Продолжение биографии ее императорского величества Александры Федоровны, составленное из "Записок" Августа Теодора Гримма
(по биографическому очерку С. П. Яковлева)
Поездка в Варшаву. - Коронация на польский престол. - Поездка в Берлин. - Праздник белой розы
К 1829 году здоровье императрицы Александры Фёдоровны было уже расстроено, и доктора советовали ей ехать за границу, но государыня не могла отказаться от поездки в Варшаву с мужем, где император Николай I короновался на польский престол. Печальное, грустное впечатление произвела эта поездка на императрицу.
Русские цари всегда оказывали большое внимание Польше, давая ей многие преимущества перед другими своими областями: Александр I носил в Варшаве польский мундир; Николай I подарил Варшаве в воспоминание о Владиславе, погибшем под Варной в 1444 году, четыре пушки, взятые в Варне; Наследник престола (Александр II) учился польскому языку под руководством генерала Юрьевича (Станислав Осипович?).
Но уже при коронации обнаружились настроения созданной императором Александром нации. Когда примас, в зале коронования, передал Николаю Павловичу все царские доспехи и цепь белого орла, он вскрикнул "Vivat rex in aeternum" и депутаты от воеводств должны были повторить этот крик, но они смолчали.
Впоследствии они извинились тем, что этот крик не был включен в церемониал, но все знали, что это была заранее условленная демонстрация.
Тотчас после коронация какой-то поляк требовал у императора, в самых неприличных выражениях, объяснения на счет участи своего брата. Зубная боль помешала государю быть на балу и поляки объяснили это гневом на них. Когда народный праздник был прерван грозой, то даже в этом поляки увидели дурное предзнаменование для себя.
Николай Павлович был доволен, оставив Варшаву и сказал, уезжая императрице: "Мы были здесь как на вулкане, который уже десять лет как грозит нам извержением".
После коронации императорская чета, вместе с 11-летним наследником, отправилась в Берлин, где старый прусский король Фридрих Вильгельм III был вне себя от восторга при свидании с любимыми родными (все три его дочери оказались в одно время в Берлине).
Берлин разросся и во многом украсился в промежуток времени, когда в нем не было Александры Фёдоровны, но королевский дворец опустел: сестры ее вышли замуж, одна (Александрина) за наследного принца (Пауль Фридрих, великий герцог Мекленбург-Шверинский), другая (Луиза) за принца нидерландского (Фридриха); братья ее также женились.
В честь приезда дочерей Фридрих Вильгельм устроил для них "праздник белой розы". Александра Фёдоровна была страстная любительница цветов и особенно она любила белые розы. Праздник был дан в новом Потсдамском дворце в тот день, когда императрица праздновала свое рождение в тридцать первый раз (13 июля 1829 года).
В одну из частей дворца был открыт доступ для публики. На главном дворе дворца было отведено место для средневекового турнира. Часов около шести, когда погода прояснилась, императрица появилась в платье средневекового покроя, с шитьем из жемчуга и бриллиантов; у всех дам были на головах венки из белых роз.
Праздник кончился балом, где музыка играла из грота, убранного белыми розами. Императрица была глубоко тронута этим праздником, данным в ее честь. На третий день после него, она оставила Потсдам и отправилась в обратный путь в Россию.
Жизнь царской семьи в Петербурге, Царском селе, Петергофе. - Александрия
Обыкновенно императорская фамилия приезжала из загородных дворцов в С.-Петербург к 7-му ноября и останавливалась в Аничковом дворце, откуда переселялась в Зимний дворец к 5-го декабря, накануне Николина дня. Царь принимал поздравления с днем ангела и щедро раздавал награды и повышения.
Зимой во дворце давались балы. Также царская фамилия удостаивала своим посещением приглашения вельмож, которые нередко освещали весь путь от дворца до своих домов, превращавшихся на эти вечера в зимние сады.
Рождественский сочельник царская семья проводила дома, без гостей, собираясь у елки. В Новый год все имели доступ во дворец; иногда собиралось до тридцати тысяч гостей. Обычай таких праздников продолжался до 1835 года, когда во дворце начали встречать Новый год только приглашенные. Иногда происходили большие народные пиры и в Аничковом дворце.
