В фантастическом фильме, Интерстеллар, в одном из критических моментов пребывания космического корабля на планете, находящейся в предельной близости от черной дыры, дан намек на разгадку секрета единства пространства и времени, и на возможность новейшего прочтения сочленения пространственно временного континуума. Одна из героинь, астронавт поясняет, как эксперт и член экипажа космического корабля, лидеру миссии, что для существ, живущих в пяти пространственных измерениях, время, вернее прошлое, может быть долиной, а будущее горой, на которую они поднимаются, или с которой могут спуститься. Индейцы Южной Америки под воздействием галлюциногенных грибов, и жители США, под воздействием еще и Кастанеды, могли бы легко принять эту мысль. В этих фразах, мало того, может не быть и нет, ближайшим образом, ничего необычного, кроме того, что время называется пространством, коль скоро, частично оказывается обладающим его свойствами. Но если тривиально поменять пространство и время, их свойствами между собой, может ничего не измениться в мышлении о них, кроме того, что под именем время, теперь, может мыслиться пространство, а под именем пространства, теперь, после перемены, может мыслиться время. И все же, даже такая не хитрая перестановка может помочь пониманию. В крайне абстрактном и упрощённом виде, мы имеем линию времени, что необратима и трехмерное многообразие пространства, что обратимо в каждой точке. И все это в пространственных терминах. Время утверждают линейно. И при условии, ближайшим образом, что и пространство, и время гладкие, непрерывны. Итак, во времени, никогда невозможно вернуться в прежнюю точку, в исходный пункт, и это вместе с обращением имен, понятием относительности времени и пространства, важный момент, отмеченный в фильме. В пространстве, условно говоря, коль скоро, речь идет об абстракциях физического познания, - и уж конечно, ни о социальных пространстве и времени, для которых такие отмеченные свойства, если и имеют значение, то в крайней сложной конфигурации, это не так. Не исключено, что прежний президент сможет вновь оказаться в тех пространственных пунктах, апартаментах, которые покинул после окончания прежнего срока президентства, но не исключено, таким же образом, что он никогда больше не сможет в них попасть, ибо не будет переизбран, или никогда в них и не был, и не будет, даже если переизберется. В пространстве же, о котором идет речь, всегда можно вернуться в исходный пункт, где бы он ни был, коль скоро, он мог быть исходным. Гуссерль, как бывший математик, легко перемещался в таком пространстве произвольным образом в фантазии, основном источнике неограниченных вариаций феноменов сознания в направлении приведения к очевидности их сущности. Необратимость же времени, может быть, тесно связана с исчезновением. Это свойство, утверждают, производно от непрерывного распада. Время таким образом и есть этот процесс распада, если ни абстракция пожирания. Физики называют это вторым законом термодинамики. Штука только в том, что этот процесс периодический. Поэтому часы измеряют сами себя, как периодический процесс, но могут сопоставляться любому такому же. Тем не менее, и потому, в прошлое нельзя вернуться не из-за морального запрета, но потому, что его больше нет. Прошлую конфету или пудинг, и прошлого зайца, нельзя съесть второй раз, потому что их нет, может не быть теперь, и эта модальность, может быть, производна скорее от высшей формы времени- сознания, впрочем, как и кормление. Тогда как пространство обладает характеристиками устойчивости и стабильности. И потому допускает возращение в прежние места. Но и заяц может длиться целый год, коль скоро это может быть его год. Как это возможно? Каким образом могут соседствовать различные времена, скажем пусть, даже, и пустой фантазии, которая откуда же такая пустая, и реальности пространств, которые сами могут быть различны. Коль скоро, непрерывность, вообще говоря, должна быть одна, как простое и не делимое, что же что и потому, что может непрерывно делиться неограниченно. Исходно ответом на вопрос, каким образом пространственно временной континуум может искривляться? - был тот, что это потому и постольку, поскольку, он вообще сложный, а не простой. Ближайшим образом, состоит из двух частей. Конечно, на все такие вопросы и соображения, можно услышать, и иногда справедливо, что мол вновь хотят порвать цельное мировоззрение разводками и ложью. Но скорее речь идет о том, чтобы учредить живую связь всего со всем, свободу. Вернее, приуготовлять возможное событие незадачи такого учреждения. В противном случае парадокс необходимости свободы и нужды в свободе, может быть неотступен, как и нужда, от которой как раз и хотелось бы отстроится. Сложность с этим как известно в том может состоять кроме прочего, чтобы не нуждаться в нужде. Чтобы неограниченность возможного возрастания не была бы нуждой. Отсюда, может быть уместен вопрос, если пространственно- временной континуум сам существует во времени, почему он стабилен, как ничто иное. Самое железобетонное- это вакуум, на котором все резвиться. Во многом видимо, потому, что он пуст, и в нем нечему де приходить к релаксации. Но вакуум не пуст, и главное, что вопрос, в чем он сам то?- критически грозит только неограниченным регрессом таких вопросов, что нельзя будет приостановить. Если время устойчиво в себе благодаря пространству, то осталось понять, каким образом они, пространство и время, вообще могут сочленяться, обладая столь различными свойствами. Более того обмениваться ими. Пространство таким же образом может пропадать, по крайней мере в некоторых известных гипотезах и теориях, что имеют основания, исчезать, как и время, двигаться, и тогда вопрос может быть резонный - необратимо? И если так, то во что оно превращается, коль скоро, видимо, вне законов сохранения не может быть физики ближайшим образом, а о ней и идет речь. Или следует признать, что время все временно, благодаря вечности, Богу, подобно тому как мыслил это, кроме прочих, Мальбранш, а не вечность питается временем, о чем стали говорить и идеалисты, скажем Мерло-Понти, в 20 веке. И конечно, самым сложным вопросом, для познания, теперь, а не веры в чудесные события, в виду таких раскладов, оказывается вопрос: откуда сложные формы движения материи, и соответствующие, пространства и времена, жизнь и разумная жизнь. Если покой – это мол норма. Если поменять эти сочетания обратимости и не обратимости изменений, характерные для пространства и времени, их свойства, ни местами, но скорее, теперь, отношениями, и допустить, что во времени можно возвращаться в исходные пункты отбытия, подобно пространству, а в пространстве, теперь, это могло бы быть запрещено, невозможно, то можно задать вопрос: что, если, такая возможная дисфункция единства пространственно временного континуума, может быть шагом к пониманию его единства? Пока допускается, что время и пространства гладкие. Но что, если это не так, что если их текстура фрактальна, и непрерывность, и времени, и пространства, может быть крива, искривляться, по этой простой и не простой причине, что фракталы могут переходить, ближайшим образом, правильные в неправильные, и не правильные в правильные, коль скоро, они вообще могут быть вариабельны. Фильм Интерстеллар, отчасти, в виду матефоричности кинематографического языка, может быть показателен и на это счет, аналог библиотеки, если ни энциклопедии, в конце фильма, в момент разговора главного героя с главной героиней из сердцевины черного целого, беседы мол знаками оракула с дочерью, это возможный символ фрактального пространства. То есть, скорее, виды неправильных фракталов могут сочленяться и переходить в другие виды неправильных. Коль скоро, правильные фракталы, скорее всего- логические, лишь мыслимые абстракции. И слабые неправильные фракталы не те же, что виды сильных, что могут быть весьма разнородны, оставаясь теми же самыми множествами в многообразии. В этом случае, может быть допустимо, что часть свойств физического пространства может быть частью свойств физического времени, и пространственная развертка времени, это не просто дань математической абстракции, или ограниченности нашего интеллекта, но скорее и иначе, следствие правоты глубочайшей интуиции, и в другом отношении, часть свойств времени могут быть свойствами пространства, и при этом между ними, пространством и временем, может оставаться различие. Пена пространства и времени, это колебание, приостановка и трассировка фрактального характера по преимуществу, что наследуется континуумом и на последующих степенях упорядочения. Возможно самое устойчивое, что может быть. «Вибраниум». Игра звуков этого имени, ни мало снабженная комическим, если ни легкомысленным, что может отослать к не глупой мысли, в том числе и исходя из внутреннего прагматического контекста одного из фильмов Марвел.
