Вашему вниманию, дорогие гости канала, мой первый русско-немецкий кинорассказ, написанный 20 лет назад. Я пересекала Парк воинской славы, и сначала в дверь - возможно, воображения (хотя в тот момент я ни о чём особенно и не думала) - стукнуло название "Нацист", а потом перед глазами побежали кадры...
«Мой сын, у меня нет сомнений, что ты, как и я, как большая и лучшая часть немецкого общества, предан великому Гитлеру. Если бы я не был в этом уверен, то, как истинный нацист, по праву отца первым расстрелял бы тебя. Знаю, что говорю лишнее, Мориц.
Помнишь, я подарил тебе щенка, велел назвать его самым лучшим именем (кажется, тебе понравилось «Шварцхен») и нежно заботиться о нем. Открою тебе: я, как отцы многих твоих товарищей, действовал по приказу Фюрера (мне хочется сложить свои ладони, чтобы молиться Ему! Но чувства – мой большой недостаток, которым, я надеюсь, не обладаешь ты).
Теперь, спустя два года, Он отдал другой приказ, который сделает из тебя сильного, мужественного человека, достойного возвеличить нашу великолепную Германию! Ты должен убить Шварцхена. Немедленно. Твои друзья уже делают это (приказ был передан почти одновременно по всей стране). Наш Фюрер уверен в тебе, мой сын. Так же, как и я.
С любовью, твой отец».
(Из личного письма полковника Эрлиха Гульца сыну;
Шверин, 1937)
Я не чувствовал к ней ничего. Я ничего не чувствовал вообще к русским. Это бесчувствие было у меня в крови; я любил, должно быть, только свою страну, ее правителя, родителей, своих товарищей и себя.
Никогда не забуду, как доверчиво смотрел на меня мой лохматый друг, когда моя рука вместе с ножом поднималась, чтобы убить его.
Роки, славный Роки, я только выполнял приказ своего учителя, которому свыше было доверено сделать из меня Человека. И я им стал, этим человеком. Только теперь приказ шел не от фюрера, а от Бога, а учителем стала Она – несчастная мать, чужая жена и хозяйка самого нежного пса, которого она убила, чтобы не умер с голоду ее сын. Каково, Роки?
Я готов рассказать тебе эту печальную историю, – а, впрочем, самую счастливую историю в жизни патриота-живодера. То есть в моей жизни, Роки...
Что же такое наша жизнь? Я имею в виду не жизнь ради жизни, как поется в песне, а вот что она такое для молодых людей, едва вышедших из подросткового возраста, но уже имеющих представление о любви к Родине, жестокости и как один орущих в фанатичном упоении имя своего диктатора?
Я сам очень любил фюрера. Он указал нам путь, которым следует идти в жизни, сделал строгими, негнущимися, воодушевленными. Мы пошли бы за ним на край света. Да, именно за ним, – даже не во имя своей родины, которую, конечно, любили, потому что и в сердце вроде было что-то, и так повелел Он.
С его именем я и вошел зимой сорок второго в дом с низкой дверью, хлопая по плечу своего приятеля: лучшего друга у меня не было. У патриотов все друзья должны быть лучшими. Или же вообще не быть.
– Хайль Гитлер! Эй, кто-нибудь из низшей расы, отзовись! – весело крикнул я, молодой нацистский офицер, гордый до невозможности собой как завоевателем.
Не дожидаясь появления хозяев, наша компания села за стол и со скоростью мессершмитта поглотила еще теплую картошку, сваренную в мундире, и весь нехилый кружочек домашнего хлеба, припасенный за печкой.
В окне шли рядом две женщины, неся за плечами сырые от снега деревяшки, которые еще следовало посушить. Они удивленно прислушивались к новым для них звукам. Немудрено, что они не видели остальных наших товарищей, рассыпанных по деревне, – этот дом был последний в череде прочих, а женщины шли как раз с его стороны.
Они распрощались друг с дружкой, чтобы больше никогда не встретиться.
– Здравствуй, красавица! – Зенек выскочил вперед, выкидывая шутовские антраша.
Оказалось, что это была вовсе и не женщина, а девушка, очень хорошенькая, с кудряшками, выбивавшимися из-под платка. Она стояла перед нами ни жива ни мертва: видать, совсем не ожидала таких гостей. Пока она так стояла, в дом вбежал мальчик – и тоже застыл в удивлении.
– Что же ты не заходишь, красавица? – продолжал выкобениваться Зенек. – Твои гости голодны, грязны и желали бы отдохнуть с дороги…
Я уже был капитаном и мог отдавать приказы своим приятелям: все они были младше по званию.
– Сядь, Зенек, – и, встав, я деловито и зло ступил к русской.