Великим постом Александра Фёдоровна была занята выпуском воспитанниц из институтов и награждала своими шифрами отличнейших. После Святой недели, императрица делала прощальные визиты во все подведомственные ей учреждения и затем уезжала на лето в Царское Село, откуда в июне месяце переезжала в Петергоф.
В Царском Селе она любила гулять в саду, среди цветов, уместившихся на небольшой куртине, обнесенной изгородью. Обычно в сад все спускались по лестнице с балкона, на котором императрица по утрам писала письма, слушала доклады, читала. Государь любил отдыхать здесь, слушая рассказы императрицы об ее детстве, ее воспоминания о Берлине и Потсдаме, а иногда урывал время и на занятия живописью.
Александра Фёдоровна ввела обычай, чтобы у ее балкона по вечерам играли два оркестра военной музыки, привлекавших к себе много публики. Вблизи Петергофа, Николай Павлович выстроил небольшой дворец, который назвал Александрией; здесь императрица любила отдыхать, принимая только самых близких друзей, так как сам дворец (коттедж) не позволял принимать многих.
День рождения императрицы, 13-го июля, праздновался в Петергофе с необычайным торжеством; половина петербургского населения переселялась на этот день в Петергоф смотреть великолепную иллюминацию и игру воды в многочисленных фонтанах, слушать музыку, и видеть царскую семью.
В этот день императрица просыпалась под звуки увертюры из "Волшебного стрелка" и вальса, под который она танцевала в Берлине на своем первом бале со своим женихом. Приветствия родных, поздравления придворной прислуги встречали Александру Фёдоровну пред выходом ее в церковь; после обедни императрица показывалась на балконе Петергофского дворца тысячам ожидавшего ее народа.
К обеденному столу приглашались самые близкие; в семь часов императрица принимала дипломатический корпус, а вечером каталась на иллюминации.
На следующий день толпы петербуржцев, при отсутствии тогда пароходного и паровозного сообщения, ночевавшие в экипажах, отправлялись в Александрию и искали случая увидеть царскую семью, что было весьма не трудно, потому что вечером императрица с государем и детьми пила чай в открытом для публики саду при дворце.
В середине августа двор переезжал из Александрии в Царское Село. Здесь вечера проходили в занятиях музыкой. Великая княжна Александра Николаевна, отличавшаяся прекрасным голосом, много пела. В 1830 году ко двору прибыла знаменитая певица Генриетта Зонтаг. Она не хотела участвовать в петербургской итальянской опере, тогда еще не знаменитой по составу, но желала ограничиться концертами.
Впрочем, по просьбе царской фамилия она исполняла роли Дездемоны в "Отелло" и Розины в "Севильском Цирюльнике", лучшие роли своего репертуара. Оперы эти были поставлены, в присутствия одного двора, на устроенном для сего случая театре в Царском Селе. Императрица оказала артистке чрезвычайное внимание и принимала ее в своем интимном кружке.
Польский мятеж. - Холера в Петербурге и Москве. - Кончина великого князя Константина Павловича. - Совершеннолетие Наследника Цесаревича. - Приближенные к императрице. - Несчастный случай с императором Николаем Павловичем близ Чембара
Следующий 1830 год был тяжелым; весть о восстании в Польше поразила Петербург, и одновременно над ним разразилась холера. Императорская фамилия переехала в Царское Село; был учрежден карантин; приняты все меры предосторожности против развития эпидемии, но она делала свое дело.
Государь навещал больницы в Петербурге и ездил утешать москвичей. Известно событие на Сенной площади и величественное появление императора среди раздраженной толпы; его взгляда на мятежников, его нескольких сильных слов было достаточно чтоб усмирить смуты.
- На колени, молитесь и просите прощения у Бота в совершенном вами преступлении! - воскликнул он, и толпа молча исполнила этот приказ. Государыня узнала об этом событии лишь через несколько дней из газет, потому что нежный муж боялся, чтобы рассказ о побежденной им опасности не подействовал слишком на императрицу.