Математические функции устойчивы, видимо, потому что это колебания, вибрации, которые никогда не принимают однозначно сторону, ни переменной, ни постоянной величины, даже тогда, когда принимают такие значения, коль скоро, это все та же функция, открытая для иных значений и их отсутствия и, надо сказать, отличная от других функций. В этом, видимо, может быть, секрет диалогов Платона, что еще не знал логических функций Аристотеля. Фракталы, ближайшим образом метафоры, сокращения, фигуры речи, ни истинны, ни ложны, но это и не противоречие, изменение или движение, но и не тождество или покой. Прерывание колебания- прерывания, фрактальных распределений, может быть, или тождеством, или противоречием. Ближайшим образом: движением или покоем. Фракталы таким образом могут быть разверткой границ «вдруг». Покой и движение граничат посредством «вдруг», это «вдруг», таким образом, может иметь как минимум две границы, с покоем и движением, это и могут быть и есть фракталы. Мало труда может быть зайти в море, сложно может быть выйти на берег. Даже малое волнение может затруднять такой выход. Сложность, что имеет место с тождеством мышления и бытия, в том, что мышление не единственный способ бытия. И когда-то следует принять решение приостановить приостановку, колебание. Это, видимо, и может быть действием, значением функции. То есть ответ на вопрос, каким образом непрерывность может быть крива, не просто состоит в том, что пространство и время могут быть кривы, «идти дугой», потому что исходно кривые. Хотя и так можно условно сказать. Но в том, что следует объяснить и понять, каким образом, пространство время могут оставаться непрерывными, будучи искривленными, или скорее, иначе, искривляться будучи и оставаясь непрерывными, фрактально. И таким же образом, эффект потери запутанных фотонов, это состояние может быть производное от фрактальных распределений неправильных фракталов. То есть, и таким образом, сущность пространства, все же, не может фигурировать под именем времени, и иначе, сущность времени прятаться под именем, теперь, пространства, в случае простой и тривиальной перестановки. Вот почему, ближайшим образом, Эйнштейну могли потребоваться комплексные числа, Минковский, и его пространство, - физика, ближайшим образом- это геометрия, - чтобы сформулировать, кроме прочего и ОТО. Известно, что комплексные числа, словно сложены, подобно символу, из вещественных и мнимых. И так, кроме прочего, окончательно появились Черные дыры, целые, гипотеза о которых была известно задолго до Эйнштейна, места, из которых невозможно выбраться, раз попав туда, что нарушают обратимость точек пространства, его гладкость, и горизонты событий, что превращают время, словно перед временными телескопами, в поля, которые можно обозревать, мол это долины, видеть и прошлого зайца, и прошлый пудинг, но и зайца, которого еще не поймали и взглядом, что еще и не родился, и пудинг, что еще не приготовили, коль скоро, не существует может быть даже средств его такого иного, изготовления и более того средств производства таких средств. Философия, в особенности прошлая- античности, в этом смысле может предоставить для конкретной инженерии, только самое абстрактное знание. Если двигатель не имеет материальных частей, и в крайнем случае, это форма форм, то он не будет двигаться в пространстве- никак. И разве что мыслить, для этого и необходима разница форм. Неоплатоники внесли в это различие и разницу по материи, известного рода, коль скоро вообще говоря, чем бы еще формы могли бы различаться как не разной материей или разными синтезами с ней. Но скорее, это может быть перво двигатель, что сам не движется. И иначе, если такие материальные части могут быть, то двигатель может сломаться. Именно поэтому сингулярности, известные, прежде всего из физических теорий, это свидетельства материальности, кроме прочего пространственно-временного континуума, допущений о том, что сам по себе континуум материален, и состоит из материальных частей, и что, таким образом, может претерпевать дисфункции по отношению к своему массовому состоянию.
Можно конечно спросить и иначе, зачем вообще было объединять пространство и время в континуум? Озадачиться вновь проблемной ситуаций предшествовавшей появлению теории относительности. Эфира, что мог бы выполнять роль первичного субстрата, не нашли, по крайней мере на тот момент, это могло быть признано, скорость света постоянна, электромагнитные взаимодействия открыты, гравитация известна в своем возможном что, и возможных взаимодействиях, еще меньше чем теперь. В известной мере ученик Канта, для которого пространство и время были порядком – формами, а не материей, Эйнштейн построил континуум как форму, в виде первичного субстрата, исходя из принципа близкодействия, невозможности мгновенных взаимодействий между объектами познания, на любых возможных расстояниях и временах. И эта форма материальна, гипотетически задумывалась, - как бы могло быть иначе, - как таковая, прежде всего, в том простом и не простом отношении, что она независима от сознания. Сущность теории относительности начинается, в известной части, с простого и не простого соображения- необходимы данные. Две теории относительности, со временем развития науки, оказались, скорее, постановкой новой задачи и новыми вопросами, чем окончательными ответами. Один из самых распространенных, теперь, и известных, это вопрос о возможном единстве квантовой механики и теорий относительности. Или скорее теперь вопрос о квантовой гравитации. Множество порядков пространства, что само мыслиться как порядок, прежде всего, метрического и протяженного субстрата, может отвечать как за то, что оно невероятно устойчиво к изменениям, так и за возможность известного рода единичностей. Сложность в том, видимо, что кардинальные числа, как и любые иные могут иметь фрактальные измерения. То есть, кардинальное пространство, все равно, при всей его сложности, не то же самое, что и фрактальное, что может быть смежено любому иному пространству, и любым иным числовым рядам. Такова его, фрактального пространства, абстракция: сколь угодно детализированная пористость с в себе бытием предельно неразрешимой массовой проблемы. Это может не слишком отличать такое пространство от иных, и иных числовых рядов, что в известной мере применимы ко всему, и смежены со всем. Но, в этом, в чем и смысл исследования фракталов, в дробности мер. И в этом, кроме прочего может быть шанс продвинуться дальше, как в логическим и математическом анализе, так и в физических