Торговля празднично кипела, звенела на все голоса, дразнила запахами жареного мяса и травяного чая. Под ногами путалась до одурения счастливая ребятня.
– Эй, дочка, – звали Дарину со всех сторон. – Посмотри, какое платье есть, как раз на тебя! Посмотри, какие костюмчики для детишек! Посмотри, какие сандалии, лёгкие, сами тебя понесут!
Дарина приостановилась около торговца обувью. Лёгкие сандалии, как у Беллы, – её мечта. В ботинках в жаркую погоду ноги так устают, что к вечеру становятся похожими на запечённые яблоки. Жаль только, на сандалии ей никогда не накопить. Если уж и копить, то на новые ботинки, они практичнее. В жару можно и потерпеть, а вот в холод и слякоть без ботинок придётся плохо.
– Ой, какая красота! – восторженно раздалось за спиной.
Голос показался знакомым, и Дарина невольно обернулась. Позади стояла парочка, парень и девушка, из её общины. Имена так сразу не пришли на ум, но Дарина вспомнила, что недавно они сыграли свадьбу, такую богатую, что даже ей перепала чашка мясной похлёбки и кусок сладкой лепёшки с ягодами.
Девушка показывала пальцем на красные туфли с тонким каблучком, лицо её замерло в страдальческой просьбе. По плотно сжатым губам парня было видно, что восторга молодой жены он не разделяет, зато торговец обрадовался.
– Примерь, красавица! Сердце подсказывает мне, что они ждут здесь именно тебя!
Не успел парень разомкнуть губ, как туфли уже красовались на ногах его спутницы.
– Они чудесные! Посмотри! – девушка счастливо закружилась, придерживая ладошками лиловый колокол платья.
Парень вздохнул и достал из кармана кисет с монетами.
Превозмогая поднявшееся откуда-то из самых печёнок желание плюнуть, Дарина двинулась дальше. Туфли на каблуке с палец длиной! Для чего они ей? Какой с них прок? Идти в них неудобно, только ноги в кровь изотрёт. Полюбуется, похвалится подружкам и положит в ящик на дно повозки. Сколько таких ящиков, набитых бесполезными вещами, подчас даже непонятно для чего предназначенными, занимают место на подводах?
Однажды Дарина, спросила у своего бывшего мужа Филиппа (тогда он ещё не был бывшим), зачем люди везут с собой столько ненужного барахла.
– Это сейчас оно кажется ненужным, – пояснил он. – А когда мы придём в Благодатные Земли, всё пригодится, надо будет как-то обживаться.
– Но ведь в Благодатных Землях так хорошо, что мы не будем там ни в чём нуждаться! – возразила Дарина.
Филипп пожал плечами. Он не любил вопросы, на которые не мог ответить.
– Все запасаются, значит, и нам надо. Даже Старейшина запасается, копит на строительство города.
И снова Дарина недоумевала, зачем строить город, если, по словам Благовестников, там царит бескрайнее блаженство и человеку ни о чём заботиться не надо. Выходит, всё же надо? Не увязывается одно с другим.
…Аромат жареного с неизвестными приправами мяса ближе к концу ряда стал настолько умопомрачительным, что монеты, зажатые в кулаке, взмокли, а желудок, казалось, был готов выпрыгнуть наружу и самостоятельно помчаться на запах. Как-то раз Дарина не удержалась и проела деньги, потом очень жалела, даже плакала ночью в палатке. Этот урок она запомнила надолго и больше не позволяла желудку брать верх над разумом, но тот редко сдавался без скулежа и сопротивления.
– Купи свистульку! – грубо донеслось слева.
На земле сидел тощий узколицый мальчишка лет четырнадцати с чёрными от въевшейся грязи руками. На замызганной тряпке у его исцарапанных ботинок лежала кучка свистулек, выструганных из ивовых веток. Не самый ходовой товар, такие свистульки все мальчишки умели делать.
У Дарины кольнуло в груди, когда взглянула на него. Не от жалости. От узнавания. Несчастный, озлобленный, не умеющий торговать и наверняка с мучительно сжавшимся в голодном спазме желудком. Она узнала в нём себя.