Она была в это время беременна и 27-го июля разрешилась третьим сыном, Николаем. Одновременно с этим приращением царской семьи получено было известие что скончался великий князь Константин Павлович; супруга его, княгиня Лович, переехала на жительство в Царское Село, но пережила великого князя лишь несколькими месяцами.
Вообще тридцатый год был полон тревог для Россия; императрица недаром называла его "несчастнейшим годом своей жизни". События в Польше имели, однако, и хорошую сторону: они возбудили в русском обществе чувство национальности и некоторые раздражения против иностранцев, приобретших себе в России значение, в особенности против немцев.
Национальные стремления близились к своей цели. Был учрежден институт со специальной целью снабжать учебные заведения русскими педагогами и учителями. Принц Петр Ольденбуpгский основал Училище правоведения с целью снабдить Россию русскими юристами.
Однако (по Гримму), несмотря на пробудившееся национальное чувство, весь русский дипломатический корпус состоял тогда из иностранцев; сам глава его, граф Нессельроде, не был русским по происхождению. Граф Нессельроде не отличался ни разносторонностью познаний, ни основательным знакомством с европейскими кабинетами; он не обладал умением противостоять железной воле государя, чтобы потом воспользоваться удобной минутой и вернуться к интересовавшему его предмету.
Представителем России в Лондоне был князь Ливен, урожденный немец, женатый на польской графине Матусевич. Русским послом в Париже был Поццо ди Борго, до того незнакомый с русской речью, что когда герцог Ришелье хотел в его присутствия сказать что-либо, так чтоб он не понял сказанного им, то говорил всегда по-русски.
Поццо ди Борго, впрочем, не имел отечества; он поочередно служил Австрии, Англии и России. Корсиканец родом, он везде умел приносить действительную пользу. В Берлине послом был граф Рибопьер, француз (швейцарец) по происхождению, родившийся в России; это был приятный собеседник, придворный с головы до ног; бывая в Петербурге, он постоянно присутствовал по вечерам во дворце и был очень любим императрицей Александрой Фёдоровной, которой умел ловко рассказывать содержание прочитанных им французских книг.
Точно также и при других дворах наши представители не были русского происхождения: Убри - в Испании; барон Николаи - в Дании; барон Мальтиц (Франц Петрович) - в Голландии; граф Штакельберг - в Неаполе. Один граф Татищев был русский по происхождению, но на посту посла в Вене его вскоре заменил граф Медем.
В тридцатых годах в воспитании Наследника произошла перемена. У генерал Мердера развилась сердечная болезнь и в 1833 году обязанности воспитателя Наследника были переданы генералу Кавелину (Александр Александрович), бывшему директору Пажеского Корпуса.
Период с 1834 до 1839 года был самым счастливым в жизни императрицы, по ее собственному признанию. Совершеннолетие Наследника престола было отпраздновано в день его рождения, 17-го апреля 1834 года. Дворянство давало по этому случаю в доме Нарышкина бал, на котором молодой Великий Князь сделал свое первое появление в обществе.
Полковник Львов (Алексей Федорович) подарил по этому случаю российский национальный гимн (здесь "Боже, царя храни"), который быстро распространился усердием графа Бенкендорфа и который сделался любимым русским музыкальным произведением.
Попечителем к Наследнику Цесаревичу был назначен князь Ливен (Христофор Андреевич). Тогда же государь поручил графу Сперанскому юридическое и политическое образование Великого Князя, и можно предположить, что влияние этого государственного человека осталось не без значения во всех реформах, которыми обессмертил свое царствование Александр II.
В 1834 году началось воспитание Великого Князя Константина Николаевича, который еще в раннем детстве выказывал необыкновенную живость ума и очень решительную волю. Так как государь готовил своего второго сына в моряки, то он уже с детства был ознакомлен с морской службой, под руководством адмирала Литке (Федор Петрович).
Воспитателем Великого Князя был избран (г-н Гримм). До 1834 года Константин Николаевич говорил только на русском и английском языках, а в следующем году, сопутствуя своим родителям в путешествии по Германии, мог уже объясняться по-немецки со всеми своими немецкими родственниками.
