Большинство современных исследователей изображают советский этап биографии Чуковского так: годы мучений, гонений и запретов и 15 лет признания в конце жизни. Давайте посмотрим на ситуацию трезвым объективным взглядом ТОГО времени.
Никто и не спорит, что большинство претензий цензуры к сказкам Чуковского были глупы и несправедливы. Но если вы откроете библиографию писателя, то увидите, что все эти «опальные» сказки издавались немалыми тиражами постоянно, практически без перерывов. Сам Чуковский нередко ездил на курорты и имел собственную дачу в Переделкино, что, согласитесь, вовсе не соответствует образу «нищего» писателя. О мнительности и подозрительности характера Корнея Ивановича упоминали многие. К тому же Чуковского практически не коснулись репрессии 1930-х годов.
Что касается отношения Чуковского к советской власти, то оно было неоднозначным и менялось — обычно в зависимости от личных обид (к монархической России он, кстати, тоже не питал теплых чувств). Эта двойственность писателя отразилась даже на его детях, о которых он язвительно шутил: «Я счастливый отец. Если к власти придут правые, у меня есть Коля, если левые – Лида».
По-настоящему Чуковского волновала не политика, а культура, которая, как он надеялся, проникнет при советской власти во все слои общества, создаст нового человека. Понятно, что он постоянно разочаровывался.
Как это ни удивительно, за всю свою жизнь, Чуковский не написал почти ни одной (за исключением разве что «Одолеем Бармалея») сказки, которая содержит какую-либо заказную социальную подоплеку. Это-то и смущало цензуру.
К. Чуковский:
«В каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл».
Диссиденствующая интеллигенция далеко от ревнителей советской цензуры не ушла. Конечно, каждый видит то, что хочет, но зачем писать уж совсем несусветную чушь о том, что в сказке «Тараканище» Чуковский изобразил самогО «страшного и усатого» Ста-ли-на!
Е. Гинзбург. «Крутой маршрут»:
«Не знаю, хотел ли этого Чуковский. Наверно, нет. Но объективно только так и выходит! Вот послушайте, как реагировали звери: «И сидят и дрожат под кусточками, за зелеными прячутся кочками. Только и видно, как уши дрожат, только и слышно, как зубы стучат…» Или вот это: «Волки от испуга скушали друг друга…».
М.Цокотуха, НГ Exlibris, 20.11.2000:
«Это не таракан, который «попал в стакан», это данииландреевский Жругр! И страшнее всего — всеобщее, повсеместное согласие на принесение любимейших и нужнейших в жертву неслыханному Абсолюту».
Г. Кузнецов, В. Кузнецов «Сказка — ложь, да в ней намек…», «Вопросы литературы» №2 2003:
«… представлена мрачная атмосфера сталинских репрессий в «Краденом солнце» Чуковского:
Наступила темнота,
Не ходи за ворота:
Кто на улицу попал —
Заблудился и пропал.
Нет красного солнышка, и живая жизнь исчезла с лица земли:
Только раки пучеглазые
По земле во мраке лазают,
Да в овраге за горою
Волки бешеные воют.
Почти прямая перекличка с написанным чуть раньше мандельштамовским «Мы живем, под собою не чуя страны»: «Тараканьи смеются усища… Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет…»
…вот написанный еще в 1922 году «Тараканище» — практически на ту же тему. «Покорилися звери усатому (чтоб ему провалиться, проклятому!)» Разве что спасителем выступает Воробей, прилетевший «из-за синего лесочка, из далеких из полей» — не во главе ли эмигрантской армии?»
И. Чайковская:
«Можно сказать, что в стихах детской поэмы Чуковского живет предчувствие Большого Террора».
К. Чуковский «Тараканище»:
«Волки от испуга
Скушали друг друга...
…А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.
Только раки-забияки
Не боятся бою-драки;
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великану усатому:
«Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!»
И назад еще дальше попятились...»
Как это просмотрела цензура и почему книжка издавалась в 1929, 1935, 1940, 1945, 1948 годах, никто толком объяснить не может. А в «Мойдодыре», заставляющем мальчика умываться, нет «предчувствия Большого Террора»? А Крокодил, сожравший Солнце, случайно не Сталин, пожирающий Троцкого? А Бармалей, кидающий Айболита в костёр, это не предчувствие «Дела врачей»?
Теперь перейдем собственно к фактам.
Елизавета Полонская:
«…Корней Чуковский на занятиях в студии «Всемирной литературы» придумал писать вместе с нами, студистами, веселую книжку, содержания которой мы даже не знали, но которая начиналась с того, что все куда-то бежали, ехали в самых невероятных сочетаниях. Каждый из нас придумывал какую-нибудь смешную строчку, а Корней Иванович, вышагивая длинными своими ногами по комнате, собирал все это вместе и выпевал своим тонким, убедительно-проникновенным голосом:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними кот
Задом наперед…
Каждую строчку говорил кто-нибудь из нас, а у Корнея Ивановича получалось стихотворение, и он хвалил нас и говорил: «Ну, дальше, дальше, дальше!» — мы веселились и хохотали и продолжали выдумывать в полное свое удовольствие, не задумываясь над тем, пойдет ли это куда-нибудь, будут ли это редактировать, а может быть, запретят. Нет, этого не могло быть!»
