Светка теперь чаще общалась с ранеными, подругами-санитарками, врачами, Ванюшей, мамой… Только бы не помнить, забыть, избежать мысли. Сердце трепетало от новой нежной живой волны. Как она только посмела явиться среди этого ужаса?
Из операционной вынесли умершего. Не выдержал. Не справились. Без хирурга который день. А теперь даже в городской госпиталь никого не отправишь: немец кругом. Раз попытались проехать – и никто не вернулся. О подкреплении штаб уже и не мечтал, сочиняя новые хитроумные планы атак, где можно попытаться взять немца и небольшим количеством.
В конце коридора, как на плацу, послышались стройные шаги. Две фигуры в шинелях, с автоматами через плечо, вели человека с набухшей рассеченной бровью, который упорно смотрел в убегающий из-под ног пол.
– Трудимся, Светик? – приветливо кинула одна из фигур, когда все трое вошли в операционную, где девушка отчищала стол.
Солдат указал автоматом на поникшего пленного.
– Немчура, глянь. И что думаешь? Врачевать назначили!
Светка выжала тряпку, присела и принялась отмывать железные ножки.
– Вместо Никифоренко. И надо же врачу, да еще хирургу, умереть на войне от воспаления легких! Нет бы от пули, а то от воспаления.
– И что! – заступилась Светка. – Операции шли без всякого продыху, а хирург трое суток без сна. Жарко ему стало, просто невыносимо как жарко – и воздуху вышел глотнуть.
Солдаты не знали об этом.
– Да… – сокрушались. – Вот тебе и глотнул.
Опомнились:
– Свет, там вот что… Приспичило, видать. Важный какой-то умирает. Да и не он один. Раньше тут ходили мы, ну, кто где постонет разок, контуженный какой крикнет случайно… А сейчас не госпиталь, а пыточная: раны людей мучают, операций толковых нет уж неделю, крик такой стоит – сама слышишь, волосы дыбом. Ты этого, – в пленника снова ткнулось дуло, – по-нашему научи. Приказ такой.
Светка встала с совершенной готовностью возмутиться.
– Да не, не, только словечки врачебные, штуки все эти…
Солдат указал глазами на инструменты, аккуратно разложенные для новой операции.
– Да почему я-то? Я и немецкий вовсе не знаю! Как я учить буду?
– А ты кто такая, чтобы приказы обсуждать? – жестко оборвал ее второй из конвоя.
– Пикнет хоть слово фашистское – разве не понятно? – расстрел ему, а народу так и мучиться, так и помирать! Тебе не совестно?!
– Почему я? – шептала Светка.
– Хватит тут изображать из себя! Сама вытаскивала, сама и расхлебывай! Операция через десять минут.
Дверь оглушительно хлопнула. Значит, все, все как один до сих пор помнят о ее проступке. Она спасла немца. Снова противная боль в голове, снова шум… И он, немец, он здесь, он здесь…
Прикосновение мягкой влажной ткани вернуло Светку на землю.
– Я должен знать все по-русски, верно?
Она заметила, как он прячет в карман ту ткань, которой сейчас протирал ее лицо. Ее зеленый платок… Светка давно перестала искать его.
Девушка в отчаянье показала на большие часы над дверью: как мало у них времени. Арним улыбнулся.
– Это скальпель. Скаль-пель, – четко произнесла она.
Глаза ее были устремлены только на предметы из коробки.
– Это – ножницы. Нож-ни-цы. Это вата.
– Швитлана…
– Твердо запоминайте, – она умоляюще смотрела на него, губы ее дрожали, – скаль-пель, нож-ни-цы, вата…
Откуда-то засквозило, и Светка ощутила мокрую полоску на щеке. Испуганно оглянулась на открытую дверь. Снова – на Арнима.
– Шкальпель, ножницы, ватта, – поспешно повторил он.
Девчонка отвернулась, уже пряча улыбку: как забавно получились у него русские слова.
***
Днем из штаба прилетел лейтенант Кузнецов. Их дивизия отвоевала у немцев восток, и путь в госпиталь большого города был снова открыт. Прооперированный Арнимом важный вернулся к жизни и уехал в город, равно как и десятки тяжело раненых, которых пленный хирург вырвал у смерти. А лейтенант Кузнецов тем временем стал Светкиным женихом. Так-то оно со всех сторон правильнее.
Светка смотрела в синий вечер в окне. Старшая санитарка звала к новому потоку раненых, из которых завтра не станет, как всегда, половины. Голос у нее был как из бочки.
Посреди перевязки вдруг сорвалась с места и побежала. Изумленные глаза сверлили вслед.
– Пропустите!
Конвойный увидел перед собой горячее, сухое, бесцветное девичье лицо – и даже забыл оставить дверь открытой.
Светка уставилась в то место, где смыкалась стена с полом. Скрип освобожденных от груза коечных пружин, тихие два шага, затаенное, дрожащее дыхание.
– Никто вас не благодарил за спасение жизни русских солдат. А все-таки спасибо. Прибыл новый врач. И теперь, наверное, вас расстреляют, потому что кому нужен пленный фашист? Расстреляют, да.
Девушка бессмысленно смотрела перед собой.
– Сегодня погибли моя мать и маленький брат. Ваши самолеты убили их. У меня никого не осталось. И вас тоже теперь убьют.
