Есть в истории Ивана Грозного один момент, который многое определил. Историки описывают его как тяжелую болезнь царя, во время которой за ранг наследника боролись «пеленочник» Дмитрий и двоюродный брат царя Владимир Старицкий. Победил вроде младенец, но как-то неубедительно. Царь затаил злобу и как десять лет спустя ответил всем причастным к некорректной присяге опричниной, истребляя живых и ругая мертвых.
Вот только не лукавят ли историки? Может царю и правда очень даже было за что мстить?
Итак, 1 марта 1553 г. Иван IV опасно заболел. К 11 марта его положение уже казалось безнадежным. Естественно, возник вопрос о наследнике престола. Формальный наследник, сын Грозного Димитрий, лежал в пеленках – ему не исполнилось и шести месяцев. У пеленок- клан Захарьиных (царица Анастасия, Данила и Никита Романовичи, Василий и Иван Михайловичи, Иван и Семен Яковлевичи, а также их родственники).
Но не всем импонировала власть клана Захарьиных, в котором хватало хитрых царедворцев, интриганов и честолюбцев, но не было ни государственных деятелей, ни выдающихся полководцев. Взоры оппозиционной знати обратились к единственному дееспособному кандидату на престол – внуку Ивана III девятнадцатилетнему Владимиру Андреевичу, удельному князю Старицкому.
Младший брат Грозного Юрий считается инвалидом. Историки даже диагнозами разбрасываются, обычно называют князя Юрия дауном или аутистом, но единственный источник, на который они ссылаются - князь Курбский, лицо заинтересованное. У меня есть сомнения в корректности их оценок. Больше похоже на черную легенду.
Владимир родился в 1535 г. Он был старшим сыном удельного князя Андрея Старицкого и Ефросинии Андреевны Хованской. В 1536 г. вместе с князем Андреем Ивановичем Старицким в тюрьму были брошены его жена и годовалый сын. В тюрьме они провели четыре года и вышли на свободу в 1540 г., то есть уже после смерти Елены Глинской. В 1543 г. тринадцатилетний Иван IV по ходатайству бояр и митрополита возвращает своему восьмилетнему двоюродному брату Старицкий удел.
Пометки на полях.
Оба события происходят в то время, когда фактическая власть в руках клана Шуйских. Фамилия наместника Новгорода, к которому стремился восставший Андрей Старицкий – тоже Шуйский. Главный боярский клан севера лоялен или по крайней мере благожелателен дому Старицких.
Конец пометок на полях
Владимир Андреевич участвовал вместе с Иваном Грозным в казанском походе. В мае 1551 г. он женился на Евдокии Александровне Нагой и к марту 1553 г. имел от нее сына Василия и дочь Евфимию. Нагие – потомки тверских князей, соседи старицкого удела.
Больной царь по наущению Захарьиных потребовал у Владимира Старицкого и московской знати присягнуть младенцу Димитрию. Однако многие стали отказываться принести присягу. Многие открыто говорили, что не станут целовать крест Захарьиным. Как сказано в летописи: «И была между боярами брань большая, крик, шум». Царь начал им говорить: «Ели вы сыну моему Димитрию креста не целуете, то, значит, у вас другой государь есть. А ведь вы целовали мне крест не один раз, что мимо нас других государей вам не искать. Я вас привожу к крестному целованию, велю вам служить сыну моему Димитрию, а не Захарьиным. Я с вами говорить не могу много. Вы души свои забыли, нам и детям нашим служить не хотите, в чем нам крест целовали, того не помните. А кто не хочет служить государю-младенцу, тот и большому не захочет служить. И если мы вам не надобны, то это на ваших душах». На это отозвался князь Иван Михайлович Шуйский, он придумал отговорку: «Нам нельзя целовать крест не перед государем. Перед кем нам целовать, когда государя тут нет?» Прямее высказался окольничий Федор Адашев, отец царского любимца, что было у него на душе, то и вылилось: «Тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Димитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братьею, нам не служить. Сын твой еще в пеленках, а владеть нами будут Захарьины, Данила с братьею. А мы уж от бояр в твое малолетство беды видали многие». «И был мятеж большой, шум и речи многие во всех боярах: не хотят младенцу служить». Но к вечеру поцеловали крест Димитрию следующие бояре: князь Иван Федорович Мстиславский, князь Владимир Иванович Воротынский, Иван Васильевич Шереметев, Михаил Яковлевич Морозов, князь Дмитрий Палецкий, дьяк Иван Михайлович Висковатый. Тут же поцеловали крест и Захарьины – Данила Романович и Василий Михайлович. Но трое князей – Петр Щенятев-Партикеев, Семен Ростовский и Иван Турунтай-Пронский – продолжали говорить: «Ведь нами владеть Захарьиным. И чем нами владеть Захарьиным и служить нам государю молодому, так мы лучше станем служить старому князю Владимиру Андреевичу». Окольничий Салтыков донес, что князь Дмитрий Немой, проезжая с ним по площади, говорил: «Бог знает, что делается! Нас бояре приводят к присяге, а сами креста не целовали, а как служить малому мимо старого? А ведь нами владеть Захарьиным».