Мальчишка смутился, увидев, что она взрослая, а не девчонка, как ему показалось из-за её мелких размеров и косы за спиной. Вряд ли он стал бы предлагать свистульку взрослой тётке.
Обычно Дарина не заводила пустых разговоров, но пройти мимо этого паренька не смогла, хотелось посмотреть на него ещё.
– Не идёт торговля? – спросила, присаживаясь на корточки.
– Нет, – фыркнул он, словно ёж, выпустивший иголки.
– У нас в общине такими свистульками никого не удивишь… – она чуть было не посоветовала подумать о более востребованном товаре, но вовремя прикусила язык, сообразив, что, будет смешно, если превратится в советчика, каких сама на дух не переносит. Вместо этого поинтересовалась:
– У вас торгует кто-нибудь бумагой?
– Бумагой? – он напряжённо сдвинул брови, как ей показалось, вспоминая, что означает слово «бумага». – Нет.
Оставаться в чужой общине дольше не имело смысла, пора было уносить ноги, пока желудок вконец не обезумел от дурманящего мясного аромата. Однако Дарина не могла уйти, продолжала с любопытством разглядывать мальчишку, его узкое, загорелое лицо, облупившийся от солнца нос, потрескавшиеся губы, выгоревшие добела волосы…
«Что тебе надо?» – неприязненно смотрели исподлобья его глаза.
Внезапно Дарина поняла: ей нужна свистулька. Не свистеть, конечно. Чтобы не забыть о нём. Натыкаться на неё каждое утро в рюкзаке и вспоминать о похожем на себя человеке.
– Ты читать умеешь?
– Конечно! – мальчишка даже слегка обиделся.
Дарина протянула ему беловик, тот, что на всякий случай захватила с собой, – сказку о юноше, который мечтал, чтобы у него было больше всех подвод со скарбом, и в погоне за материальным богатством растерял настоящее богатство, которое не купишь ни за какие деньги: тех, кто его любил.
– Предлагаю обмен! Баш на баш.
Баш на баш – любимая игра детворы. На привалах дети часто играют в ярмарки. Их не заботит, продешевят они или нет, и будет ли польза от выменянной вещицы, главный интерес – стать обладателем чего-то нового, чего раньше у них не было. Угрюмый мальчишка, сидевший перед Дариной, конечно же вышел из детского возраста, но она всё равно надеялась, что это сработает.
Он озадаченно посмотрел на беловик.
– Это же дороже.
– Не стоит так однозначно оценивать вещи.
Уголки его губ дрогнули, но он не позволил им растянуться в улыбке.
– Ладно.
Когда Дарина уходила, бережно сжимая в руке гладкий, с редкими шершавинками свисток, на глаза ей попался тот самый отвратительный старик, который купил у неё сказку за четыре монеты. Он сидел, прислонившись спиной к колесу повозки, развёрнутый беловик пойманной птицей отчаянно трепыхался в его неуклюжих руках.
Не успела Дарина сообразить, что именно и почему показалось ей неправильным, как старик оторвал клочок бумаги, насыпал в него сушёных листьев и, с наслаждением проведя высунутым языком по краю, слепил курительную трубочку.
Воздух внезапно превратился в кипяток, обжигающей волной плеснул в лицо, ошпарил горло.
«Только на это твои сказки и годятся!» – язвительно прозвучало в ушах голосом Кукольницы.
Опустошённая, покалеченная, забывшая о мальчишке, с которым разговаривала минуту назад, но всё ещё машинально теребя в пальцах его свисток, Дарина брела к своей общине. Её обгоняли, шли ей навстречу, смеялись, увлечённо обсуждали сделанные и ожидаемые покупки… Голова кружилась, небо кружилось, трава, повозки, пасущиеся лошади, люди – весь мир кружился вокруг неё в каком-то медленном, издевательском хороводе. Она выхватывала взглядом людей и посылала им всем одно и то же: «Ненавижу вас! Ненавижу!».
Никто не слышал.
Ненависть сгущалась, клубилась в голове, будто невиданных размеров туча. Напряжение внутри тучи росло, накалялось – и вдруг вспыхнуло ослепительной молнией: «Я уйду от них! Уйду из общины!»
Продолжение здесь: Отступник