Он стоял очень близко. Светка не испугалась, только говорить стала быстрее.
– И еще я тебе не сказала – замуж выхожу. А тебя – на расстрел. Да. Да. Как хорошо, что ты меня не понимаешь! – воскликнула она в отчаянье.
– Я к тебе не прикоснусь, я не смею, – Арним не сводил с нее глаз. – Но дай мне слово, что будешь счастлива.
Он усмехнулся.
– Я, когда тебя с поля тащил, все к смерти готовился. Меня по всем военным законам должны были убить. Как сбежавшего, как… как врага, в конце концов. А ты и тут спасла меня. Я не знаю, о чем ты сейчас говоришь. Знаю только, что прощаешься. Прощаешься же, правда?
Арним улыбнулся. Ей было трудно дышать.
– Успокойся. Иди.
Светка отвернулась к двери.
– Иди, – услышала настойчивое за плечами.
Павла Кузнецова направили в Сталинград, и они со Светкой на следующий день уехали, влившись в самую гущу величайшей из битв.
***
– Пробьемся, родная.
Светка с Павлом сидели рядом и пили чай из жестяных кружек. Укрывшись с головой шинелями, спали бойцы. Кто-то во сне засмеялся.
– Слышишь? – улыбнулся Кузнецов, уже с капитанскими звездочками и почти весь седой. – Завтра убьют, может, а душа-то… Душа надеется, ждет.
Светка провела ладонью по его волосам.
– Совсем серенький ты у меня стал.
– Не об этом сейчас, о другом давай. Это – войне.
– Это – победе, – поправила она.
Тишину прерывало сопение и неспокойные присвисты спящих.
– В голоде и в холоде жизнь его прошла…
Затянул Павел тихо, не попадая в ноты.
– Но недаром пролита кровь его была, – подхватила Светка.
– За кордон отбросили лютого врага. Закалились смолоду, честь нам дорога… Эх, честь нам дорога!
«Павлик!» – Светка прижала к груди голову мужа. Он слушал ее сердце и то, как отдавался там, внутри, ее голос.
***
Казалось, ты в России на торжественном параде: настолько Берлин был переполнен советскими танками, советскими лицами, советским смехом. Во всяком крошечном проулке-переулке оглушали радостные победные крики, летящие прямо к свободному небу. Темные глазницы берлинских домов смотрели устало и угрюмо.
Завтра Светкин батальон отправится в обратный путь, и девчонка, всю неделю пропадавшая в местном госпитале на перевязках, наконец, дышала свободно, свободно, свободно…
Мягкое солнце заливало город. Пели немецкие птицы. На Родине те же воробушки по-другому поют…
Светка бродила мимо уцелевших от бомбежек деревьев, отходя все дальше от госпитальных стен. Павел не дождался этих дней. Пал Героем Советского Союза под одним из чешских городков, освобожденных друг за другом в конце сорок четвёртого.
«Что дальше?» – думала девушка, ласково поглаживая живот, откуда ее в ответ сильно ударили. «Что же дальше?» – она поглядела на реку.
Вечерняя синяя Шпрее сияла под мостом, и Светке так хотелось выплакаться здесь, над чужой рекой, за всю эту войну, за семью, которой больше не было, за многолетний смертельный страх, за сегодняшний страх – что дальше, что ждет ее сына… Неужели всё то же самое? Снова? Хотелось поплакать о муже-герое Павле Кузнецове, который так желал видеть и слышать победу, так верил в нее, и в советских людей, и в себя, и в Светку, – а не успел даже узнать о том, что у него родится ребенок.
Но глаза девушки оставались сухими.
– Швитлана!
Сердце замерло – и вдруг ужасно, до боли забилось. Она обернулась.
– Швитлана!
С противоположного края моста к ней шла высокая фигура, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.
Он остановился в нерешительности.
– Вы меня помните? (нем.)
От жара с пят до макушки ее не спасала даже вечерняя прохлада.
– Вы забыли… – не слыша ничего в ответ, Арним смутился, но всё смотрел на неё как зачарованный. – У вас будет ребенок…
Слезы из ее глаз брызнули сразу, горячие, обильные.
– Швитлана, милая, ну что вы, – Арним ступил ближе, чтобы коснуться вздрагивающих плеч, но в последний момент сдержался, виновато отступив.
– Живой… – она улыбалась. – Живой.
Оглядела его.
– У тебя глаза, как эта река. Так вот что это за цвет!
Ее лицо в сумерках ослепительно сияло.
– Я случайно спасся. Долгая история… Милая, мы ведь на минуту на этом мосту? Мы просто встретились в Берлине, верно? Это случайность, их так много бывает в жизни...
– Что ты говоришь? Грустный… Уже надо расстаться? Хорошо, хорошо, ты прав, я уже ухожу.
«Люди! Человеки! Победа! Победа! Ур-ра!!!» – крикнули где-то. В который раз за эту неделю.
Арним оглянулся на крик. Всё обречено. Конечно, конечно. Время уходить… А девчонка, охнув, намокшим плюшем упала ему на руки.
Продолжение следует...
***
Если вам понравилась третья часть моего кинорассказа, поставьте лайк, ребят! А за подписку - отдельное благословение и благодарность!!!
А тут можно прочитать начало и продолжение истории: