Как любят писать прозаики, с рассветом Старгород лениво просыпался. Но это было в прошлом. Стоящий на пороге постоялого двора граф Мангус с интересом наблюдал, как ночная жизнь города пытается кое-как перейти в дневное русло.
За ночь город изменился неузнаваемо. Впрочем, городские стены остались на своих местах, мостовую тоже никто не испохабил, а вот витала в воздухе этакая загадочность. Заключалась она в том, что нервные мужья Старгорода тихо гадали, где это гуляла всю ночь их благоверная половина. Иные, правда, не менее нервно еще дожидались вторую половину.
При этом та самая половина, внезапно, муженьков не пилила, сварливость не показывала, а совершенно задумчиво готовила завтрак, поглядывая на мужа с некоей жалостью, а кое кто и с обидным уничижением.
В отличии от познавших семейные узы зрелых, а кое где и перезрелых дам, юные мамзели испытывали неосознанное воодушевление. Кавалерийские шпоры будоражили воображение, а лихо закрученные усы – юные сердца. Они с самым невинным видом кивали головой за завтраком, слушая маменьку и папеньку, украдкой бросая взгляд на окна.
И ведь было на что бросить взгляд! Даже искушенный граф Мангус, и тот порою вздымал брови и в изумлении наблюдал, как дюжий кавалерист, посадив на плечи торговку рыбой, с гиканьем прыгал по мостовой, изображая лошадку. Торговка, позабыв всякий стыд, визжала от восторга и махала кавалерийской саблей, рискуя покалечить случайных прохожих.
В тихом переулке неподалеку пяток кавалеристов устроили конкурс на узнавание при дневном свете, топорща усы. Дамы с завязанными глазами пытались по усам узнать своих милых друзей, дергая эти самые усы во все стороны и сетуя, что конкурс совершенно нечестный, ибо как же ночью им было усы разглядывать. Впрочем, ошибки никого не смущали, ибо все кавалеристы были чудо как хороши, а все дамы – ужасть как непринужденны.
Напротив постоялого двора вход в трактир был свободен. Как бы и до этого из трактира никто никого не гнал, однако к утру дубовая дверь трактира была небрежно выбита с петель и прислонена к стене неподалеку. Посредине двери был соусом нарисован кривоватый круг, вокруг которого виднелись свежие дырки от пистолетных пуль и даже пара следов от удара шашкой. Под дверью безмятежным сном спал кавалерист, пристроив под голову пышные кабацкие шторы. Сквозь окна кабака, одно из которых было по недоразумению целым, можно было различить поникшую фигуру Мони, растерянно бродящего по разгромленному помещению.
Пара кавалеристов задумчиво подошла к дверям, однако Моня развел руками.
- Мы сегодня немножко закрыты, - испугано сказал он.
- Да как закрыты, когда двери настежь? – удивился один кавалерист и отодвинул Моню от входа. – Налей-ка нам по стаканчику белого да принеси перекусить, с утра организм пищи требует.
Моня обвел рукою трактир, где на столах виднелись огромные кучи посуды, пол застилали бутылки, а с люстры легкомысленно свисал дамский чепчик.
- Как же тут гостей принимать? – Отчаянно пискнул он.
Кавалерист подошел к столу, непринужденно смахнул посуду на пол и сел на стул.
- Тебе за ужин заплатили? – Поинтересовался он.
Моня кивнул.
- Так и за завтрак заплатим, - хмыкнул кавалерист. – Чего стоишь, у тебя прибыток попер, а ты зяпалом торгуешь. Давай быстро.
Моня потрусил к кухне, охая по дороге.
Граф Мангус, подумав, пришел к убеждению позавтракать в номере. Общество кавалерии его ничуть не тяготило, но начинать утро со стакана беленькой он посчитал моветоном. Как ни крути, на государевом задании, а стало быть, при исполнении. Стукнув в дверь Лехи, он пригласил его скоротать время за чашечкой кофе, и прошел к себе.
Анчутка, устроившийся в кресле графа с сухариком, по обыкновению болтал копытцем и философствовал.
- По моим прикидкам, месяцев через девять, а то и ранее, надобно этот эскадрон из города провожать. А то ведь пойдут детишки, и делить отцовство с тутошними мужьями станет крайне затруднительно.
Граф хмыкнул.
- Уж поверь, что месяцев через девять делить отцовство будет не с кем, за скоропостижным отсутствием тутошних мужей.
- Что, всех поубивают? – Насторожился анчутка.
Граф пожал плечами.
- Не имел такого опыта, в полевых условиях жить девять месяцев на одном постое. Однако мне представляется, что этот эскадрон надобно выпроваживать домой через пару недель, больше местные не протянут.
- А по моему мнению, тутошние барышни в полном восторге, - возразил анчутка.
- Плохо ты знаешь женскую натуру, - усмехнулся граф. – Пройдет дней десять, и они начнут требовать от знакомых кавалеристов не щипать за задницу проходящих соседок, не пялиться на кого-либо, кроме них, да и вообще вести себя скромно. А скромность и кавалерия, как ты понимаешь, это антагонизмы невероятной силы. Стало быть, получим Великий Старгородский Скандал. И тогда на нервной почве может дойти до Великого Старгородского Проклятия всеми подряд кого ни попадя. А это нехорошо очень. Так что пару недель – и обратно, иначе беда нас ждет.
Анчутка согласился. Он, хотя и плохо знал женскую натуру, однако неплохо разбирался в человеческих страстях.
От беседы их отвлек шум на улице. Кавалерист с торговкой на плечах таки добрался до трактира, однако не сумел вписаться в дверь. Точнее, кавалерист сумел, а вот всадница ударилась по стене лицом, и теперь визжала на весь квартал, тыкая рукой в кавалериста.
- Романтизму пришел конец, - вздохнул граф.
- Сама виновата, - развел лапками анчутка. – Ну кто в трактир на лошади ездит?
- Это у тебя она сама виновата, а у нее виновата лошадь, - поправил его граф. – А так как лошадь к такому визгу не привыкшая, может и драка приключиться.
Впрочем, драки не случилось. В разгар истерики в воздухе возникло яркое пятно, и через несколько секунд на дверь с лету сел немалый попугай.
Торговка открыла рот, смотря на птицу. Попугай покосился на спящего внизу кавалериста, на торговку и щелкнул клювом.
- Тррррезвость – норррррма жизни? – поинтересовался он у торговки.
Торговка опешила, потом ткнула в сторону попугая пальцем и повернулась к кавалеристу.
- Глянь, какая птица! Я такую хочу!
- А моррррда не трррреснет? – спросил попугай.
Кавалерист присел на корточки, расставил в стороны руки и пошел украдкой в сторону попугая. Граф нахмурился. Взяв из угла кочергу, он кивнул анчутке.
- Пойду, остужу горячие головы.
Однако головы к приходу графа уже остывали. Попугай встретил его на распластавшемся теле торговки, засовывая золотую кочергу за пояс.
- Милый гррррраф, пррррропади мои черрррвячки!!! Вот теперрррррь прррррродолжим беспорррррядки!!!
