В старом, почти полуразрушенном, доме жители небольшой деревушки стали замечать, что ночью загорается свет. Любопытство мучило, но никто не отважился даже близко подойти к усадьбе. Во-первых, возраст не позволит в случае опасности унести ноги. Во-вторых, после смерти хозяев, стали вокруг этого дома ходить какие-то мистические истории.
Еще Пелагея, хозяйка этого дома, оставшись одна после похорон своего деда, рассказывала, что среди ночи она проснулась от того, что ее кто-то душит. Небольшой такой человечек, размером с четырехлетнего ребенка. Одной коленкой держал одну руку, другая коленка упиралась в живот. В руке у него был веник, он им прижимал другую руку. Другой рукой держал за горло. Силы, по ее словам, неимоверной. Изловчившись, скинула это чудовище на пол. Упав спиной на половик, оно оскалило рот со множеством мелких зубов, это старушка хорошо видела при свете уличного фонаря, и зашипел на нее, как змея. Бабушка вскочила с кровати и включила свет. Глянула, а на полу уже никого нет. Только веник лежит на кровати. С тех пор всегда спала при включенном свете. Потом ее забрала дочь.
- Никак Пелагея вернулась. Так еще в прошлом году, говорили, что померла, - начали предполагать оставшиеся жители.
- Мои внуки как-то раз решили залезть в этот дом через окно, - продолжила Любовь Ивановна, - они вдруг услышали, как заскрипели половицы, кто-то начал вздыхать и кашлять. Ребятишки застыли около стены. Кто-то неторопливо подходил к той комнате, где они прятались. Еще чуть-чуть, им казалось, они увидят того, кто вошел в дом. Внукам стало страшно. Шаги замерли, они выглянули, но никого не было. Этот кто-то вошел в их комнату, дети отчетливо слышали его тяжелое дыхание. Они выскочили в открытое окно прямо в заросли крапивы. С тех пор туда ни ногой.
- Так Иван, муж Пелагеи, помер от легких, вот, наверное, его душа и бродила по дому. Сейчас уже ничему нельзя удивляться, - подвела итог Петровна. – А все-таки надо найти смельчака, который бы подсмотрел, кто ночью находится в этом доме.
- Придется самим идти, бабы, возьмем вилы да лопаты, отобьемся.
Ночь выдалась лунная, что не с руки им было. Их легко можно заметить. Решили подойти с той стороны дома, где была глухая стена. Долго ждать не пришлось. Загорелся свет в комнате, которая служила Пелагее кухней.
Самая смелая, Петровна, первая, тихо ступая, пошла к освещенному окну. Остальные за ней гуськом.
Сначала испугались, увидев женщину во всем черном. Она сидела за столом и что-то невнятное бормотала.
- Не из нашенских, пришлая, - прошептала Петровна.
- А, может, это все-таки Пелагея. Рассмотри хорошенько. Прошло-то уже, как дочка ее увезла, поди лет пять, как бы не больше.
- Говорю, не похожа. Пелагея-то ниже ростом, эта, видать, когда-то крепкая баба была.
Старушки не стали гадать, решили оставить до утра все, как есть.
Утром тем же составом шли по давно не хоженой тропинке к этому дому. Лучи восходящего солнца пробивались между деревьями. Казалось, их можно попробовать на ощупь. Роса сверкала на травах, переливалась, завораживала взор.
- Смотри, Петровна, как утоптано, видать давно тут живет эта старуха.
Дверь оказалась не запертой. Тихо ступая по полусгнившим половицам в темном коридорчике, вошли в кухню.
Обитательница сидела за столом и молчала, опустив голову на руки. На вошедших даже не глянула.
- Чего пришли?
- К тебе, узнать, кто ты такая.
- Ко мне? Ко мне?! - Рванулась вдруг из-за стола, бросилась, как разъяренная кошка, но отпрянула. Лицо исказила гримаса.
- Что у вас ко мне? - Прорычала, пятясь назад.
- Выслушай нас...
- Нет! Уходите! Оставьте меня!
- Просим тебя, не прогоняй нас, мы не зла тебе желаем!
- Уходите! Уходите отсюда!
- Боже, да это же Валя, дочка Пелагеи. Как ты тут оказалась, Валюша?
Женщина, как будто приходила в себя, несколько минут молчала.
- Я сама убила свою мать.
- Не говори глупостей, дочь никогда не убьет свою мать. Вспомни о своей душе.
- Не убьет? - Страшно рассмеялась! - О душе? Нет у меня души! Продана давно! - Страшный смех, преходящий в рычание, пронесся по комнате!
- Успокойся, - старушки хотели подойти к ней поближе и пожалеть по-матерински.
- Уходите! – истерически крикнула Валентина и вскочила, стараясь взять в руки ухват. - Нет! Нет! Не будет мне прощения! Не простит Бог меня! - Рычание перешло в шипение. – Я знала, что маме остались считанные дни, она уже не узнавала меня, но я ее бросила, оставила одну, уехала с мужчиной к нему на дачу.
- Так что теперь убиваться, что сделано, того уже не вернешь.
Черты лица Валентины начали смягчаться.
- Что сделано, то в прошлом, но покайся, проси у Господа и он простит тебя!
- Нет, не простит... - Валя уже не походила на разъяренную кошку, скорее на усталую, убитую горем женщину. Растрепанные волосы. Круги под глазами. Тяжелое дыхание.
- Простит! Непременно простит! Ты только не отталкивай, ты приди к нему!
Слезы катились из глаз у женщины. Она подалась вперед, и... упала.
Старушки поняли, что Валентина морит себя голодом, чтобы искупить свою вину перед матерью. На столе у нее открыт сборник молитв, которые она постоянно читала на протяжении нескольких дней.
Как оказалось, что Пелагея умерла всего две недели назад, сразу же после похорон Валентина поселилась в родительском доме. Решила: только такой мученической смертью, лишив себя еды, она сможет получить прощение матери и Бога.
Теперь уже, не сговариваясь, каждая из старушек старалась накормить Валентину чем-то вкусненьким, приласкать, внушить, что на все воля божья.
- Тебе еще рано заживо хоронить себя.
Опекали ее как дочку. Своей заботой смогли вернуть к жизни женщину. Радовались, что из одичавшего зверя она вновь обретает человеческий облик.