Она быстро спрятала ребенка позади себя, готовясь к худшему.
– В вашей деревне сейчас один из наших штабов. Мы будем жить здесь. Так что, фройляйн, будь добра нас обслуживать… и во всем подчиняться!
Ух, сколько грозы было в моем голосе! Остальные засмеялись, поняв конец фразы на свой лад. Русская не знала нашего языка, к ее же горю. Когда она и не двинулась с места после моего категорического высказывания, я грубо схватил ее за руку. Мальчик испуганно пискнул.
– Пошевеливайся, низшая раса! Я два раза не повторяю. Иначе твоему родственнику будет очень плохо!
Я указал на ребенка, и теперь, наконец, она догадалась. Быстро сняв свой пушистый шерстяной платок и обнажив длинные темные кудри, девушка кинулась в комнату и начала там что-то трясти, взбивать и чистить. Мальчик прижался к стенке возле нее и потупил, как и она, полные ужаса глаза. Они даже боялись заговорить друг с другом: так сильно действовало на них наше присутствие.
Я вошел в ту комнату: сжав губы, девушка стелила постель. Нас было четверо, и она показала все места, где мы могли спать: печка, две кровати на хорошо смазанных пружинах (я проверил) и широкая лавка.
– Гут, – кивнул я, – а теперь назови свое имя. Ну? Как тебя зовут?
Она в непонимании покачала головой. Я ткнул себе в грудь:
– Я – капитан Мартин Кеммерлин. Остальных тебе знать не обязательно.
– Мартин? – кажется, это было единственным удобным для нее словом из всего, что я сказал.
Девица взяла ребенка за руку:
– Пойдём, Сашка, баню затопим.
Малец прижался к ее юбке, однако я стоял в проходе и не давал им возможности выйти.
– Куда?
Она указала пальцем на низенький домик во дворе, почти черный и с малюсеньким окном.
– Зачем?
Девушка потерла двумя руками лицо и указала на меня.
Русская баня – вещь, может быть, и жестокая в каком-то смысле, но незабываемая – это точно.
И вскоре с шумным храпом мы завалились спать, погладив на прощание револьвер под подушкой.
Среди ночи я открыл глаза. Мне приснилось, что тявкает мой озорной Роки, я с ним играю, прыгаю на лужайке от глупейшего счастья, а потом снова увидел в своей руке острый нож – и проснулся, как будто это я не его, а сам себя им саданул...
Меня посетила восхитительная среди войны идея, я тихонько слез с печки и направился в баню: днём там постилала солому наша девушка. Я уже приоткрыл дверь в предвкушении веселенькой ночки, как вдруг услышал странную мелодию, выливавшуюся из ее уст:
– Богатырь ты будешь с виду
И казак душой,
Провожать тебя я выйду, –
Ты махнешь рукой…
Я не мог ступить дальше. Честное слово, очень хотелось: чесались ладони, стопы, горело лицо – так хотелось выманить и цепко прижать к себе эту русскую девчонку, которая больше ни на что и не годилась!.. Униженный собственным малодушием, я зашагал обратно в дом, но все-таки клятвенно пообещал себе, что завтра мое желание будет исполнено.
На следующий день наша девушка, как мы ее прозвали, прибежала домой в слезах. Она увидела меня и Зенека, промчалась мимо нас в комнату, дрожа и не говоря ни слова. Очень скоро она выскочила обратно, но на сей раз Зенек ее удержал.
– Что это у тебя в руках, крошка?
Он вырвал из ее рук деревянный крест.
– Герр Кеммерлин, глянь-ка, олицетворение их жалкой религии.
– Пожалуйста, отдайте… Я Вас очень прошу… – девушка со всей мягкостью, какая только у нее была, смотрела на своего врага и говорила эти слова.
Зенек был чистым нацистом, и ему такой тон казался попросту диким. Мне, конечно, тоже. Однако я бесцеремонно отнял у него крест.
– Ты, что, свихнулся, Мартин! Ты собираешься вернуть ей эту никчемную штуковину?
– Это ты свихнулся, приятель. Мне, что, нельзя взять трофей, по закону войны мне принадлежащий? Ты все равно бы сломал его, а я хочу похвастаться матери. Она просила как раз о таких чудных безделушках.
Зенек, естественно, оскалился, выражая этим согласие с моим решением.
Как я узнал вечером того же дня, убили подругу нашей девушки: не захотела прислуживать немцам. Однако у нее не было маленьких родственников.
Продолжение следует...
***
Если вам понравилось начало моей повести, поставьте лайк, ребят! А за подписку - отдельное благословение и благодарность!!!
А тут можно прочитать продолжение:
