Найти в Дзене
Черновик

Путница. Белла

– Вот ты где! Вечно тебя не дозваться! Перед Дариной неожиданно, будто прямо из воздуха, появилась молодая женщина в лёгком, светло-голубом платье до щиколоток, перехваченном тонким поясом на талии, и лёгких плетёных сандалиях. Длинная светло-русая коса лежала венком вокруг головы, на шее разноцветно горели бусы в два ряда. Красивое, с мягкими чертами лицо светилось радостью. Белла, так звали эту женщину, была для Дарины единственным близким человеком в общине. Дарина даже могла бы назвать её подругой. С некоторой натяжкой, правда. Они дружили в детстве, вместе росли на детской подводе. Что их сблизило – непонятно. Они всегда были разными: Белла – жизнерадостная и весёлая, Дарина – молчаливая и угрюмая. Но почему-то Белла тянулась к Дарине, жалела её, как старшая сестра – младшую, помогала на уроках рукоделия. Это ненавистное рукоделие Дарине никак не давалось. Потом они выросли, одна за другой вышли замуж. Заботы взрослой жизни отдалили их друг от друга, сделали ещё более разными. За

– Вот ты где! Вечно тебя не дозваться!

Перед Дариной неожиданно, будто прямо из воздуха, появилась молодая женщина в лёгком, светло-голубом платье до щиколоток, перехваченном тонким поясом на талии, и лёгких плетёных сандалиях. Длинная светло-русая коса лежала венком вокруг головы, на шее разноцветно горели бусы в два ряда. Красивое, с мягкими чертами лицо светилось радостью.

Белла, так звали эту женщину, была для Дарины единственным близким человеком в общине. Дарина даже могла бы назвать её подругой. С некоторой натяжкой, правда. Они дружили в детстве, вместе росли на детской подводе. Что их сблизило – непонятно. Они всегда были разными: Белла – жизнерадостная и весёлая, Дарина – молчаливая и угрюмая. Но почему-то Белла тянулась к Дарине, жалела её, как старшая сестра – младшую, помогала на уроках рукоделия. Это ненавистное рукоделие Дарине никак не давалось. Потом они выросли, одна за другой вышли замуж. Заботы взрослой жизни отдалили их друг от друга, сделали ещё более разными.

За умение мастерить красивые украшения (бусы, браслеты, брошки, ленты и банты для волос) Белла получила второе имя – Рукодельница. Муж Беллы, Альберт Шорник, шил упряжь для лошадей, их товары пользовались спросом, так что семья не бедствовала, Белла родила троих дочерей и была вполне счастлива.

– Я сегодня всё утро пыталась связаться с тобой, – сообщила Белла. – Ты ничего не слышала?

– Нет, – Дарина уже давно оставила надежды, что однажды у них с Беллой получится установить мыслесвязь, как они это делали в детстве, но подруга упрямо продолжала надеяться.

– Я хотела рассказать тебе про мой сон, – сладко вздохнула она, подхватив Дарину под руку и прижавшись к ней приятно прохладным плечом. – Представляешь, мне приснились Благодатные Земли! Там было так хорошо! Трава, будто шёлк, такая нежная! Небо синее-синее! А воздух… воздух такой, что, кажется, можно расслабиться, лечь на него и плыть!.. Я проснулась, а в теле такая лёгкость!.. А потом мы Благовестников встретили! Я уверена, это хороший знак! Благодатные Земли уже близко!

Дарина улыбнулась подруге. Раньше её раздражала слепая вера Беллы в Благодатные Земли, а сейчас она почувствовала, что завидует ей. Вот уж у кого в душе никогда не заведётся червь сомнения! Белла принимает дорогу такой, какая она есть, плывёт по течению вместе со всеми и довольна жизнью. Да и все они, Дарина провела взглядом по спинам идущих впереди людей, довольны и покорны. А она, Дарина, почему-то так не может. И дело вовсе не в том, что у неё нет семьи и детей, и кроме себя ей не для кого жить и не на кого отвлекаться, – ей не нравилось происходящее вокруг с самого детства. Возможно, всё началось с тех самых уроков рукоделия, когда её заставляли шить, вышивать, вязать, плести… Считалось, что каждая девочка обязана владеть этими умениями, но неуклюжие пальцы Дарины не хотели слушаться, злобные иглы безжалостно кололи их, нитки, будто нарочно, запутывались в узлы, которые невозможно было развязать… и ничего не получалось. Единственное, что у Дарины получалось хорошо, – выводить на бумаге буквы и рисовать, но этот навык, по разумению наставников, был для девочки, будущей жены и матери, совершенно бесполезен.

О том, что её мучило: о сомнениях, усталости, день ото дня крепнущем ощущении собственной чужеродности, – она никому не рассказывала, и в первую очередь, Белле. Не потому, что не доверяла. Белла просто не смогла бы понять такое, перепугалась бы до жути. Белла смотрела на мир словно сквозь радужные очки, до сих пор верила, что в нём есть место чудесам. Например, всем сердцем ждала того дня, когда к ним вернётся способность общаться по мыслесвязи или когда Дарина, образумившись, научится рукоделию и забросит свои странные сказки.