Заметки на полях.
Или смертельно больной царь очень разговорчив и стрессоустойчив, или ему приписали слова кого-то из сторонников. Наиболее последовательные из них князь Мстиславский (двоюродный брат) и дьяк Иван Висковатый (личный секретарь и глава МИД). В первом случае он скорее отрекается в пользу сына.
Конец заметок на полях
Царь велел написать целовальную запись, по которой приводить к присяге князя Владимира Андреевича. Эта запись примечательна тем, что в ней право отъезда совершенно уничтожено: «Князей служебных с вотчинами и бояр ваших мне не принимать, также и всяких ваших служебных людей, без вашего приказания, не принимать никого». Князя Владимира привели к царю Ивану и подали ему запись, царь сказал князю, чтоб он дал на ней присягу. Владимир отказался целовать крест. Тогда Иван сказал ему: «Знаешь сам, что станется на своей душе, если не хочешь креста целовать. Мне до того дела нет». Потом, обратившись к боярам, поцеловавшим крест, Иван сказал: «Бояре! Я болен, мне уже не до того, а вы на чем мне и сыну моему Димитрию крест целовали, по тому и делайте». Бояре, поцеловавшие крест, начали уговаривать остальных. Но те отвечали: «Вы хотите владеть, а мы вам должны будем служить: не хотим вашего владенья!»
Между тем князь Владимир и его мать Ефросиния вызвали из Старицы в Москву отряды своих дворян и роздали им повышенное жалованье. Это не осталось в тайне от Захарьиных, и те донесли больному царю, естественно, сгустив краски. Захарьины запретили охране дворца пускать князя Владимира к царю. Тут против Захарьиных выступил молчавший до сих пор духовник царя Сильвестр: «Зачем вы не пускаете князя Владимира к государю? Он государю добра хочет!»
На следующий день Иван призвал всех бояр и потребовал от них немедленной присяги царевичу Димитрию, причем не у царского одра, а в передней избе, так как он очень болен и приводить их к присяге при себе ему очень тяжело. Вместо себя Иван велел присутствовать при целовании креста боярам – князьям Мстиславскому, Воротынскому и другим.
Отдельно царь обратился к Захарьиным и другим сторонникам Димитрия: «Вы дали мне и сыну моему душу на том, что будете нам служить, а другие бояре сына моего на государстве не хотят видеть. Так если станется надо мною воля Божия, умру я, то вы, пожалуйста, не забудьте, на чем мне и сыну моему крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда Бог вам укажет. А вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы: так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали».
Пометки на полях
В целом Грозный описывает канву жизни будущего Лжедмитрия II, а отчасти и первого. То, что не случилось в 1553, случилось на полвека позднее. Тоже с Дмитрием, только не с первым сыном, а с последним. А то и со старшим внуком, если согласитесь с моими выводами.
Конец пометок на полях
В летописи говорится, что, испугавшись этих жестких слов, бояре пошли в переднюю избу целовать крест. Князь Иван Турунтай-Пронский подошел к стоящему у креста князю Воротынскому и, желая выместить на нем то неприятное чувство, с каким он давал присягу, сказал: «Твой отец, да и ты сам после великого князя Василия первый изменник, а теперь к кресту приводишь!» Воротынский нашелся что ответить: «Я изменник, а тебя привожу к крестному целованию, чтобы ты служил государю нашему и сыну его, царевичу Димитрию. Ты прямой человек, а государю и сыну его креста не целуешь и служить им не хочешь». Турунтай смутился, не нашел что сказать и молча присягнул. Самыми последними присягнули князь Курлятев и казначей Фуников под предлогом болезни, но ходили слухи, что они общались с князем Владимиром и его матерью – хотели возвести его на престол.
Но как некоторые из присягнувших хотели выполнить свою присягу, показал князь Дмитрий Палецкий. Присягнувши Димитрию одним из первых, вместе с князьями Мстиславским и Воротынским, Палецкий одновременно послал сказать князю Владимиру и его матери, что если они дадут его зятю, брату царя Юрию, и жене его удел, назначенный в завещании великого князя Василия, то он, князь Палецкий, не будет против возведения князя Владимира на престол и станет ему верно служить.
Пометки на полях
Турунтай-Пронский – потомок рязанских князей и родственник (по матери) тверских. Последовательно поддерживал перевороты Шуйских в 1540 и 1543, после их отстранения в опале. В 1547 году пытался бежать в Литву, прощен. Боярин с 1549, в казанских походах руководил передовым полком. Безобразное поведение в 1553 не сказалось на службе, до 1564 года воевода передового полка у Шуйского, Глинского и Симеона Касаевича. С 1565 – в Земщине. Много раз успешно местничает с Воротынскими. В 1569 году убит. Версий смерти много – утоплен, забит насмерть, публично казнен. В том же 1569 году постригся в монахи (тоже неточно). Человек немолодой, мог и просто умереть.
Конец пометок на полях.
По свидетельству одного из летописцев, бояре насильно заставили присягнуть князя Владимира Андреевича, сказав ему, что иначе не пропустят его во дворец. К матери же князя Владимира посылали трижды с требованием присяги и от нее. «И много она бранных речей говорила. И с тех пор пошла вражда, между боярами смута, а царству во всем скудность»,– говорится в летописи.
Вскоре царь Иван выздоровел, но потерял душевный покой. Его часто охватывала нестерпимая тревога, не покидал страх перед «лукавым умышлением». Царя мучила бессонница. Пищу ему готовила сама царица Анастасия и сама же подавала. Немедленных репрессий против князя Владимира и его сторонников не последовало (еще бы, кто же репрессирует победителей).
Во время болезни царь Иван дал обет по выздоровлении ехать на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь и действительно в начале весны стал готовиться в путь с женой и сыном Димитрием.
По пути в Кириллов царь заехал в подмосковный Троицкий монастырь, где имел беседу с попавшим в опалу знаменитым церковным деятелем Максимом Греком. Тот стал уговаривать царя не ездить в такой далекий путь, да еще с женой и новорожденным: «Если ты дал обещание ехать в Кириллов монастырь, чтоб подвигнуть святого Кирилла на молитву к Богу, то обеты такие с разумом несогласны, и вот почему: во время казанской осады пало много храбрых воинов христианских, вдовы их, сироты, матери обесчадевшие в слезах и скорби пребывают. Так гораздо тебе лучше пожаловать их и устроить, утешить их в беде, собравши в свой царствующий город, чем исполнить неразумное обещание. Бог вездесущ, все исполняет и всюду зрит недремлющим оком. Также и святые не на известных местах молитвам нашим внимают, не по доброй нашей воле и по власти над собою. Если послушаешься меня, то будешь здоров и многолетен с женой и ребенком».
Но царь не захотел отказаться от своего намерения ехать в Кириллов монастырь. Тогда Максим Грек через приближенных к Ивану людей – духовника Андрея, князя Ивана Мстиславского, Алексея Адашева и князя Курбского – передал ему: «Если не послушаешься меня, по Боге тебе советующего, забудешь кровь мучеников, избитых погаными за христианство, презришь слезы сирот и вдовиц и поедешь с упрямством, то знай, что сын твой умрет на дороге».
Пометки на полях
Максим Грек, он же Максим Философ – это глыба в истории нашей церкви. Про его роль в церковных делах я как-то напишу отдельно. В светских же - он враждебен Ивану. Хотя бы тем, что был резко против брака его родителей. Тогдашний митрополит Макарий к Максиму лоялен и уважителен, они во многом единомышленники. Иван – вряд ли.
Эта история похожа на вставку, обвиняющую Ивана в смерти сына. Говорили умные люди – не едь, а ты не послушался. Из четырех передающих эти слова двое безусловно лояльны Ивану (двоюродный брат Мстиславский и будущий митрополит Афанасий, тогда скромный царский духовник Андрей), а вот двое – не очень. Адашев и Курбский (последний – рассказчик этой истории) только что агитировали за Владимира Андреевича. Адашев очень активно, Курбский потише.