Великий Князь с любознательностью изучал историю; он был весьма внимателен ко всему, что видел и так живо передавал свои наблюдения императрице, что она обратила внимание на то, чтоб и другие ее дети посещали фабрики, заводы, ремесленные заведения, изучая промышленное производство. Купцы с рвением отбивали друг у друга честь показать свои заведения высоким гостям.
Александра Фёдоровна не могла оставаться равнодушной к воинским занятиям государя. Подобно тому, как в 1828 году она провела лето в Одессе, сопровождая государя на театр войны, она ездила присутствовать в 1835 г. при громадном смотре войск в Калише.
Русская императорская чета и прусский король, в сопровождении многих немецких принцев, собрались присутствовать при Легнице на манёврах. Император и король посетили могилу фельдмаршала Блюхера в Крибловице (в настоящее время Кробеловиц, Польша).
Местные жители праздновали пребывание у них высоких гостей балами, иллюминациями, фейерверками, и жители маленьких городов были в восторге видеть русскую императрицу всюду, куда ее приглашали. В Бреслау повторилось то же, и Александра Фёдоровна за всеми этими увеселениями лишилась возможности исполнить давнишнее свое желание снова побыть в обществе своих родных и близких сердцу.
В Калише русский полк имени прусского короля приветствовал своего шефа; шестидесятитысячное войско было собрано здесь лагерем в палатках, раскинувшихся вдаль; вечером окрестности оглушала военная музыка и блестели огни фейерверка. Маневры войска были особенно привлекательны разнородным составом войск.
Императрицу этот парад и военные праздники не могли не утомлять: она была не только супругой главного полководца, но и радушной хозяйкой, принимавшей всех этих гостей. По вечерам военачальники собирались в театре или удостаивались приглашения к императрице, которая была главным звеном союза, укреплявшегося между русскими и пруссаками.
Последний день манёвров заключился штурмом Калиша и когда победители вошли в город, то они имели награду узреть на балконе дворца императрицу - как ангела мира.
Осенью царская фамилия возвратилась в Царское Село. Государь ежегодно ездил во внутренние губернии России. В одну из таких поездок в 1836 году он выехал 25-го августа из Пензы в коляске с графом Бенкендорфом; оба дремали ночью, когда вдруг были разбужены криком кучера и форейтора: лошади понесли и остановились только когда коляска была опрокинута о кучу камня на дороге.
Граф Бенкендорф, выброшенный из экипажа, подошел к государю, который лежал в коляске без чувств. Придя в себя, он приказал графу свести его в ров подле дороги, сел здесь, обернувшись в шинель, и, после долгой паузы, сказал: - Я чувствую, что сломал себе левую лопатку, но не предпринимайте ничего, не призвав Божьей помощи.
На крик кучера и камердинера пришел какой-то отставной солдат, грудь которого была увешана медалями. Граф Бенкендорф оставил его сторожить государя и послал рейткнехта, ехавшего за коляской в телеге, привезти из ближайшего города Чембара доктора и новый экипаж. Кучер лежал без признаков жизни, а камердинер в крови.
Государь между тем оправился, и в сопровождении ветерана, подошел оказать помощь камердинеру; вскоре, однако, его величество упал опять без чувств на сырую землю. Через час вернулся рейткнехт с экипажем и доктором, которого государь просил подать помощь кучеру и камердинеру, а сам поехал в Чембар, но вскоре почувствовал в руке такую боль, что предпочел идти пешком.
У ворот города его ждал городничий, имевший несчастье в первый раз в жизни видеть своего государя при таких грустных обстоятельствах. В городе не нашлось лучшего места для государя, как помещение уездного училища.
Государь, прежде всего, написал карандашом длинное юмористическое письмо обо всем случившемся к императрице, отдал приказания генерал-адъютанту Адлербергу, подоспевшему в это время, и потом уже обратился к доктору Арндту: - Ну, теперь твоя очередь; возьми мою руку и делай с ней что нужно.
Доктора нашли ключицу сломанной и только после заметили, что повреждено и одно ребро. Во время перевязки государь смеялся и шутил по поводу своей новой резиденции. В следующие дни все окрестные жители окружили дом, где лежал император, и приветствовали его поднесением произведений своего хозяйства. Скоро болезнь его усилилась, и настроение обратилось в недовольство и скуку.
Он занимался, читал дела, книги и газеты, говорил с корпусными командирами, вызванными из южных губерний, но это не могло рассеять его. Доктора, видя медленное выздоровление, решились объявить государю, что он может выехать из Чембара не ранее как через три недели.
- Я уезжаю завтра в девять часов утра, - отвечал Николай Павлович, - и если доктора будут этому противиться, то я уйду пешком. Остаток дня он провел за раздачей наград всем окружавшим его в Чембаре.
Чрез шесть дней после этого несчастного случая узнала о нем императрица и жители обеих столиц. Императрица хотела ехать сама в Чембар, но поездку ее отклонили, указывая на ее слабое здоровье, равно как и на опасение, чтобы такой поступок не напугал публики.
К счастью, от императрицы скрыли опасность, которой подвергался государь, и она лишь впоследствии узнала, что на седьмой день после падения из экипажа, император был при смерти и даже принимал причастие. Возвратясь в Царское Село, государь отдыхал там двадцать дней и только 8-го октября выехал в Петербург, встреченный неудержимым всеобщим восторгом.
Петергоф и Александрия. - Мнимый ветеран. - Посещение Крыма и Москвы в 1837 году. – Пожар Зимнего дворца в Петербурге
Из всех летних резиденций царской фамилии, государыня предпочитала Петергоф, который вырос на ее глазах; нигде императорская семья не жила так покойно, тихо, сосредоточенно, как в Петергофе. Много садов, домов, рощ возникло здесь по воле Александры Фёдоровны, которая особенно любила жить в одной из окрестностей Петергофа, в Александрии, которую император Александр 1 подарил своему брату Николаю Павловичу перед отъездом в Таганрог.
В Александрии императорская семья жила чрезвычайно уединенно; доступ сюда был открыт только учителям, докторам и некоторым дамам. Впоследствии, когда находящийся здесь дворец оказался тесным для увеличившегося царского семейства, в саду выстроено было еще два флигеля: один для Наследника Цесаревича и другой для Великого Князя Константина Николаевича.
Чтобы расширить парк Александрии государь купил примыкающую к нему землю гг. Мятлевых с выстроенным на ней великолепным дворцом и затем приобретен, на другом конце Петергофа, превосходный сад Нарышкиных для загородного дворца великой княгини Марии Николаевны. В Петергофе превосходный парк получает особую прелесть от близости моря; на одном из берегов, где лесная чаща обрамляет горизонт, император однажды, под открытым небом, при закате солнца устроил представление балета Ундина, так что зрителям казалось, будто балетные нимфы порхают над самой поверхностью воды.
Государыня часто каталась в экипаже и иногда ходила пешком по окрестностям Петергофа. В одну из таких прогулок, ей понравилось одно местечко среди лесной чащи, и она выразила желание видеть здесь русскую избушку. Государь обещал исполнить это желание к будущему году. Через три недели после этой прогулки, государь, по обыкновению отправился в Кадетский лагерь, где любил бывать часто; он взял с собою детей и просил императрицу приехать, когда он за ней пришлет.
Чрез час явился флигель-адъютант от государя с приглашением. Императрица села в коляску и отправилась. Подъехав к месту, где она гуляла три недели тому назад, она увидела, что желание ее исполнено; коляска остановилась перед избушкой, которая как бы выросла из земли.
Отставной гвардейский инвалид, с шевронами на левом рукаве, высадил ее из экипажа и просил сделать милость посетить его хижину. - Позвольте, ваше величество, - произнес ветеран, назвать вам моих детей по именам и поручить их покровительству матушки-царицы.
Старший уже флигель-адъютант, хота ему едва девятнадцать лет и, он, я надеюсь, сделает хорошую карьеру. Об остальных же трех сыновьях и трех дочерях я буду просить ваше величество. Десятилетнего Константина хочу я сделать моряком; семилетнего Николая - инженером, а младшего Михаила - артиллеристом. Дочерей я бы хотел поместить в институты: Марию в Смольный, Ольгу в Екатерининский и Александру в Патриотический.
Неожиданность этой сцены до того потрясла императрицу, что она упала без чувств.
Здоровье Александры Фёдоровны год от году делалось хуже и хуже, и она уже не могла показываться на придворных торжествах и народных праздниках. Много помощи императрице оказал один молодой берлинский врач Мандт (Мартын Мартынович), который был сделан придворным доктором.
В последствии Мандт перешел ко двору Великой Княгини Елены Павловны, а при императрице его заменил московский врач Маркус (Михаил Антонович), родившийся в России и любимый при дворе.
Здоровье императрицы в 1837 году настолько окрепло, что она могла поехать в Крым и жить там в имении князя Воронцова (Михаил Семенович) Алупке (Воронцовский дворец), между тем как государь под Вознесенском производил большие маневры, на которые было приглашено и несколько иностранных принцев.
Государыне сопутствовала Великая Княжна Мария Николаевна, имевшая здесь случай впервые узнать герцога Максимилиана Лейхтенбергского, своего будущего супруга. Крымский воздух подействовал весьма благоприятно на государыню.
В октябре того же года царская фамилия приехала в Москву, которая приняла уже совсем иной вид, нежели в пребывание там Александры Фёдоровны в первые годы своего замужества. Город разросся, поднялся в торговом и промышленном отношении.
Царская семья жила в Чудовском (Николаевском) дворце, скромном, безвкусном и до того тесном, так что все три великие княжны спали в одной комнатке. В бывшем кремлевском дворце жил граф Нессельроде. Государь не любил этот дворец и во время своего пребывания в Москве, рассмотрел представленный ему план перестройки дворца. Государь, государыня и августейшие дети их посещали московские фабрики и промышленные заведения.
В С.-Петербург царская фамилия вернулась уже после 6-го декабря. Здесь ее ожидало несчастье, глубоко потрясшее императрицу. 17-го декабря, когда государь с государыней были в театре, флигель-адъютант прискакал доложить его величеству, что в Зимнем дворце, великолепнейшем здании в целой Европе, вспыхнул пожар.
Императрице никто не имел права сообщать известия, которые могли бы ее испугать. Государь встал со своего места, просил государыню остаться до конца спектакля и затем отправиться в Аничков дворец, а сам тотчас поехал на пожар. Пламя, показавшееся в аптеке, делало быстрые успехи и шибко шло вперед. Государь приказал, прежде всего, вынести своих детей, полусонных, уложить их в кареты и отвезти в Аничков дворец; младшие великое князья и не проснулись во время этой поездки.
Весть о пожаре дворца, так оберегаемого, казалась просто невероятной; пораженный народ сбегался на пожарище громадными толпами. Против огня все средства оказались бессильными, но все сокровища и бумаги были спасены и перенесены войском в адмиралтейство. Государыня еще в театре узнала об этом несчастье; она поехала из театра прямо в Зимний дворец, где еще только один флигель был объят пламенем.
Она вошла в спальню своих детей и, направляясь к кабинету, вспомнила, что одна из ее придворных дам, фрейлина Кутузова, лежит больная в постели; она приказала ее тотчас привезти в Аничков дворец. Императрица прощалась со своим кабинетом, где пробила десять лет.
- Какое несчастье посетило ваше величество! - воскликнула одна из придворных дам. - Какое счастье, - отвечала императрица, что дети спасены и можно надеяться, что никто не погибнет! Будем, прежде всего, благодарить Бога за Его милости в несчастье и покоримся Его святой воле.
Императрица посмотрела еще раз на пожарище из дома графа Нессельроде и поехала в Аничков дворец, где с трепетом ожидала прибытия государя. Ничто не пропало на пожаре, и даже царская библиотека была после вся собрана; многие приносили в нее найденные ими отдельные экземпляры книг.
Хотя остаток зимы и был проведен в Петербурге чрезвычайно скромно, тем не менее, здоровье императрицы приходило все в большее и большее расстройство. Зиму она жила в семье, окруженная детьми и радуясь их успехам. Вечера проводила за чтением своих любимых исторических книг, в особенности интересуясь Нибуром, которого она знала учителем своего брата, наследного принца прусского.
Между тем здоровье государыни до того ослабло, что доктора настоятельно требовали ее поездки за границу не далее как наступавшим летом (1838).