открытиях. Фантастические возможности, что открываются, и возможные реакции на них, делают большую часть фантазий фантастов о таких состояниях, тривиальными. Хорошая новость для тех, кто уже хотел бы все это закрыть, в виду возможности: гравитационных бомб и ловушек, войн пространства, слабых машин времени и временных войн, слабых вечных двигателей, и войн сверх энергетических, состоит в том, что на сегодняшний день, здесь, в этом тексте, это скорее натуральная философия, вида «Философии природы» Гегеля, но в виду, и с поправкой, и соответствующими изменениями, не только, теорий Галилея, Ньютона или Коперника, но и Эйнштейна Бора, и новейшей математической логики, и философии. Тем, же, кому необходимо успокоение в мысли, могут его получить, де это все тот же Гегель. Та же отсылка может помочь тем, кто захочет не упоминать теперь Гегеля, но исходно оторваться от традиции, пересказав все своими словами. Можно пожелать им удачи. Да мы видим, какой простор для разработки предоставил всем АЭ. Но вопрос к этому тексту, и ко всем, кто может следовать за ними не критически может быть все тем же, связь машин желания с любыми такими, и их всех со всеми такими, и сами таки машины, это феномены или вещи в себе, имманентное сознанию или трансцендентное ему состояние связи всего со всем, объективное или субъективное, и сам АЭ, это натуральная философия или логика, поэзия или действительно физика, только маленькая, микрофизика власти и желания? Коль скоро, ответ может быть таким, что это история, то вопросы могут быть переадресованы к истории, это миф и сказка или документ? Если же ответ может состоять в том, что познание, как и способ бытия сущего для которого в самом понимании бытия, это понимание бытия и есть его бытие, и познание кроме прочего, субъективнее субъекта и объективнее объекта, коль скоро и это эксзистенция такого сущего, то вряд ли, все же, стоит вычитывать математическую логику логических фракталов из «Бытия и времени», подобно тому, как вычитывать диалектику Гегеля из аналитики понятий «Критики чистого разума» не обращаясь предварительно к «Науке логики», может быть, наивно и долго. Что такое пролиферация дизъюнкций, и их возможных, и разных, в том числе, и формально логических систем? Теорема о не локальности, и ограничивает принцип близкодействия, и поддерживает его, коль скоро впервые возвращает саму ситуацию в горизонт физики. Телепортация возможна только в микроскопическом мире, и что? Каким же образом можно оставлять его объектом познания физики, и при этом удерживать это различие? И таким образом между тезисом о том, что фотон вообще один, остальное поле, и тем, что, если они множественны, то синхронизация свойств может быть потому, что свойств нет, или крайне мало и все они синхронизированы изначально, оставаясь неизменными, и фотон, это волна, на которой все ее части одновременны, видимо лишь фрактальны е распределения чем-то могли бы и могут помочь в виду логики и методики, прежде всего, и визуализации процессов. Возможно, кроме прочего, все дело в масштабах и их различиях, и соответствующих видимостях, коль скоро солидный, непрерывный по цвету овал может раскрыться многообразием цветов для самых разнообразных нитей, если ни струн и фигур, которыми развертывается, и иначе свертываться в однородную форму, оставаясь при этом одним и тем же множеством. Если же все эти термины не подходят, и не существует возможности перевода ни в какие иные термины, кроме терминов АЭ, то это солипсизм не меньший, а возможно и больший, чем у Беркли или у Гуссерля, после поворота к Идеям, имманентность, констатируемая автором Сфер, Слотердайком. Имманентность и сингулярность произведения искусства, подобные тому, которые проявились, в тексте Р Барта, SZ. Философская литература, термин в котором между АЭ и романами русских писателей, может не быть значимой разницы. Но это быть может еще куда ни шло, если же отождествить философские тексты с художественным искусством в котором подобно картинам и «Марвел», может жить теперь языческий миф, то различие между мифом и логосом, может быть утрачено, и явно, может быть, не в пользу логоса. Деррида, развертывал перед слушателями и читателями фракталы смысла, горизонт за горизонтом, на любую тему, о которой заходила речь и которой касалось письмо, но исходный и конечный тезисы могли быть тривиальны, буквально как закон тождества, - коль скоро написал же Хайдеггер, что был в известных сочинениях, и образцом для него, текст о законе тождества, - и что, как логическая тавтология, все же не пуст, по содержанию, в виду и релевантных логик, но, все же, содержание закона тождества, может быть пренебрежимо мало, по сравнению с любым мало-мальски уместным рецептом пудинга, тем не менее, оставляя место неограниченной пролиферации многообразия исходного смысла. И потому, реакция на речь или письмо, Деррида, что какую бы ему тему ни задали, исполнялся фракталами словесного смысла, могла быть, и иногда была такова, что он, просто и не просто, болтун. Что он и сам легко мог бы выставить позднему Хайдеггеру, как раз времени написания текста о законе тождества. Но если его слушал кто-то, для кого содержание вообще могло быть не важным, но красота языка в порождении речевого и письменного текста, да, то и вопросов могло не быть. Путь бы и борец с известного рода центризмом, каким был Деррида, мог бы расцениваться, и таким образом, как очарованный и бесконечно, масштабированием известного телесного органа. Впрочем, в опубликованных текстах автору, чаще всего, удавалось придерживаться трудно уловимой меры перемен в развертывании темы. И произведение искусства, как минимум, что получалось трудно было назвать кунштюком или краснобайством. Тем не менее, очевидно, что регрессы в теме, что критически могут быть по ту сторону к мере такого рода могут быть самыми разнообразными, от методологических до упоенности субстанциями факта.
Множественные и быстрые повороты мысли, могут смутить в таком случае, особенно тех, кто ищет опоры в авторитете, в любом ином имени или известной теме, слове или букве. Эти отсылки могут не помочь. Как может и не хватить теории множеств для понимания, Делеза и Гваттари, Бадью ничем не смог бы помочь, просто и не просто потому, что был маоист, что мог не понравиться, даже в Китае. Но ведь он делал прямо обратное отчасти, тому, что делал Хайдеггер. Строил онтологию бытия, как события, ни в виду мифологической поэзии и творчества, и даже ни диалектики напрямую, но относительно современно, в виду математики и логики, теории множеств.
