Выходить из полумрака и прохлады в жару городского полдня оказалось даже приятно: солнышко пригрело сразу, как огладило. Борис сел на бетонные ступени, обхватил голову.
Ступени потрескались. В трещины пролезли трава и одуванчики. И даже кустики горькой пахучей полыни. Ветер шевелит их, кажется, что они сами шевелятся и танцуют.
Стрекочут кузнечики, ветер налетает порывами и снова пропадает где-то в лабиринтах пустых улиц. Ведь и там есть трава, которую надо шевелить, и листва, которой можно шуршать.
Тишина давит подушкой. Тишина в городе — это неестественно. Это болезненно, неправильно.
- Эге-ге-гей!! - Борис вскочил на ноги, чтобы это прокричал.
Вопль быстро заглох в ближайших улицах. И снова тишина. И пахнет пылью и нагретой травой. Трещат эти чёртовы букашки и ни одного, ни одного человечка.
- Какого чёрта!! Какого чёрта!! - Борис заметался по крыльцу, сбежал вниз, на тротуар, пробежал в одну сторону, в другую, остановился и проорал в небо — Какого чёрта!!
Замер, опустив руки. Прошептал тихо и обречённо:
- Какого чёрта... - шёпотом - Какого чёрта я вернулся...
В информатории для него оставили записи. Лида, родители, друзья. Они с восторгом рассказывали о единении духа для нового скачка развития человечества, о счастье в единстве и попытке всепознания.
Борис понял, что стоит посреди тротуара. С одной из машин, припаркованных у бровки тротуара, спрыгнул кот. Обыкновенный. Лохматый, белый с рыжими пятнами.
- Кс-кс! - Кот навострил уши и оглянулся, приподняв морду. Посмотрел с полминуты и, задрав хвост, ушёл в заросли травы на месте газона. Метёлку его хвоста Борис видел ещё некоторое время среди острых верхушек травы.
Коты остались. Может быть, и живые остались? Как оператор на станции?
Коты остались, значит, их с собой не взяли. Пожалели, что ли? И значит, там, в единении, котов нет. Борис хмыкнул. Без кота и погладить некого. Впрочем, и нечем. Судя по всему, ушедшие отказались от тела. Борис вытянул вперёд руки, согнул, разогнул их, растопырил пальцы. Ему нравилось его тело. Хорошее тело, здоровое и сильное.
Так...Выжившие.
Он поднялся и ушёл опять в темноту информатория. Вышел обратно только через полчаса: долго пришлось пытать машинку. Или информация оказалась специфичной и не запрашиваемой обычно — Борис не очень понял. А может быть, выжившие не хотели занесения своих данных в общую базу?
Борис ещё раз просмотрел список на экране смарта. Ближайший живой человек был в двухстах километрах. Это — хорошо. Но это — потом и на всякий случай.
Сейчас есть другие дела. Надо увидеть Лиду, маму, пройти единение и увидеть их. А зачем тогда информация о выживших? Борис оглянулся. Белое здание информатория выглядывало из-за других углом и куском окна. На всякий случай. Кто знает, получится ли слияние? Борис не чувствовал уверенности, нет. Он отчаянно хотел увидеться с теми, к кому шёл годами.
Борис шагал по пустому, мёртвому городу. Оставленные машины, заросшие тротуары и мостовые, тёмные и пустые окна зданий. Солнце, тишина и насекомые. Иногда на границе зрения мелькали какие-то животные.
Несколько раз видел порскнувшую по стволу белку и на перекрёстке проспекта в разросшемся диком клёне увидел лося. Зверь стоял и жевал. Рога похожи на ветки и кажутся их продолжением.
Борис застыл, поражённый. Громада и мощь зверя вызвали смятение. Лось повёл головой, глянул искоса и из-за плеча, и неспешно, как вездеход, пошёл сквозь кусты. Ветки ломались с шумным хрустом под его мощью.
Почему-то вдруг подумалось, что, раз есть лоси, значит, есть и те, кто будет их есть. Стало как-то нервно: оружия у Бориса с собой не было. Зачем оружие спускающемуся на безопасную Землю? Возвращающемуся домой — зачем?
Борис проверил по смарту направление — к Морю Жизни надо было свернуть налево.
Солнце ещё высоко, и это хорошо.
Идти всё тяжелее. В пространстве тело отвыкает от перепадов температуры, от многочасовой работы, даже ходьба кажется телу работой. Мошкара какая-то кружится и вьётся, лезет в нос, кусает. Комары жужжат, мухи липнут. Тело противно потеет под рубашкой.
Борис вдруг осознал, что можно, оказывается, расстегнуть ворот рубашки. Даже остановился. Никого же всё равно нет, никто не увидит и не осудит расхристанного капитана.
Расстегнул.
Освобождённому горло стало легче дышать, под рубашку — особенно, если немножко её потрясти — заплывает прохладный воздух. Солнце прогревает косточки, отвыкшие от его жаркой ласки. Под ногами настоящая земля, настоящая трава, по которой ступать страшно — такая она живая и пахучая!
Мир вокруг, живой и полный. Какое удовольствие быть среди этой жизни!
Но маркет по пути Борис встретил с благодарностью. Рюкзак, вода, еда и кое-что из необходимого он себе набрал, немного стыдясь и чувствуя себя вором. Маркет не был разорён и даже нашлись непросроченные продукты. Вот только не нашлось, кому и как заплатить.
Цивилизованно убили цивилизацию — без погромов и мародёрства. Борис разглядывал этикетку на бутылке с водой. Такие же он помнил и почти десять лет назад, когда они с Лидой так же шли к морю и купили воды. Такой же воды.
Только мир был другим, улицы были другими, Лида была.
К Морю Жизни Борис вышел уже к закату. Солнце красиво отражалось от серой поверхности, бликовало на ряби волн и слепило. Борис прищурился.
Бесконечная стальная гладь распахивалась от берегов до самого горизонта. Эта бликующая поверхность изгибалась вокруг земного шара, будто обнимая и наползая на него.
Море? Нет, скорее океан. Только в этот океан не впадали реки. Это был другой океан. Живой.
Внутри, где-то между лёгкими, Борису ощутилась сквозная холодная дыра. Запёкшаяся уже, несвежая — можно ковыряться, не боясь разбередить.
Что можно сказать человеку, который выбрал не его? Который не дождался? И как это сделать? И стоит ли изменять себя для единения с ним?
Море, пустое, мёртвое, лежит перед человеком.
Почему «мёртвое»? Потому что в настоящем море всегда полно жизни. Водоросли там, кораллы всякие, рыбы плавают и лобстеры ползают. Киты и чудовища ктулхуобразные.
В Море Жизни не было ничего.
Борис спустился с набережной на галечный пляж. Подойти к волнам, посмотреть на них, но свернул раньше.
Некрупные серые камни похрустывали под ногами и проседали чуть-чуть, откатывались, гулко бухая округлыми боками, когда Борис полез на пирс. Можно было по лесенке, но лесенка начиналась метрах в двадцати ближе к линии Моря, а к нему приближаться уже не хотелось.
Пирс вдавался в Море Жизни, как игла в живую клетку. На конце этой иглы, прямо над свинцовой поверхностью волн торчало кольцо.
Большущая арка, такая, чтобы пройти самому высокому человеку. Ни надписей, ни индикаторов — ничего на ней не было. Простая металлическая поверхность. Белая.
Борис помедлил. Подходить к ней почему-то тоже не хотелось. Как трогать нож, которым убили недавно. Закат обливал арку красным. Красное на белом.
То самое, Последнее Кольцо. Ну, или Кольцо Единения.
Борис стоял, поглядывая на Море, на кольцо, на набережную. Чтобы попасть на пирс с набережной, нужно было пройти сквозь здание, напоминавшее старинный вокзал.
Высокие башни центра с арочными высокими окнами, квадратные башни левого и правого крыла, сквозь которые видна набережная: деревья, разноцветные дома с обрушившимися кое-где нарядно-марципановыми балкончиками и такими же, как у «вокзала», крышами. Будто из детской книжки.
Солнце уже почти касается глади Моря. Скоро станет совсем темно и, если что-то делать, то делать это лучше до темноты. Сейчас.
Борис пошёл к кольцу. Сбросил рюкзак на дощатый настил пирса и сделал ещё шаг к металлической, красноватой от заката арке. И ещё шаг. И встал.
Кольцо преобразует его тело, даст возможность слиться в одно целое со всеми, кого ему сейчас так не хватает. С друзьями и родителями, с братом. С Лидой.
Там, в Море были они все. Единое сознание в единой плоти живого моря.
Общение без помехи слов, без недопонимания. Абсолютное счастье единой цели познания мира. У Моря больше возможностей познания вселенной, чем у одинокого и слабого человечка.
Борис посмотрел на свою ладонь. Сжал и снова разжал пальцы. Слабая, трепетная плоть не выдержит путешествия через измерения и скоростей выше световой. Объединённому сознанию Моря доступны все миры, вся Вселенная.
Сознаниям, слитым в единое Море, не знать больше голода, страха, боли, холода, усталости или разочарования. Они свободны от болезней тел и от их бренности.
Можно целую вечность быть вместе с любимыми.
В закатном блеске Борис увидел золотые волосы Лиды. Как она оборачивалась к нему и спрашивала, звала: «Возвращайся!»
Борис сел на рассохшиеся доски пирса. Под досками проступал почти вечный псевдобетон.
Доски рассохлись и пришли в негодность, как идея человека в теле. Как человеческие тела. И под этой идеей обнажилась идея единой вечности.
В небе появлялись звёзды. Небо остывало после пожара заката, только раскалённый докрасна лепесток светил там, где исчезло за горизонтом солнце.
Те, кто прошёл сквозь Кольцо Единения едины в Море Жизни. Открыты друг другу и вместе счастливы. Там нет места боли или голоду, холоду или усталости. Там нет жестокости и несправедливости.
Навсегда едины. Чужие и чуждые — тоже. И скрыться от них тоже нельзя, как и от близких — нельзя. Все твои мысли и чувства доступны всем. Как на тарелочке — смотри и выбирай.
Но если никто не желает тебе зла, может быть, это не страшно? Может быть, такая открытость — это не страшно, если нет зла?
Сложность решения почти невыносима.
Звёзды над головой мигали, Борису показалось, что он увидел крохотный диск станции, на которую причалил его корабль.
Человечество осталось на звёздах. Здесь людей нет.
Борис поднялся, подхватил рюкзак и пошёл к «вокзалу».
Утром его разбудил холод. На крыше, где он спал, выпала роса, да ещё и ветерком прохватило — он снова совсем забыл, что бывает ветер — и он замёрз.
Ночью он долго не мог уснуть, слушал город. Город теперь выл и рычал, и перекликался почти лесными голосами.
Борис ходил по крыше под косыми лучами рассвета, размахивал руками и приседал, пытаясь согреться. Потом спустился, постоял на пирсе, глядя на Море. Кольцо сейчас, в утреннем свете, оказалось белым. Белым, стерильным, не-живым. И трогать его всё равно не хотелось. А тем более проходить сквозь него.
- Прости, Лида. Я не успел вернуться. Будь счастлива!
Борис продел руки в лямки рюкзака и ушёл. Надо найти машину, топливо и найти людей. Они здесь есть — список в смарте.
Найти бумагу, записать на всякий случай их адреса — вдруг смарт сломается. Найти карту, а лучше атлас, найти... всё, что необходимо для жизни.
В космос его не пустят — слишком старый, но если попроситься на станцию, так же, как та девушка в белом — может быть, возьмут. Но это на самый крайний случай.
Перед уходом ещё нужно будет зайти в информаторий, оставить сообщение для тех, кто, возможно, придёт после него.
Кто обязательно придёт после него. Чтобы жить на Земле. На разноцветной земле. Смотреть в сторону белого кольца не хотелось. И Борис не смотрел.