29 марта исполнилось 115 лет со дня рождения режиссера Леонида Викторовича Варпаховского (1908 – 1976).
Человек трагической судьбы, в 1930-е годы сотрудник театра Всеволода Мейерхольда, он провел в ссылках и лагерях более пятнадцати лет. В первый раз его арестовали в 1936 году (присутствовал при разговорах родственников жены, один из которых был троцкистом) и сослали на три года в Казахстан. Второй арест – в Алма-Ате – был в 1937-м: Варпаховского приговорили к десяти годам лагерей. На Колыме судьба свела Леонида Викторовича с Юрием Домбровским, Варламом Шаламовым, с артистом МХАТа Юрием Кольцовым. Во время войны Варпаховский стал художественным руководителем культбригады Магадана, ставил спектакли в лагерном театре (опера «Травиата» в его режиссуре шла с таким оглушительным успехом, что ему даже на полгода сократили срок). С 1948 года он руководил самодеятельностью в поселке Усть-Омчуг в трехстах километрах от Магадана.
Освобожден был в 1953-м. Был режиссером в Театре имени Грибоедова в Тбилиси, главном режиссером Московского театра имени Ермоловой, работал в Малом театре.
В Московском Художественном театре Варпаховский поставил два спектакля уже на склоне лет: в 1965 году – пьесу Михаила Шатрова «Шестое июля» о Ленине и в 1968-м – «Дни Турбиных», вернув на мхатовскую сцену пьесу Михаила Булгакова. Обе постановки оформлял художник Давид Боровский.
Давид Львович Боровский (в книге «Убегающее пространство») так вспоминал о нем:
«Одет всегда “с иголочки”. Без галстука-бабочки – никогда не видел. Разве что в Пярну, когда он играл в теннис.
… 1949 год. К бухте Нагаево подходит пароход, на борту которого стоит родная сестра Л.В. с двумя детьми, почти одногодками. Один – родной сын Л.В. – Федор и сын сестры – Андрей. Они вглядываются в темно-серую толпу встречающих. Ни сын, ни племянник никогда не видели отца и дядю. Выделялся среди всех мужчина в пальто и в шляпе. В том месте, где сходится воротник сорочки, чернел бантик.
Уж очень эта “бабочка” бросалась в глаза. Наверняка единственная на всю Колыму.
Мне представляется, что эта легкомысленная “бабочка” была там знаком вызова. Чертой сопротивления судьбе. Сохраняла человеческое достоинство и неистребимый артистизм.
Я уделяю так много места этому аксессуару (естественно, такая “вольность” была возможна после лагерей, этапов и зоны, когда Л.В. стал вечным поселенцем Колымы) вот почему. Насколько известно, галстук-бабочка в мужском костюме подчеркивает особый торжественный вид и надевается редко, в исключительных случаях.
Стало быть, для Л.В. каждый день был исключительным.
Своим видом он подтверждал высокое и торжественное состояние души. На репетиции. В макетной. В постановочной части.
Утром и вечером. Изо дня в день.
Ладно! Оставим “бабочку”.
Каким образом, пройдя ад сталинских лагерей, можно было сохранить в себе столько света, доброты, духовной силы, наконец, юмора и азартной творческой энергии? Себе я объясняю только одним – подлинной интеллигентностью. Более того – аристократизмом. Разумеется, не о происхождении речь. А о том, что принято определять как аристократизм духа».
Фото из фондов Музея МХАТ и из свободных источников
Также будет интересно:
Нора Полонская. Женщина, к которой тянулись
Борис Плотников. Чуткий мастер