Видимо, как бы ни называли фракталы и соответствующие им, фрактальные, возможные геометрию и алгебру, кортежами смысла иносказания, или просто метафорами, но без такой разработки, в том числе и естественного языка, и в виду возможностей ИИ, нагромождение фракталов и в виду фигур речи о фигурах речи, может и действительно, оставаться и быть громоздким, для любой меры осмысленности. Потеря ориентиров может быть критической, если цифра может быть мифом, а миф цифрой, то и как же дальше думать? Не то чтобы в истории не встречались, кроме прочего, и кабалистика, и вера в разные сферы, триграммы и образы искусства памяти, и можно скучать потому, что в каждом доме мог быть домовой, а в каждой церкви Бог, но что с этим может быть поделать, теперь, исключительно? Верно, что пролиферация смысла и без того может происходить, ибо истина, видимо, никогда не станет доступна, вся и сразу, но контрастность- это важная характеристика настроек ради когерентности образа, коль скоро, видимо, и в виду грядущих изменений в физике, вновь может быть трудно спорить с тем, что познаваемы лишь явления, пусть бы и ситуативно исторически, последними, имеющие шанс быть вещами в себе, и оказывающиеся таковыми по мере исторической ситуации, коль скоро, вещи в себе, это видимо последние в смысле континуума явлений- явления, что оставляют между тем вопрос о вещах в себе открытым, в виду неограниченного характера познания. Вера ученого может состоять в том, что Бог не обманщик и/или в том, что ни смотря на ситуативный и исторический характер познания, вещи в себе познаваемы для нас, может быть объективное познание объективной истины, но это в известном смысле и отношении вера. Конечно, усложняя простое, стараясь теперь объяснять сложное не простым, однозначным, а сложным- многозначным, да еще и фрактальным, рискуют ничего не объяснить, просто и не просто потому, что тот, кто много доказывает не доказывает ничего. Более того, приоткрывая сложность жизни сложными и, все еще, не проясненными исследованиями, рискуют ввести в глубокое заблуждение. Из-за которого после, любой диалог, не то что рациональный может быть затруднен. Но и иначе, если все и действительно сложно, то критерий и принцип познания, подобное подобным, не может всецело оставаться в стороне. Михаил Ямпольский и к 2023 году предпочитает иногда задаваться вопросом о том, каким образом речь может быть одновременно и непрерывной, подобно длительности во времени Бергсона и дробной, членораздельной, опираясь, впрочем, на Якобсона и позднейшие исследования физиологами языкового лингвистического аппарата гортани, но оставаясь в неведении о том, каким образом это возможно, единство идеи и вещи, материи и формы, и разве что «наложение», и почему не причастность? Мало может прояснить в этом отношении и понятие кванта, которое с некоторых пор легко употребляет Дугин. Ибо сам по себе квант энергии, это до сих пор не прояснённая абстракция дискретности чего-то непрерывного или иначе, абстракция непрерывности поля дискретного многообразия частей. Ямпольский говорит о наложении звуков, друг на друга. И каким же образом они могли бы накладываться или даже проникаться один другим, подобно моментам теперь времени, в разложениях длительности Бергсоном, если они дискретны, что вполне может слышаться всякому, кто понимает членораздельную речь? Более того, звуки могут инвертировать слышимую последовательность фонем, коль скоро, последующий звук мог бы частично идти перед предыдущим, а предыдущий запаздывать относительно последующего, именно так формируя значимые фонемы. Наш возможный ответ фракталы, если ни кортежи смысла. Коль скоро, кроме прочего, видимо, письмо, и правильное письмо, стабилизирует речь, подобно тому как корреляция времени с пространством, может стабилизировать время. Но разве не потому же язык, как таковой можно было бы назвать проклятием духа, ярмом? - ни смотря на то, что без языка, единство сознания, видимо, вряд ли было бы возможно. И таким образом, письмо, скорее, может быть пунктом отсылок, что ведут к искомой стабилизации, коль скоро, она оказывается целью, но и очевидно, что и на письме это может быть не так - мягко говоря, не точно, и, прежде всего, в отношении невнимания к букве. Письмо может быть не стабильно. Не потому ли еще Хайдеггер по умолчанию может слыть величайшим гуманитарием, в виду технократов и функционеров истины? Но что, в виду фракталов, могло бы примирить поздних, Рудольфа Карнапа и Людвига Витгенштейна, коль скоро, оба они, начинали со стремления к цели очищения и терапии языка, которую один продолжал, пусть иногда и с критическими ограничениями, и от которой второй, позднее просто и не просто, но отказался? Семейное сходство языков - это логический парадокс, он же логический фрактал. В этом смысле и отношении, следует, видимо, искать текстуру, что подобно мелкому песку или пудре, могла бы сколь угодно детально дробиться, смыкая эшелон с эшелоном разнородных мер, просыпаясь в любой зазор, здесь и теперь, и одновременно обладала бы качеством гиперповерхности, то есть, могла бы вообще не сыпаться, коль скоро, связывала бы себя с собой и со всем, оставаясь смежной всему чему бы то ни было. И масштабирование такой текстуры, и по глубине, и по поверхности, могло бы быть ее естественным качеством. Образ фрактала, теперь, прежде всего, множества Мандельброта, в виду многообразия компьютерных программ рассмотрения такого множества, вполне демонстративен для того, чтобы признать, - в ходе соответствующих идеализаций, - фрактальные производства и распределения наиболее приближающимися к статусу такой текстуры из тех, что могут быть ныне доступными взгляду. Сложность в том, чтобы не останавливаться лишь на картинках, но иметь возможность посчитать, кроме прочего разницу в возможной энергии: слоев, эшелонов, платформ, уровней, степеней, и т.д., дробных измерений любых пространств и геометрий, как и меру метафоричности любого текста. И конечно, получить доступ к не исключительно цифровому масштабированию: вещей, состояний, процессов и свойств. Не в последнюю очередь, мягко говоря, это могло бы помочь, видимо, с продумыванием и расчетом единой сетки тарифов и налогов.
Не мало важным может быть и следующее соображение, любой образ фрактала может быть частью фрактала, кортежа смысла, но если выдавать эту часть за целое, то текстура может претерпевать критические напряжения, разрывы и рвется. Само имя фрактал именно так и функционирует, оно скорее придает текстуре исключительно образ некоего негативного облома, разлома, и т.д. это связано и с особой ценностью негативного опыта, в виду стремления не повторять его, и, если это возможно, полезно использовать, в другом отношении, в хотении «рвать и метать». Но в известном смысле, ломает не фрактал, а переход к нему или выход, сам по себе фрактал, это колебание и трассировка, в приостановке, и скорее, это колышущееся желе, чем сломанная кость. Впрочем, коль скоро, смысл всегда в суперпозиции, фрактал может быть у всего, как и его граница. Отсюда может быть легкость перехода от фрактальной к релевантной логике, логике места, они могут сойтись в понятии границы, словно месте объекта. Коль скоро, множественное многообразие существующего огромно, то и таких границ множество и любая из них и именно в виду фрактальности может быть образом фрактала в целом. Фрактал фракталу может быть рознь. И, все же, даже для вредных фракталов вхождение, и выход из них, что очевидно могут происходить только из других фракталов, это может быть скорее, критические пункты. Так, видимо слишком большое ускорение имеет все шансы в виду инерции разрушить объект. Фрактал, что не хорош, теперь, в силу относительного господства компьютерно аналогии, ближайшим образом, это цикл, и иногда неограниченный, и не всегда полезный, словно полезное питание, в таком иногда пустом повторении, в отличие от его прерывания. Но сексуальность видимо связана с чем-то фрактальным, более того, продумывая отчасти и за феминисток некую позитивность их органов, превращая ее в позитивность, Делез и Гваттари, превратили желание в машину фракталов, коль скоро желание производиться только когда ломается, рвется. Прошлое, в этом смысле это то, что мы не можем не знать, прошлого пудинга нет, ибо он был съеден. Но именно поэтому может быть и желанен вновь. Эта смычка питания и сексуальности может быть слишком древней, чтобы все еще развертываться, но и преодолеть ее без фракталов, кортежей смысла, как могло стать понятным, вообще говоря, может быть, и невозможно. Высвобождение, в том числе и от преследования голодом, приостанавливает одни фракталы и создает другие, сексуальность в одном из афоризмов М. Фуко- это смертельно скучно может быть. Но стоит еще раз повторить, что непрерывная вариабельность образности, это естественное свойство такой текстуры, монотонная констатация лишь одного образа, да еще привязанная к негативному аттрактору, и в лучшем случае, - мол, что доказательство пудинга в том, что его съедают, - может быть путь к ее разрыву. Верно, что такой разрыв в свою очередь, может быть путем к дальнейшей вариабельности и изменчивости самого такого фрактала, можно заметить, что текстура, и поэтому, может быть крайне устойчива к разрывам, но лишь по известной или не известной, теперь, но мере. Можно сводить и удачно, дебет с кредитом, после поражения в мировой войне. Пьяным бухгалтерскими книгами, словно идеологий и идеологией.