С этой игры и началась сказка, написанная по признанию Чуковского вместе с «Мойдодыром» весной 1921 г. «в два-три дня». В то время ещё жив Ленин, в фаворе Троцкий, а Сталин в партийной верхушке лишь «один из».
К. Чуковский:
«Это – гоголевский «Ревизор» для пятилетних. Та же тема: о панике, внушающей трусам, что жалкий пигмей есть гигант. Поднять детей до взрослой темы – такова была моя задача».
Более того. Один из моих читателей - Денис - указал мне на выступление Сталина, где тот, наверняка, ссылался на сказку Чуковского.
И. Сталин. Из «Заключительного слова по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б)», 2 июля 1930 г.
«Вот эта боязнь нового, неумение подойти по-новому к новым вопросам, эта тревога - "как бы чего не вышло" - эти черты человека в футляре и мешают бывшим лидерам правой оппозиции по-настоящему слиться с партией.
Особенно смешные формы принимают у них эти черты человека в футляре при появлении трудностей, при появлении малейшей тучки на горизонте. Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка, - они уже в тревоге: как бы чего не вышло. Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезть как следует из норы,- а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти. (Общий хохот.)
Мы успокаиваем их и стараемся убедить, что тут нет еще ничего опасного, что это всего-навсего таракан, которого не следует бояться. Куда там! Они продолжают вопить своё: "Как так таракан? Это не таракан, а тысяча разъяренных зверей! Это не таракан, а пропасть, гибель Советской власти"...
[...]
Правда, потом, через год, когда всякому дураку становится ясно, что тараканья опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя и, расхрабрившись, не прочь пуститься даже в хвастовство, заявляя, что они не боятся никаких тараканов, что таракан этот к тому же такой тщедушный и дохлый. (Смех. Аплодисменты.) Но это через год. А пока - извольте-ка маяться с этими канительщиками...».
А вот, что писал сам Чуковский о Сталине в своём дневнике:
«Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый… Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем… Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью…».
Конечно, подобную запись Чуковский мог внести и с тайным умыслом, но никто же не заставлял его это писать.
Впрочем, если кому-то что-то кажется, то, пускай, кажется и дальше.
Вот, к примеру, прекрасные рассуждения еще одного «интеллектуала» о «Мухе-Цокотухе»:
Из интервью с М. Золотоносовым, «Санкт-Петербургский университет» № 13, 1998:
«— В «Мухе», написанной очень быстро, «сгоряча», в один день, отразились различные мотивы и образы, хранившиеся в подсознании. В частности, мотив незаконнорожденности, мучивший долгие годы, еврейская национальность отца. За основными героями сказки — Мухой, Пауком, Комаром — стоят русская женщина (Россия), еврейское начало и патриотические силы, освобождающие от объятий «могучих колец Израиля».
— Занятный маскарад… А не получается Чуковский антисемитом? Вряд ли это соответствовало действительности.
— Не получается. Работа подсознания прихотлива, это как сон: увидевший его не отвечает за содержание, за случайную комбинацию мотивов. За Пауком стоит отец-еврей, бросивший мать с двумя детьми. Но эта ненависть в подсознании приобрела национальную окраску: еврей оказывается Пауком. И это не случайно, тут сработал контекст, ибо именно так в дореволюционной антисемитской субкультуре обозначали евреев. Был антисемитский журнал «Паук», соответствующие романы — «Пауки», «Паутина»… В антисемитских газетах печатались карикатуры, на которых евреи изображались в виде пауков».
Анализ творчества – это всегда полезно, если этот анализ обогащает и проясняет восприятие произведения или протягивает от этого произведения ниточки к другим явлениям культуры. Но вот эта озабоченность, постоянное желание видеть в банане то, «о чем болит» – с некоторых пор характерная черта нашей критики. Иногда задумываешься – способен ли такой критик получить ту самую радость, о которой говорил Чуковский, при чтении сказок, если его мозг постоянно настроен на поиск «отражения репрессивного аппарата Красной России»? То-то же…
Ссылки на другие мои статьи о Корнее Чуковском см. ниже.
***
Если вам понравилась эта статья, и вы не хотите пропустить новые, подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, делитесь своими впечатлениями... И ЕЩЁ! Желающие поддержать мой канал (а в нынешнее время это немаловажно) могут сделать это, использовав следующие платёжные системы:
- ЮMoney: 410014962342629
- Сберкарта «Мир»: 2202203636216329
- WebMoney (долларовый кошелёк): Z661808383457.
Автор: Сергей Курий