Заметив, как взгляд Дарины скользнул по разноцветным горошинам её бус, она обрадовалась:

– Их очень просто собирать. Вообще ничего сложного. Давай научу?

– Ты же знаешь, я и рукоделие несовместимы.

– Ты даже попробовать не хочешь!

– Не хочу, – подтвердила Дарина.

– Но почему?

– Потому что мне не нравится этим заниматься. Это бессмысленное занятие.

Белла коснулась ладонью своих бус, будто пожалела их, но не обиделась.

– Как может быть бессмысленным занятие, которое приносит людям радость? Купил человек украшение, надел или подарил кому-то – и ему хорошо на душе.

– А если человек голоден или одинок? На него хоть сотню украшений нацепи. Станет ему от этого хорошо?

Тонкие, красивые брови Беллы в замешательстве двинулись было к переносице, но тут же победно подлетели вверх.

– Человек не может быть голоден или одинок в общине, – уверенно возразила она. – Одинокими и голодными бывают только отступники.

Дарина на это лишь вздохнула, ещё раз убедившись, что они с Беллой безнадёжно далеки друг от друга. Ей не хотелось продолжать этот спор. Что толку спорить с человеком, до которого невозможно достучаться? Но Белла раззадорилась:

– Хорошо. Пусть украшения бессмысленны. А что дают сказки? Разве людям от них хорошо?

– От моих – нет, – признала Дарина.

– Зачем же тогда их писать?

– Я пишу сказки не для того, чтобы радовать людей. Я хочу, чтобы, прочитав их, люди увидели себя со стороны такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими себе кажутся. Чтобы их окостенелые души стали мягче, – и прежде, чем Белла нашла, что возразить, а Белле очень хотелось возразить, это чувствовалось по тому, с каким решительным несогласием она отняла руку и отстранилась, Дарина попросила: – Оглянись назад. Ты видишь этих стариков? Видишь, как им тяжело идти? Они идут из последних сил. Если кто-то из них упадёт, то уже не сможет подняться. А теперь посмотри вперёд. Видишь, сколько подвод, заваленных разным ненужным барахлом? Об этом будет моя следующая сказка.

– Почему ненужным? – слабо заоправдывалась Белла, – Невозможно же без вещей, если у тебя семья, дети, ремесло…

– Вот я и говорю: вещи для людей важнее.

– Да нет же, Дарина! Просто таков порядок. Так должно быть. В этом и смысл дороги – идти. Идти до последнего.

– А в чём смысл нас?

Вопрос Дарины скорбно и без надежды быть отвеченным упал под ноги в дорожную пыль, где тут же был растоптан десятками исшорканных подошв.

– Ой, смотри! – обрадовалась чему-то Белла, легко вынырнув из спора и моментально забыв о нём. Это было одно из удивительных её свойств. Дарина могла часами размышлять на какую-нибудь тему, задетую в разговоре, а Белла отпускала всё подобно тому, как люди, проснувшись, отпускают, малопонятные сны.

Справа, по узкой, местами заросшей дороге, ручейком впадавшей в их широкую и торную, тянулась ещё одна община.

Сложно сказать, что было большим праздником: встреча с Благовестниками или с другой общиной. Встретившись на перекрёстке, путники разворачивали стихийную ярмарку: выставляли, выкладывали товары кто на специальные раскладные столики, кто прямо на землю, подстелив что-нибудь из тряпья. Сначала наведывались друг к другу осторожно, небольшими группами, церемонно вышагивая по торговым рядам, но постепенно движение туда-сюда становилось всё хаотичнее и веселее. Никто не оставался опечаленным в такой день. Кому-то приваливало неожиданное везение, кому-то вполне закономерное. Даже те, у кого торговля не ладилась, не слишком расстраивались. Они убирали свой товар в повозки и отправлялись глазеть на чужаков с их «богатствами», заводили разговоры и знакомства. А уж сколько радости было у ребятни, особенно, если удавалось выпросить у родителей денег на безделушки!

– Мне пора, – заторопилась Белла. – Я сказала Альберту и девочкам, что ненадолго.

Её мысли уже всецело занимала предстоящая ярмарка. Дарина проводила взглядом светло-голубой край платья, упорхнувший за частокол спин, и сразу почувствовала свою спину, взмокшую под тяжестью рюкзака, который пузатым барином, крепко, до онемения, вонзившись лямками в плечи, ехал на ней, своей рабыне. Вслед за тяжестью за спиной напомнила о себе тяжесть внутренняя: проснулась и заворочалась в груди болезнь по Яромиру.

Дарина попыталась отыскать внутри ту лёгкость, что оставалась после встречи с Благовестниками, – эта чудодейственная лёгкость могла обезболить любую тяжесть. Но её уже не было. Вытекла сквозь дыру, проеденную червём.

«Вот умеют же люди просто идти и радоваться всему, что встречается им в пути! – с досадой укорила саму себя Дарина. – Почему я не умею? Может, это у меня врождённое? Может, мои родители знали, что со мной что-то не так, поэтому и избавились от меня?»

Она не помнила ни родителей, ни своего появления в общине. Наставница с детского обоза рассказывала, что её нашли на дороге в неумело сплетённом коробе, осипшую от долгого плача, а на земле рядом с коробом было нацарапано: Дарина.

Продолжение здесь: Ярмарка