Фракталы в виду их свойств колебания приостановки и трассировки, это все же формы движения, коль скоро покой это частный случай движения, как таковые относительно нейтральны к качествам скажем цветам, в которые окрашены и тем более к удовольствию и не удовольствию от этих цветов. Тем не менее, коль скоро фракталы определяют масштабы и определяются ими, это кортежи итераций, то в зависимости от величины изменчивости масштаба очевидно могут быть полезными и бесполезными подобно иным движениям и их формам. И потому, динамика инстинктов, как и любая иная фрактальна. Имеет фрактальную структуру, ближайшим образом амбивалентности. Переход от черного к белому через цвета спектра может быть переходом от удовольствия к неудовольствию, и иначе, что может осуществляться и скачком в зависимости от того, каким образом распределены точки приложения удовольствия и неудовольствия по цветовому спектру. И конечно в любых таких соображениях следует учитывать, что конкретное рассмотрение, в каждой предметной области может погружаться в тему неограниченно, совершенно меняя первоначальные взгляды и образность символической ткани. Смысл приоритетно находиться в суперпозиции.
Название фрактал, производно первоначально от не гладких поверхностей, что действительно могут быть результатами разломов, и, мотивировалось кроме прочего, не целочисленной величиной измерения пространства, что может быть и логарифмической. Но при этом очевидно может быть вне внимания, что фракталы это все же текстура пространства, многообразие, что может быть удивительно устойчиво к изменчивости в отличие, например, от пространственных многообразий с целочисленными измерениями, что вообще говоря, как формы совсем не меняются, это гладкие «поверхности», гладкие многообразия. Фракталы таким образом и некий возможный универсальный синтез и разрыв. Но с этим видимо и связано название. Коль скоро, иных гладких текстур множество, то отличительная особенность фрактальных в том, что они, как раз, не гладкие, фрактальные. Отсюда метонимия, часть вместо целого, что отсылает к выразительному и особенному признаку. Что и создает дополнительный сильный аттрактор смысла. Но очевидно может быть, что фракталы не исчерпываются обломами, и скорее заполняют квадраты, подобно линии Пеано, а не разламывают их. Еще и поэтому в виду совпадения столь различных свойств, могут быть видимо самые различные системы фрактальных логик, теорий и формализованных языков исчисления, в том числе и логических парадоксов. Ближайшим образом к истории инициации, можно упомянуть две. Ту, в которой на выходе из таблицы истинности исчисления логической значимости может фигурировать в одном квадрате, одно число- цифра без индексов и конечно, вне какого- либо агрегата таких значений в цифрах. Что могло бы соответствовать гибридности такой логической системы, ее такому смешению с расширениями дедуктивной или индуктивной логики высказываний, сводящей к однозначности фрактальное распределение, через вероятность. Или иначе, в каком-либо из квадратов таблицы истинности сложного высказывания, непременно должен встретиться индексированный знак или агрегат из выделенных логических значений, 2-3 знака, коль скоро, фрактал теперь, отслеживается скорее непрерывно, по всему полю и цель преимущественно состоит не в том, чтобы его полностью исключить, но и сохраняющим образом посчитать. Сложность в том, что в таком случае, парадоксальность правила вывода рискует покинуть формальную логику, как особенную форму мысли. И потому, коль скоро, вероятность не может быть отброшена, логический вывод может быть, в прямом смысле, не однозначным и вероятностным. И /или следует прерывать затем, после получения парадоксального вывода фрактальные распределения, с выходом в массовую однозначность. Вывод может быть принят с весом вероятности, или какой-либо, ближайшим образом, из двух, может быть, просто и не просто, отброшен, в виду содержательных критериев. Сложность опять же может быть в том, что колебание может быть между истиной и истиной, и выбор не может быть сделан таким образом по характеру массовой формальной однозначности. Но должен каким то иным образом, оставаться не однозначным: колеблющимся, трассирующим, приостановленным относительно такой однозначности. Что такое Дао? - это неоднозначный вывод, в этом смысле, если присмотреться к символу этого пути. Множественные примеры фильмов, условно говоря, Голливуда, акцентируют внимание на таком выборе в виде антиномий утилитаризма, в виду которых следует де выбирать между жертвой людьми и людьми, множество которых различаются, часто только количественно и это количество не велико, в обоих случаях. Традиционная логика в любом варианте такого выбора склонна приписывать любому из выбранных вариантов истину, а исключенному варианту – лож. Но разве это верно. Нет, конечно. В этом и состоит антиномия. Что часто формально неразрешима. Скорее, коль скоро, такой выбор должен трассировать и приостанавливаться, следует не допускать теперь однозначности в таком выборе. Что конечно не дело уже фрактальной формальной логики, и даже не логики выбора или действия, но самого такого действия предотвращения. Когда же дело дошло до количества исключительно, в ту меру, в какую это вообще возможно, видимо, потеряв голову, по волосам не плачут. И все дело теперь, может быть, в минимизации потерь. Пусть бы и давать советы в таком случае, мол издалека, и могло бы быть, видимо, не менее аморальным, чем не давать их и ничего не делать, оставлять в опасности или не препятствуя преступлению содействовать. Речь, таким образом, в случае фрактальной логики, идет и о более точной возможности, пусть и только формально для начала, распознать однозначный выбор , которого в известном смысле может и не быть, коль скоро он однозначный, и трассирующий, коль скоро, он должен быть приостановлен, как однозначный. В известном смысле, нет и не может быть, не должно быть выбора между близкими людьми, людьми между которыми можно констатировать сплоченность солидарность, но лишь трассировка, колебание и приостановка однозначного выбора. При том, что выбор такого смысла, это, вообще говоря, не дело формальной логики, скажем: быть браку моногамным или полигамным.
Может показаться, что детализация кривизны никогда не даст непрерывности, подобно тому, как метод квадратов не даст доказательства квадратуры круга. Но об этом не идет речь, речь идет о детализации и масштабировании мер, потребовалось понятие бесконечно малых, чтобы справиться с задачей. И потому подобие самой себе текстуры кортежей смысла, может отвечать за непрерывность, а вариабельность и изменчивость за дискретность. В обще философском смысле, это и действительно может напоминать, напоминает, и видимо есть экземплификация соотношения качества и количества в мере, коль скоро, и то, и другое, может быть фрактально. Масштабирование узловой линии мер, это здесь ближайший философский аналог, если пропорции в метафорах, все еще могут сходить за что-то не метафорическое о метафорах или кортежах смысла. Подобно тому, как ни качество, ни количество нельзя, каждое по отдельности признать, ни формой, ни материей, исключительно, так и стоимости потребительную и меновую, вряд ли стоит распределять по категориям таким образом, исключительно, мол одна- форма, вторая- содержание. Но что же может их объединять, удерживая различие? Стоит ли повторять, что не всякий текст следует использовать, как алгоритм повседневной жизни, и не всякое воображение хорошо тем, что может делать это, масштабируя не подходящий текст до такого состояния. Технология мысли, поэтому не больше не меньше, чем любая другая, может быть плоха или хороша, в зависимости от ситуации, истории и их участников. Кривизна континуума и гравитация, и действительно, подобно загадке о курице и яйце, в вопросе, что было первым, напоминают кругом отсылок в интеграции ситуации и деятельности участников, в вопросе: кто виноват? - неограниченный цикл. Отсюда может быть задача, является ли текстура лишь триггером, петухом, что пропел на заре, или причиной? И ответ, видимо, очевиден из образности, настаивать на которой неограниченно, значит быть монотонным с указанным выше риском. Петух, и действительно, может быть один, и петь, и причиной быть, но вообще говоря, не исключено, что их может быть, и два, с возможным разбросом вариабельности исходов ситуации. Но тем более сложен может быть вопрос, откуда вид таких птиц, и именно с такой органической машиной размножения, как откладывание яиц, коль скоро, курица и крокодил, может быть таким образом, дальние родственники. И коль скоро, масштабирование, это изменение, то видимо именно такое свойство или скорее атрибут материи, может быть подлежащим в интеграции тяготения и кривизны континуума. Фрактальное же распределение, может быть, просто и непросто, триггером направляющих, будучи одновременно и подлежащим масштабирования. Видимо, загадка темной материи и энергии, коль скоро, удастся доказать, что они существуют, может и действительно таится в колебании мод вероятностей, будет ли за последними признание абсолютно последней малой меры, или нет, такое не будет признано, и новейший атомизм вновь найдет свое продолжение в дальнейшем масштабировании, открытости горизонта. Иначе говоря, фрактальное распределение может быть субстратом для противоположности фрактала и движения. Коль скоро, фрактал, это ближайшим образом решетка кортежа, то как такое состояние, он может быть далеко отличен от движения, подобно тому, как решетки металлов движутся только в выделенных частях, в узловых пунктах атомов, в виде полей и облаков, электронов, но сама решетка стабильна. Но большей частью, любой химик теперь знает, что могут быть и встречаться, различные состояния агрегации вещества. Для движения воды необходим только угол наклона поверхности ее распространения, для движения газов разница в температуре, то есть в скорости движения масс, и того же самого газа. Что может быть градиентом для фрактального распределения в виду возможности движения? И ответ прост и не прост, вариабельность и изменчивость самого такого фрактала. Источник самодвижения такого субстрата, что причина движения каково бы оно ни было, может мыслиться, как имеющийся в нем самом. Подобно тому, как возрастание мощности бесконечных множеств в континууме бесконечностей может быть источником возрастания такого континуума, и его само движения, само возрастания, коль скоро это одна и та же бесконечность, так и фрактальные распределения могут быть субстратом для противоположности движения и решетки, структуры и события. Свойства решетки могут быть свойствами движения, ближайшим образом перемещения в пространстве, а свойства перемещения в пространстве свойствами решетки. Просто и не просто потому, что фракталов может быть много, и они могут распространяться в колебании мод вероятностей полей, по поверхности из величайшей глубины, может быть и не бездонной, как утверждается в теории суперструн, но достаточно безмерной, для того, чтобы быть весьма пространной. Бесконечность- это и идеализация свойства непрерывности, что может быть и не бесконечной. (Освобождение заключенных из тюрьмы с решетками, во время землетрясения, сопряженное, впрочем, с величайшим риском для ни самих, может напрашиваться как относительно негативный пример, фундирующий подобную образность, коль скоро, единство решетки и движения, проявляется, как раз, во время масштабирования, которым является землетрясение, по отношению к социальным процессам- внешним, природным событием - впрочем, скорее, в ситуации сильного аттрактора, мотивирующего это толкование, в том, что произошло. Подобно тому, как купаться в шторм дело опасное, и потому, кроме прочего, что из моря можно просто и не просто не выйти, так и вряд ли стоило бы совершать преступление, в преддверии, и ради того, чтобы выйти из тюрьмы, во время землетрясения.) В отличие от бесконечных, это могут быть всякий раз конечные множества, какими бы гигантскими, по количественной величине и разнообразию качества, они ни были. Сложность же с бесконечностью и ее непрерывностью, в том, что она бесконечна в мельчайших, бесконечно малых, частях. В известном смысле, это одна большая неразрешимая проблема, что бесконечно непрерывно, состоит из таких неразрешимых проблем, что все равно объемны объемлющей, той, что объемлет их все. Континуум бесконечностей тем более невозможно перебрать за любое конечное, и сколь угодно плотное время, сколь угодно плотным, частым по итерациям перебором. Но именно поэтому, видимо, Бога убить нельзя, как он не может и умереть, и разве что воскреснуть. Таково может быть отчасти инвертированное относительно совершенства разрешимой проблемы, онтологическое доказательство Его бытия сегодня. Зависание конечных компьютеров может легко толковаться, как событие, в котором Бог приостанавливает слишком ретивых или ленивых. Впрочем, теорема Коэна и доказательство Канта о
неприменимости всех таких соображений к доказательству или опровержению бытия Бога. «Все люди верят…» Превосходство теоремы Коэна видимо в том, что по отношению к таким объектам самое верное это колебание, трепет, невозможно, ни доказать, ни опровергнуть, стратегия, выбранная еще Кантом. Коль скоро, даже бесы подобно самым именитым и светлым святым, веруют и трепещут. Фракталы таким образом, это ни лукавый замысел, но возможно всеобщая текстура, коль скоро, что еще могло бы пронизывать бесконечное и конечное, чтобы они не ограничивали друг друга, не теряя различия? Рассмотрение же фракталов в компьютерных программах нуждается в электричестве и его внешнем градиенте + -, просто и не просто потому, что фракталы такого рода очень маленькие. Исходная флуктуация Вселенной, что видимо произошла сама в себе за весьма короткое время, но для весьма гигантского объема, и действительно может быть таким распределением, что после исходного расширения, оказывается источником любого движения, в том числе, и последующего все еще разбегания пространства. Быть может, когда либо, эксперимент по искусственной генерации самодвижения сможет окончиться перемещением или покоем, в части объекта, что может генерировать такое самодвижение континуума. Фракталы- это способ бытия материи, ее пористость, таким же образом, как и ее само движения. Повтор и различие, само подобие и вариабельность. Каждая новая форма движения материи прирастает в возможностях самодвижения, прежде всего в форме качеств, исходно наследуя весьма большой инвестиции такого расширения. Иначе говоря, время и движение могут рассматриваться как свойства вообще говоря неподвижного фрактала, подобно тому как трассировка и колебание могут быть такими свойствами. Кааба. Вот откуда, задача и возможная незадача противоположностей, кроме прочего, частью в традиционных терминах и их раскладах: система или человек, человек или формация, библиотека, книга или отец, дом, очаг или мать. Но и по тому же возможному условию, все кто замышляют государственный переворот, не имея возможности осуществить его, и теперь, скорее, пифагорейцы. Вселенная- это если ни компьютерная симуляция- матрица, то весьма большой и разнородный фрактал, облом Большого взрыва, если не миф- кортеж смысла, только взятый в числах. Платон с Аристотелем, и куда там Гегель и Маркс, могут им только сниться. Тем не менее, математика кривизны и математика непрерывности, как и математика в целом, остаются тем без чего может быть невозможно попасть в академию. Кажется, что у возможных продолжателей фрактальной логики нет никаких средств для дальнейшего анализа, кроме интуиций и догадок их предшественников. Но посмотрите на математику кортежей, или математику разработки естественного языка для машинного обучения. Это и многое другое, прежде всего, из теорий и технологий инициации фрактальной логики, может вполне быть доступно, и подходить к той не простой задаче, создания ясной и отчетливой технологии преобразования предложений естественного языка в формализованные высказывания, формулы математических исчислений языковых фракталов, что затем можно употреблять в логических системах такой логики, для нахождения новых теорем фрактальной логики, и расчета, ближайшим образом формально логической степени афористичности любого текста. Так двигаясь опять же зигзагом, от абстракций логических теорий и формализованных языков к конкретным разработкам, и обратно, можно продвигаться в исследовании фракталов и в возможном приложении результатов таких исследований в самых различных областях познания к самым различным теориям и практикам, познания и жизни. Конечно всем тем, кто вынес из АЭ стойкую неприязнь к любому письму, этот частичный призыв к созданию новейших аксиоматик может показаться странным, в виду упоминания текста. Можно иметь 200000000 подписчиков, не произнося большей частью ни одного слова, и тем более ничего не записывая. Но и иначе, авторам можно было бы задать таким образом вопрос, почему и зачем они написали столько прекрасных страниц. И ответ известен, тексты текстам рознь, могут быть, они предпочитали революционные, и ближайшим образом, видимо, в виду новейших метафор и/или прежних, что обретают прежний блеск и величие. Но об этом и речь ближайшим образом, коль скоро, на глазок отмерять, кто есть, кто, из писателей, может быть чрезмерно произвольно, если таким образом может вообще идти речь о том, что стоит судить и рядить. Но главным образом, коль скоро, аргумент к противоположности смыслу может быть чисто формальной процедурой, и коль скоро речь зашла о пролиферации, да еще видимо и о свободной, то негоже, может быть, сходу обрубать какие-то концы. И конечно, машинные тексты, генерируемые алгоритмами, могут расти неограниченно, и видимо отбор здесь таким же образом может быть важен.
Поскольку, дальнейший детальный разбор, в стиле медленного чтения такой упомянутой кинематографической фантастики кинофильма Интерстеллар, потребовал бы очень много места, о сути можно сказать, что видимо, кроме прочего, предчувствие гражданской войны, от которой и от которого хотелось бы отстроиться, зачем, кроме прочего- иных складок, видимо и были сняты фильмы, может просматриваться за тем, что разговор дочери с отцом, и иначе, отца с дочерью, мог потребовать таких сложностей опосредования. Быть отцом матери отечества, или родины матери, это видимо, сложная карма и притязание, даже или, иначе, тем более, если все, совсем, везде и сразу.
2.
Коль скоро микрофизика власти, таким же образом может быть популярна, как большая физика, то что же, можно продолжить.
В последнем фильме из серии – «Мстители.Финал», Танос высказывает, впрочем, как большей частью и все остальные, психопатический аргумент, в пользу Вселенского Рагнарёка. Половину не стоит уничтожать, коль скоро, вторая будет помнить о событии, и если не вся, то частью- мстить, следует уничтожать, все и всех. И после такого уничтожения, строить новое. Массовая резня завоеванного населения, была исторически предшествующей практикой для такого аргумента, получившего частью новую жизнь стараниями и сценариста. Основание таким же образом, видимо, не следует оставлять. Но Япония до сих пор плывет авианосцем острова с базами США. Можно еще раз повторить тот аргумент, что Рагнарёк Европейского человечества мог бы стать реальностью, видимо только в случае если бы СССР проиграл войну нацисткой Германии. Черчель не зря подарил Сталину меч, после Сталинградской битвы. В таком случае, США видимо ничего не оставалось бы, как бомбить от Лиссабона до Урала, и все страны Оси, из которых иначе, от такой бомбежки пострадала только Япония. Но и в виду такого первенства, США видимо стоит помнить, что бомба в 50 мегетон была сброшена на Северной земле, СССР. Ветка закрыта и с этой стороны: «… а четвертому не бывать». Впрочем, будущее не предопределено, и потому гадать, что могло бы быть в прошлом, в виду такого будущего, столь же может быть бессмысленно, как и об открытом будущем, и все же, мог быть и иной исход, если бы и в США победил бы фашизм. Но видимо и сегодняшний Китай, вряд ли может быть склонен к тому чтобы далее продолжать в том же духе, бессмысленные вариации на тему. Что же с будущим? Видимо, то же что и с прибылью, прибавочной стоимостью. Может быть никогда не известно, сколь ко же точно необходимо кредита, но точно известно может быть то, что часть кредитов, в том числе и из производных финансовых инструментов из субстандарта, из дерьма, реализуются. И именно потому, что можно амортизировать постоянны капитал- прошлое, если просто и не просто целиком заменить его, начисто установив систему. И конечно, переменный капитал, рабочая сила, то есть все мы, ближайшим образом, можем и меняемся иногда к лучшему, что не враг хорошего. Эти структуры и многообразные множества, наш способ иметь дело с относительными: прошлым, будущим и настоящим, коль скоро, абсолютное прошлое абсолютно неизвестно и абсолютно не предопределено. Абсолютное прошлое всегда уже впереди, со своей историей бытия, и вообще говоря известно какой, в одном из сценариев абсолютного прошлого, симметрии бытия, как множественного многообразия, это квантовый вакуум релаксации Вселенной, впрочем, Событие. Абсолютное настоящее таково, что абсолютно сингулярно до предела момента теперь, ибо прошлого такого теперь уже нет, как и любого будущего, такого теперь, еще нет. Но что в виду относительности, могут и вообще говоря, как постоянный, переменный капитал и прибавочная стоимость, подвергаются перестановкам, фракталам, колебаниям, приостановкам и трассировкам, смесям, перемежающимися кризисами и решительными действиями. Конечно, вопрос можно переформулировать до грани абсурда, никогда не известно сколько нужно будущего, для того чтобы оно смогло стать реализованным прошлым, но почему бы не запросить будущего столько сколько вообще возможно. И разве теория бесконечных множеств не для того придумана? И будущее не превращалось в вечность, в истории философии и теологии античности и древнего Рима? И видимо все могут знать ответ, потому что может быть и есть то, что мы не можем не знать, хотя иногда и не хотелось бы знать это, но пудинг уже съеден, и его не вернуть. И эта отчасти рафинированная, но все еще гротескная образность АЭ, мотив по которому можно и стремиться к памперсам и отрицать их, цивилизованную, сиречь гражданскую реальность производства. И мол почему не Мальтус вместе с тезисом Клаузевица о войне, что продолжение политики, коль скоро, эта продолжение экономики, иными средствами? СССР выиграл войну, но известным образом проиграл мир, пусть бы и не Германии, Германия проиграла войну, но известным образом выиграла мир, пусть бы и не у СССР. Но СССР в известном смысле уже нет, пусть бы иногда и можно было бы встретить обоснованные утверждения, что технически, в юридическом смысле, его никто не отменял, и разве что обошли закон не нарушая его, как нет, и той Германии, что проиграла войну, стоит ли возвращать все назад?
Был ли какой-либо ответ в истории на такой аргумент, Таноса, до того, как Господь Господствующих принес себя в жертву, пусть бы только и в умах верующих? Письмо, это и средство для забвения, не только для памяти, как мы помним из Диалогов Платона. Писать и переписывать историю, может быть следует, и затем, кроме прочего, чтобы прекращать в определенный момент, разрастание мести. И тем самым, минимизировать провокацию Рогнарёка. Еврейская "Тора", видимо, пишется и переписывается, до сих пор, и поэтому. Более того, видимо, это в известном смысле нельзя не делать, коль скоро, и прошлое может быть непредсказуемым. Так или иначе, все делают это, оказываются ревизионистами, и здесь, вновь могут быть важны вопросы, меры и беспредела, в деле переписывания истории. Можно отсюда, сказать спасибо, и Хайдеггеру, коль скоро, «месть» очевидно могла бы быть и более мощной, чем та, что мол случилось с народами победителями, которые, теперь, балансируют на грани войны друг с другом, если бы, кроме прочего, и не его тексты о том, что значит мышление. Иначе, зачем он вообще написал такой текст наговорив его на лекциях? Может быть и не почему, но значение, тем не менее, может быть чем- то отличным от смысла. Можно любить, и до сих пор любить, еврейские фильмы времени СССР, и смотреть их про реальность, коль скоро, это делали 70 лет, теперь же в догонку видимо, можно любить и смотреть такие фильмы в виде научно фантастических мифов Марвел. Их роль может быть ничтожна, в известном смысле, коль скоро этот самый может быть синонимом значения, едва ли ни подобно роли закона тождества в уместном рецепте пудинга, и все же, и такая роль может быть. Пусть бы эгоизм и самомнение могли бы быть и меньшими в таком стремлении соблазнить аналитика, что использует такие гиперболы.