Конец пометок на полях
Иван не послушался совета Максима и двинулся дальше. По пути он остановился в Песношском монастыре, где встретился с другой духовной знаменитостью – Вассианом Топорковым.
В свое время монах Иосифо-Волоколамского монастыря пользовался расположением Василия III, который в 1525 г. сделал его коломенским епископом. Вассиан поссорился с кланом Шуйских, за что в 1542 г. его заставили оставить епископию и удалиться в Песношский монастырь. Иван, помня благосклонность своего отца к Вассиану, зашел к нему в келью и спросил: «Как я должен царствовать, чтоб вельмож своих держать в послушании?» Вассиан ответил: «Если хочешь быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех. Если так будешь поступать, то будешь тверд на царстве и все будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то по необходимости будешь послушен им». Царь поцеловал его руку и сказал: «Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне!»
Позже князь Курбский напишет, что от сатанинского силлогизма Топоркова произошла вся беда, то есть перемена в поведении царя Ивана.
Пометки на полях
А вот в эту встречу поверить легко. Иван благоволил Топоркову. Но цитаты опять из Курбского. Можно ли ему верить? И еще вопрос, Иван в дороге ищет поддержки авторитетных церковников. Против кого?
Конец пути – Кириллов монастырь – неприступная крепость и главный оплот нестяжателей. Доберись Иван до него с сыном – могла бы и гражданская полыхнуть. Явно не добрался.
Конец пометок на полях
Иван Грозный приехал в Кирилло-Белозерский монастырь, но там, как и предсказал Максим Грек, лишился своего первенца Димитрия. Восьмимесячный царевич Димитрий погиб при загадочных обстоятельствах. По наиболее распространенной версии струг с наследником подошел к пристани в Горицах. На него были поданы узкие сходни, достаточные для прохода одного-двух человек. Но по тогдашнему этикету няньку, несущую царевича, должны были поддерживать под руки два боярина. И вот нянька с младенцем Димитрием важно вступает на сходни, под руки ее поддерживают бояре Захарьины – справа Данила Романович, слева Никита Романович. Кто-то поскользнулся, и вся троица летит в воду. Бояре и нянька выбрались сами, а царевича пришлось искать в воде. На берег его вынесли уже мертвого.
Есть и ряд других версий гибели младенца. Так, голландский путешественник Исаак Масса писал, что царевича уронили в воду при передаче с рук матери на руки отцу, которых катали по Сиверскому озеру на разных лодках.
Дьяк Иван Тимофеев писал, что царевич Димитрий утонул на обратном пути из Кириллова, выпав из рук задремавшей кормилицы. В Никоновской летописи тоже записано, что младенец погиб на обратном пути, «назад едучи к Москве».
Но участник поездки князь Андрей Курбский писал иначе: «И не доезжаючи монастыря Кирилова, еще Шексною-рекою плывучи, сын ему, по пророчеству святого, умре». Поэтому царь «приехал до оного Кирилова монастыря в печали мнозе и в тузе, и возвратился тощими руками во мнозей скорби до Москвы».
Пометки на полях
Ох уж этот Курбский. И поприсутствовал, и поучаствовал, и виноваты кто угодно, но не он. Обратите внимание, Захарьины едут вместе с Иваном. До 1562 года они практически пропадут из Думы и с госслужбы.
Конец пометок на полях.
После смерти Димитрия страна не долго жила без наследника престола. 28 марта 1554 г. царица Анастасия родила сына Ивана, 26 февраля 1556 г.– дочь Евдокию, 11 мая 1557 г.– сына Федора. Из них только Евдокия умерла в младенчестве.
Вот такое вот царское богомолье.
Давайте добавим фона.
В 1552 году во время казанского взятия Иван ссорится с воеводами. Это видно и из писем Курбского и из ответов самого Ивана. Предмет ссоры – то ли избыточный гуманизм Ивана к противнику, то ли слишком активные попытки подружиться с местной элитой. Царя отправляют в Москву рекой, армия идет полем, воеводой Казани остается Петр Шуйский, к местной элите явно враждебный.
