Книга дочери Корнея Чуковского Лидии Корнеевны представляет собой выдержки из её многолетних дневников, отредактированные и отформатированные, охватывающие годы с 1938 по 1994 (умерла Л.К. Чуковская в 1996 году).
Впечатление от книги разделилось на несколько пластов. Первый – это личность самой Чуковской. Дневник, конечно, в первую очередь отражает личность, характер самого пишущего. И, читая её записи, складывается стойкое впечатление, что Лидия Корнеевна была человеком весьма прямолинейным, несгибаемым (негибким), из тех, которые на ровном месте умеют найти препятствия и активно их преодолевать.
Пласт второй – это то, что пишет Лидия Корнеевна о себе, о своей семье, о своей работе. Закончив Лениградский университет, Чуковская работала редактором в издательстве детской литературы под руководством С.Я. Маршака. Писала стихи, прозу, дневники. Работала над книгой воспоминаний об Анне Ахматовой и книгой об Александре Герцене (эти два человека – её кумиры, их творчеству она посвятила свою жизнь, хотя ей-то уж далеко ходить не надо было – можно было писать о своём отце, помогать ему в его литературном труде).
Семьи в полном смысле слова у Лидии Корнеевны не сложилось: с первым мужем она разошлась, второй был арестован и расстрелян в 1938 году, так что в 31 год Чуковская осталась вдовой с дочерью на руках. Самое интересное, что мне бросилось в глаза, что о дочери в дневниках пишет она немного, только о том, как ей Люша помогает, выполняет её поручения, устраивает быт, готовит (то есть уже о сравнительно взрослой дочери, а о маленькой – как она росла, как говорила, что она делала – ни слова. Такое впечатление, что немного она занималась дочкой). Кстати, умерла Елена Цезаревна Чуковская в 2015 году.
Умиляют строки дневника, в которых Л.К. Чуковская пишет о том, как она ближе к пожилому возрасту начала перечитывать, редактировать, конспектировать и перепечатывать свои (!) дневники, а позже – свои же письма к отцу.
(«Читаю, читаю, читаю с упоением и печалью свои дневники и с неохотой от них отрываюсь. Поняла, что надо делать с ними. Надо их переписать…»)
Достойное дело, которым можно заниматься практически всю жизнь – сначала писать, потом читать, редактировать, перепечатывать (на пишущей машинке, не на компьютере!), носить по издательствам – себя, любимую!
И вот что пишет, в частности, Чуковская о профессии литературного критика:
«Писатель может быть тёмный, необразованный, дар его от Бога, он дитя… Но критик должен быть насквозь литератором, критики «от сохи» невозможны»
Третий пласт – это её свидетельства о реалиях эпохи, о людях, с кем ей довелось общаться, её размышления о жизни, об истории, о любви, о нравственности. Вот тут скажу, что редко о ком Чуковская отозвалась хорошо. Нелицеприятно о Маршаке, уничижительно о Симонове
(«хорошенький парикмахер, тенор, да ещё слегка картавящий»)
и Ольге Ивинской
(«Искреннее, доброе она существо, хоть и вздорная баба»),
очень резко о Надежде Яковлевне Мандельштам
(«От того, что она ни на что не способна и знает это, она все время занята сплошным самоутверждением»)
и Маргарите Алигер
(«Она просто овца… А стихи гнусные»),
а уж о Евтушенко – вообще убийственно
(«Я думала, он по крайней мере умён, а он, оказывается, не понял, что получил по морде»).
О творчестве Гумилёва - снисходительно:
«В сущности, я его не люблю. Детский он – даже в 21 г. («Дракон», «Нигер») и – для мальчиков. Неинтересный у него, примитивный и звонкий мир».
О Берггольц – и того хуже:
«Талантливо и как-то растленно. Телячий восторг по всякому поводу: голод, смерть, блокада – всё вызывает её восторженное умиление».
Об Олеше:
«Это писатель не русский… Мир его мне чужд… В его творчестве поражает разрыв между уровнем духовных интересов, которые бедны и узки, и изобразительной силой, которая мощна…»
О Шолохове:
«Столь же бездарно, сколь и лживо, столь же лживо сколь и бездарно…»
Хорошо отзывается о немногих, среди них Фрида Вигдорова, Тамара Габбе, Александр Блок, Владислав Ходасевич, Мария Петровых
И четвёртый пласт – это сопоставление дневника Чуковской с собственной жизнью. Начиная с определённых дат я стала сопоставлять события, которые оставляли след в жизни Чуковской, со своей жизнью: а о чём я думала, чем я была занята в те самые годы? И получилось, что жили мы какими-то параллельными жизнями – даже не знаю, хорошо это или плохо. Поясню. Чуковская подробно описывает резонанс, который в её кругу вызвали дела Солженицына, Сахарова, Бродского, разгон редакции, где она работала. В том кругу, в котором жила и общалась я – всё это прошло мимо. Правда, немного, негромко и совсем другими словами говорили в нашей семье о Солженицыне, иногда прорывался по радио «Голос Америки», который тоже не находил отклика в умах. Когда Чуковская переживала за Сахарова и Бродского, мы в студенческой среде обсуждали Окуджаву и Сулейменова, слушали «Иисус Христос – суперзвезда». Что можно сказать – средства массовой информации – великая вещь. Сама Чуковская тоже пишет об этом, правда, немного в другом контексте – мол, как легко повлиять на умы людей, имея в распоряжении газеты, радио, телевидение. Что бы она сказала, если бы увидела, что с нами сделает интернет!
Довольно интересные детали из дневника я почерпнула о Веронике Полонской, Серафиме Густавовне Суок и Викторе Шкловском, о Мустафе Джемале (который отметился на Евровидении и которого, оказывается, в своё время защищал Сахаров), об Акиме Волынском (о котором пишет в «Доме искусств» и Ходасевич, и который чуть было не увёл Зинаиду Гиппиус у Дмитрия Мережковского)
Этот материал ранее был размещён мною здесь: https://my.mail.ru/community/knigi/50E67A0415F18968.html
