-прежнему добродушным. Он тоже поцеловал меня, но в макушку. Потом почему-то крепко пожал мне руку, чем привел меня в замешательство. Наверное, он по привычке. И вот я, наконец-то в приемном покое. Я честно рассказала врачу о том, что у меня внезапно прекратились схватки, и спросила, не отпустит ли он меня домой, у меня там срочное дело. Врач ответил, что срочнее, чем родить, у меня сейчас дел быть не может. Посоветовал не заниматься самодиагностикой и побыстрее занять свое место в предродовой палате. Поддерживаемая санитаркой, я покорно поплелась в свою палату. В палате было девять коек. По три вдоль двух стен и три посередине. Меня уложили возле стены на среднюю койку. На кровати лежали роскошные полиэтиленовые пакеты, пока еще непонятно, с чем, а моя скромная болоньевая сумка стояла на полу возле тумбочки. Пожилая санитарка усадила меня на кровать и поспешила по своим делам. Оба пакета были набиты продуктами. Но, какими! Я даже не представляла, что на свете существует такая еда. Нет, конечно, Танька никогда не была жадной и, если я иногда к ней приходила, то она всегда меня угощала чем-то таким-эдаким. Но эти продукты были в таких безумно-красивых баночках и коробочках, что у меня просто дух перехватило от восторга. В палате находились всего три женщины. Две лежали по бокам от меня, а одна — напротив, в среднем ряду. Они лежали, и молча смотрели, как я достаю всю эту роскошь. А я боялась поднять голову и увидеть в их глазах признаки «классовой ненависти». Пора было заканчивать этот спектакль. — Девочки, не одолжит ли кто-нибудь тарелочку и ножичек? Та, что посередине, фыркнула и демонстративно отвернулась. Та, что слева, нехотя вынула из тумбочки и протянула мне тарелку и небольшой нож, а потом снова уставилась в книгу. Я достала из пакета батон, нарезала его на ломтики и намазала сливочным маслом явно отечественного производства, правда, в шикарной обертке (наверное, экспортный вариант, подумала я). Потом открыла изящную баночку с черной икрой и сотворила 4 бутерброда. На остальные 4 ломтика батона я уложила кусочки ветчины и прикрыла сверху кружочками из помидор, которые, уже помытые, лежали в небольшом полиэтиленовом пакетике. Так. Для знакомства на первый раз вполне достаточно. — Дорогие дамы! — торжественно и громко провозгласила я. — Милые мои соотечественницы и сопалатницы! Не побрезгуете ли вы дарами буржуазной пищевой промышленности, которые достались мне по совершенному недоразумению? Дамы, которые лежали по бокам от меня, рассмеялись и та, что лежала справа, подсела к той, что лежала слева. Мы перезнакомились. Одну звали Лидия, вторую Галя. А вот третья почему-то так и не повернулась. Галя на цыпочках подошла к её кровати, но так же, на цыпочках, вернулась к нам и шепотом сказала, что девушка спит. Галя была примерно моей ровесницей, а вот Лида выглядела хоть и очень ухоженной, но довольно взрослой женщиной, а в дальнейшем выяснилось, что ей уже 45. Обе женщины лежали на сохранении уже на поздних сроках. Мои соседки оказались очень компанейскими и веселыми. Мы перепробовали все зарубежные деликатесы и дружно пришли к выводу, что советские продукты в сто раз вкуснее, пусть хоть и в ужасных упаковках, а порой и без. Холодильника в палате не было, поэтому мы сильно переживали, что продукты пропадут. Но двери распахнулись, и с ведром и шваброй в палату вошла санитарка, та самая, которая меня сюда и привела. Вот ей-то мы и скормили остатки нашего пиршества. — Девоньки, а можно я заберу эти красивые баночки? — санитарка с таким восторгом их рассматривала, что отказать ей было невозможно. Баночки действительно были чудо, как хороши. Мне бы и самой такие не помешали. Под пуговицы, бисер и прочую швейную мелочь. Но я не смогла отказать этой милой пожилой женщине с добрым лицом. Я даже расщедрилась и подарила ей один из умопомрачительных пакетов, чтобы она смогла унести баночки.