В 1553 году проходит масштабный церковный собор, на котором митрополит Макарий сурово громит инакомыслящих (в основном нестяжателей, те бегут в Литву). В числе главных обвиняемых дьяк Висковатый, ближайший сподвижник Грозного. Его на три года лишают причастия. Также осуждают Матвея Башкина, телохранителя Грозного, главным обвинителем выступает протопоп Сильвестр (фактически комиссар церкви при Грозном).
В 1555 Владимир Старицкий разводится с Евдокией Нагой (к ее детям Грозный будет относиться лояльно, сын станет удельным князем Старицким, дочь – ливонской королевой). В отличии от случаев Ивана Грозного и его отца церковь Владимира даже не пожурила, новую жену -Евдокию Одоевскую - очень хвалили, считали очень набожной. Это двоюродная сестра воеводы Курбского.
Одновременно Владимир дал присягу новому сыну Грозного, которая существенно ограничила его права как удельного князя. Он должен был жить в Москве, а не в своём уделе, и иметь при себе не более 108 дворян, «а боле того людей у себя во дворе не держати, а опричь того служилых людей своих всех держати в своей отчине». В составленном в этом году завещании царя князь Владимир был назван наследником трона, если царевич Иван скончается в малолетстве. Ну ничего себе ограничения, граждане историки, так и рвется из меня. Еле сдерживаюсь.
Ну и минимально непротиворечивая история заговора 1554, который считается просто болезнью царя.
Идиллия начала 1550-х пошатнулась в ходе тяжелой казанской войны. Новый подход (именно завоевание, а не формальный вассалитет) вызвал яростное внеплановое сопротивление местных элит и Крыма. Тот же Едигер (будущий Симеон Касаевич), оборонявший Казань в 1552, был не прочь править Казанью по старине волей царя Ивана. Не против такого расклада и Иван с окружением, но митрополит Макарий и первый воевода Петр Шуйский буквально заставляют Ивана взять Казань мечом и стать царем Казанским. Наместником Казанским естественно становится сам первый воевода Шуйский. Во время осады Иван постоянно мешает военспецам типа Шуйского и Воротынского своей в лучшем случае нерешительностью. Старицкий на этом фоне показывает себя лучше (во всём воевод поддерживает).
В 1553 году в Думе разборки, на непопулярную войну нужны деньги, их нет. Параллельно в 1553-54 завоеванное ханство пылает страшным восстанием, на которое русские воеводы реагируют с запозданием. Герои его разгрома - всё те же знакомые фамилии, Курбский, Шуйский, Воротынский и Горбатый. Они же герои штурма Казани в 1552.
Тогда же в 1552-53 в Москве открывается и сразу закрывается книгопечатание. Приверженцы царя выступают с идеями церковных реформ, их сурово громит священный собор во главе с Макарием. О его участии в соборе говорят много, а вот в целовании креста царевичу Дмитрию владыка не замечен, что можно трактовать лишь одним образом. Он был против присяги малолетнему царевичу. Итого, присяга вроде проведена, но всерьез ее никто не воспринимает.
Собор сурово осуждает близких царя, обвинив в ереси. Висковатый, самый активный сторонник царевича Дмитрия в Думе, квантизован лично митрополитом.
Царь бежит в монастыри и пытается найти опору у церковных авторитетов, которые могут помочь в борьбе с Макарием, но тщетно. Его ребенка, которому присягнула Дума (включая и Старицкого), топят. Курбский так азартно валит вину на кого угодно, что возникают понятные подозрения. Они же объясняют и взлет заурядного воеводы в чинах в 1555-59, и бегство князя от опричнины, и накал ярости в переписке, и даже расправу с семьей князя (последнее – неточно). Царь и князь – кровники.
Макарий раздавил мятеж Грозного и назначил регентом и московским наместником двоюродного брата Владимира. Мать Грозного казнила отца Старицкого, двоюродные братья тоже кровники. Грозный при этом остается царем, а его сын – наследником. Пока они там друг с другом грызутся – Макарий правит, Шуйские воюют. Отличившегося Курбского через брак сестры приближают к трону и дают подрасти в чинах.
Осторожность владыки оправдала себя уже в 1559, когда окорачивать пришлось уже Адашевых, но этот год стоит своей статьи. Рухнет всё только в 1564, когда мир покинут сначала Макарий, а потом и Пётр Шуйский. Этот год – пик военных, политических и моральных успехов царствования Грозного (по иронии судьбы достигнутых во многом вопреки его управленческим потугам). Сам Грозный (не такой уж и грозный, чего это я) будет справляться сильно хуже.