Танос, захотел уничтожить второй раз не половину Вселенной, а всю, благодаря тому, что Мстители, захотев исправить поражение, - в которое они ввязались, а как бы они не могли, они же мстители, - собрали эти камни вновь. И на его удачу, коль скоро, последовательно проведенное действие может превращается в свою противоположность. Отчасти наивные рассуждения Х. Г. Гадамера в «Истине и методе», о том, что в истории часто так случается, что ее деятели получают не то что хотели, но совсем противоположное, и видимо, так мир устроен, могут блекнуть перед такой нормой, что заранее принимает в расчет указанный закон тенденцию, забавными. АЭ в этом отношении таким же образом иногда, скорее по-мальчишески беспризорно наивен, разыскивая желание там, где оно, казалось бы, должно отсутствовать, и не замечая, что это может быть вполне продуманное и главное реализуемое намерение, а вовсе не бессознательная страсть. Не потому ли еще они делают из капитала, и козла отпущения, и темную лошадку, наивно барахтаясь против диалектики. Почему бы не согласиться с Таносом, и уняться, получив покой в гетерономии? Видимо, кроме прочего потому, что счастье гетерономии может быть не меньшая лож, чем достижимость императива, автономии разума. Можно повторить сделанную уже когда-то констатацию, после отхода в тень материалистических диалектик, языческий миф отрыто выступает, как форма общественного сознания, и прежде всего, в искусстве. Особенность может быть в том, что такие выступления не всегда сходу можно назвать комедиями, пусть бы и многообразие: юмора, иронии и сарказма которыми они иногда переполнены, могло бы не давать забывать о том, что это и возможные комедии Дель арте, сражения пьеро и Арлекина за Коломбину. Пусть бы даже такому кино, как «Все, везде и сразу», это не так просто было бы показать. Сложность в том, что теперь, в тесной интеграции может быть с современной наукой, и в мировой сети Интернет, кроме мирового кинематографа, что явно может быть иное, чем все еще когда-то частное дело американских комиксов. Против чего, стремление к пуризму может быть: скучным, монотонным и вялым, подобно отмене статуса мировой резервной валюты. В том числе, и как способ снятия ответственности, коль скоро ее может быть странным образом так много, для всякого конечного. Короче, коль скоро это все-таки комедии, это может помочь с тем, что дыхание может и перехватывать от таких масштабов. И коль скоро, могло и может стать понятным, что придется и поскучать, отвечать, все же, мы любим смеси, и потому, кроме прочего, что отсекать бодрость и веселье, могло бы быть, как раз, тем более противоположно смыслу. Почему бы ни превратить ответственность в радость и счастье, так чтобы о ней не стоило бы всякий раз, напоминать? Видимо и потому, что удовольствие не есть принцип реальности, как и страдание. Скорее труд, и еще скорее творческий. И таким образом, видимо, авторы художественного фильма легко превращают пространство в время, а время в пространство. Почему бы это? Коль скоро, будущее не предопределено, и вообще говоря, по большому счету, открыто, то есть не известно, невозможно изменив прошлое изменить будущее, коль скоро, такое известное будущее, что хотят поменять, уже стало относительным прошлым, можно изменить только такое относительное прошлое, и быть может, можно только дать начало новой временной ветке, фракталу, но ветки не растут только во времени, они растут в пространстве. Все хитрости, с помощью которых авторы, в том числе, и сценария, обходят временные парадоксы, часть из которых впечатляюще отбрасывают, с тем чтобы после вновь забыть об этом, и пустить в ход, и что исключаются дедуктивным расширением логики высказываний, - имеющей, впрочем, множество разнообразных временных структур, - и позволяя своим героям играть со временем, как с пространством, возможны только благодаря фракталам пространства и времени. Проще говоря, метафорам кинематографического языка. Удивительно то, что может быть не слишком заметно для глубоких интуиций, фильмы не вызывают отторжения, в виду мол критического неправдоподобия и непонятности. Мифы и сказки, что служат им, в том числе, и прагматическим контекстом, кроме комиксов, что такое кино снимает, вообще не могли бы состояться, и тем более жить в умах столько времени, если бы ни что-то похожее на искомую текстуру, несущую на себе и результат атропогенеза. Почему бы Таносу, не воскресить в новом мире всех тех, кого он уничтожил в старом, только без памяти о прежнем ушедшем, сделать это с помощью камней или еще чего либо, скажем, шкалы времени? И он иначе, должен был второй раз погибнуть. Видимо потому, что минимизация потерь – это может быть, важно. И такое расточительство слишком не экономно, даже для научно фантастической мысли на службе у мифа. Частично поэтому мифы Марвел, как и комиксы, что их частично породили, все же, иногда явно отличны от древних сказок и сюжетов, что легко идут на беспримерную растрату. Но стал бы зритель теперь смотреть такое, в виде конвергентного реализма, науки и мифа? Не лучше ли было просто: поспать, поесть грибов, покурить травы… попить пива, не тратясь быть может и дополнительно, на билет в кинотеатр. Да и ранее, в глубокой древности, видимо, таким быстрым переходам, перипетиям мифа, соответствовала, только скорость мгновенного озарения, в понимании различия между племенем, и тем, что его окружало. И потом, почему бы средоточию когда-то ВПК, Тони Старку, не исправить все, принеся себя в жертву? Коль скоро, раз, это уже случилось действительно, что доказывает такую возможность, впрочем, не без иного, и не сразу? И конечно, потому, что страна источник фильма, пусть может быть и только в ком-то, но все еще исповедует Христа, и таким образом верно может делать такие творения художественными. Не то чтобы мы не понимали, что США связывает и единит, скорее сеть скоростных шоссе и доступность автомобильного транспорта, институт лоукоста железнодорожных и авиаперевозок, и более чем 300 церквей, скорее мелко дробят их во имя единого Бога. И все же, кто может быть в нем, благодаря и ни смотря, на все различие материалистического и идеалистического воззрений. Быть может, отчасти зеркально, и российскому патриарху стоило бы иногда замолвить словечко за трансконтинентальные логистические коридоры, коль скоро, дураки и плохие дороги, могут быть противоположным полюсом для известного единства, и с тем чтобы ни соглашаться с ними совершенно. Впрочем, уместно, по мере ситуации и времени истории.
PS.
Танос, кроме прочего, оживает с каждым перезапуском файла, диска и быть может, все еще, видео кассеты. Это конечно петля времени, вида: «Зависнуть в Палм Спрингс», но он любит остренькое, и что ему скучать. Все же тем, кому он, этот Танос, полюбился, - видимо не одному В. Яковлеву, персонажу известного комедийного сериала, может хочется побыть маленькой девочкой любимой отцом, «Ты же называешься звездой только из лести», - можно пожелать счастья.
"СТЛА"
Караваев В.Г.
